Чужеземец. Запах серы

В этом замке я все еще была чужой, незнакомкой, но уже не гостьей. Замужние женщины теперь, когда я стала одной из них, сделались дружелюбнее, а юные девушки, похоже, негодовали из-за того, что я отняла у них молодого холостяка. Честно говоря, замечая холодные взгляды и слыша за спиной язвительные замечания, я гадала, сколько местных девушек успели пробраться на уединенное ложе Джейми Мактавиша за его недолгую жизнь в замке.

Конечно, больше не Мактавиша. Большинство обитателей замка всегда знали, кто он такой, а теперь в силу необходимости об этом знала и я, хоть и не была английской шпионкой. Поэтому он открыто стал Фрэзером, и я тоже. Именно как мистрисс Фрэзер меня приветствовали в комнате над кухнями, где замужние женщины занимались шитьем и укачивали своих младенцев, обмениваясь познаниями о материнстве и откровенно оценивая мою талию.

Поскольку раньше я испытывала сложности с зачатием, мне и в голову не пришло подумать о возможной беременности, когда я соглашалась выйти замуж за Джейми, и я с опасением ожидала месячных. Они пришли в срок, и никакой грусти, как бывало раньше, я не ощутила, только облегчение.

Моя жизнь и так здорово осложнилась, не хватало только ребенка. Мне думалось, что Джейми все же немного сожалел, хотя вслух сказал, что тоже рад. Отцовство — это роскошь, которую в сложившейся ситуации он себе позволить не мог.

Открылась дверь, и он вошел в комнату, вытирая голову льняным полотенцем. На рубашке темнели капли воды.

— Где ты был? — изумилась я. Конечно, Леох казался роскошным местом по сравнению с деревенскими и фермерскими домами, но в нем не было никаких купальных приспособлений, за исключением медной ванночки, в которой Каллум парил больные ноги, и еще одной, чуть побольше, которой пользовались дамы, считавшие, что уединение стоит трудов по ее наполнению.

Остальные мылись либо с помощью тазика и кувшина, либо в озере, либо в маленькой комнатенке с каменным полом. Она находилась в саду, и молодые женщины стояли в ней обнаженными, а подруги выплескивали на них воду из ведерок.

— В озере, — ответил он, аккуратно вешая полотенце на подоконник. — Кто-то, — угрюмо добавил он, — оставил дверь в стойле нараспашку, и в конюшне тоже, так что в сумерки Кобхэр немного поплавал.

— А, вот почему ты не пришел на ужин! — догадалась я. — Но ведь пони не любят плавать, правда?

Он помотал головой, пальцами расчесывая волосы, чтобы просушить их.

— Нет, не любят. Но они в точности, как люди — все разные. А Кобхэр помешан на молодых водных растениях. Он щипал их у края воды, тут из деревни примчалась свора собак и загнала его в озеро. Мне пришлось сперва прогнать их, а уж потом нырять за ним. Погоди, я еще доберусь до малыша Хеймиша, — с мрачной решимостью пообещал Джейми. — Попомнит он у меня, как оставлять двери открытыми.

— Скажешь об этом Каллуму? — поинтересовалась я, искренне сочувствуя жертве.

Джейми помотал головой, взял свою сумку и вытащил из нее пресную лепешку и кусок сыра, которые захватил с кухни, поднимаясь наверх, в комнату.

— Нет, — отозвался он. — Каллум к парнишке очень уж строг. Если он услышит о такой беспечности, запретит ему месяц ездить верхом — хотя вряд ли Хеймиш это сможет после доброй трепки. Господи, я умираю с голоду! — И он жадно набросился на лепешку, рассыпая вокруг крошки.

— Не вздумай ложиться с этим в постель, — предупредила я, ныряя под одеяло. — А как же ты собираешься наказать Хеймиша?

Он проглотил остаток лепешки и улыбнулся мне.

— Не волнуйся. Я посажу мальчишку в лодку, выгребу на середину озера и брошу его в воду. К тому времени, как он доберется до берега и высохнет, ужин закончится. — Он быстро доел сыр и бессовестно облизал пальцы. — Пусть он отправится в постель мокрым и голодным, а я посмотрю, как ему это понравится, — мрачно заключил Джейми.

Он быстро разделся и, дрожа, нырнул ко мне. Из-за купания в ледяном озере ноги у него замерзли, но само тело было по-прежнему блаженно теплым.

— Ммм, с тобой так приятно поворковать, — забормотал он. Видимо, то, что он делал, считалось у него воркованием. — И пахнешь ты по-другому. Что, выкапывала сегодня растения?

— Нет, — удивленно ответила я. — Я думала, это ты — ну, в смысле запах.

Резко пахло травами, не то, что бы неприятно, но не — знакомо.

— От меня воняет рыбой, — заметил Джейми, понюхав ладонь. — И мокрой лошадью. Нет… — Он придвинулся ближе и принюхался. — Нет, это не от тебя. Но где-то рядом.

Он выскользнул из постели и откинул одеяло. Мы нашли это под моей подушкой.

— Что за… ? — Я вытащила это и тут же бросила. — Ой! Колется!

Это был небольшой пучок растений, грубо выдранных из земли вместе с корнями и перевязанный разноцветными нитками. Растения уже завяли, но от поникших листьев по-прежнему исходил резкий запах. В пучке был один цветок — измятый цветок костяники. Именно его шипы прокололи мне большой палец.

Я посасывала уколотый палец, а другой рукой осторожно вертела пучок. Джейми стоял молча, глядя на растения. Неожиданно он схватил их, в два шага подскочил к открытому окну и швырнул пучок в ночь. Вернулся к кровати, энергично смел оставшуюся от корней землю в ладонь и вытряхнул вслед за растениями. Потом захлопнул окно и пошел ко мне, отряхивая руки.

— Его больше нет, — зачем-то сказал он и лег в постель. — Ложись, Сасснек.

— А что это было? — спросила я, укладываясь рядом.

— Может, шутка, — ответил Джейми. — Дурацкая, конечно, но шутка. — Он приподнялся на локте и задул свечу. — Иди ко мне, то dui

Несмотря ни на что, под двойной защитой запертой двери и объятий Джейми спалось мне хорошо. Ближе к рассвету мне приснились покрытые травой луга со множеством бабочек. Желтые, коричневые, белые и оранжевые, они кружили вокруг меня, как осенние листья, садились на голову и плечи, скользили по телу, как струи дождя. Крохотные лапки щекотали мне кожу, бархатные крылышки хлопали, как слабое эхо биения моего собственного сердца.

Я нежно выплыла на поверхность действительности и поняла, что лапки бабочек на плечах — это пылающие завитки мягкой рыжей шевелюры Джейми, а крылышки на коже — его пальцы.

— Ммм… — промурлыкала я через некоторое время. — Что ж, мне все это очень нравится, а как насчет тебя?

— Если будешь продолжать в том же духе, еще три четверти минуты — и все, — пробормотал он, с ухмылкой отстраняя мою руку. — Но мне, пожалуй, потребуется больше времени; я мужчина медлительный и хитрый. Могу я попросить вас о любезности составить мне вечером компанию, мистрисс?

— Проси, — откликнулась я. Потом закинула руки за голову и, прищурившись, с вызовом уставилась на него. — Не хочешь ли ты сказать, что так ослабел, что больше одного раза в день уже не можешь?

Он пристально посмотрел на меня со своей половины кровати, потом сделал стремительный рывок, и я оказалась глубоко вдавленной в перину.

— Ну что ж, — прорычал он мне в волосы, — не говори, что я тебя не предупреждал.

Через две с половиной минуты он застонал и открыл глаза, поте

р лицо и почесал голову, так что волосы встали дыбом, потом, приглушенно выругавшись по-гаэльски, неохотно выбрался из-под одеяла и начал одеваться, дрожа в холодном утреннем воздухе.

— Я не думаю, — с надеждой начала я, — что ты можешь сказаться Элику больным и опять вернуться в постель?

Он засмеялся, нагнулся и поцеловал меня, а потом начал шарить под кроватью в поисках чулок.

— Если б мог, так бы и сделал, Сасснек. Только сомневаюсь я, чтобы что-то, кроме оспы, чумы или тяжелого увечья сошло за оправдание. Если я не буду истекать кровью, Аулд Элик в один миг окажется здесь и сдернет меня со смертного одра, чтобы я помог ему гнать у лошадей глистов.

Покуда он аккуратно натягивал чулок и подворачивал его, я внимательно рассматривала его длинные, изящные икры.

— Тяжелые увечья, вот как? Думаю, тут я смогу помочь, — мрачно заявила я.

Он потянулся за вторым чулком и проворчал: