Страница 198 из 199
— Война его покалечила. Война. Он не виноват.
— А Доти? Как мне его жалко. Такой душевный человек. И оба глаза целы, — подвывала Хабиба. — Чем залатанный жених лучше? И как ты не пожалела благороднейшего Доти?
Апчара неожиданно рассердилась.
— А Локотош? Почему ты его не жалеешь? Разве он этого не заслужил? Он думает, что у него вместе с кожей сгорело все, что он самый несчастный человек на свете. Я хочу, чтоб он обрел счастье и был вознагражден за свои страдания. — У Апчары больше не было сил — голос ее дрогнул, она с плачем рухнула на кровать и долго не могла успокоиться.
— Ты и себе голова, и колхозу голова. Решай, — сдалась Хабиба. Взяв ведро, она пошла к арыку — месту слез и размышлений. На берегу журчащей речки и плакалось слаще, свободней, и думалось лучше. Речка, журча и густых зарослях шиповника, уносила тревоги, душевное смятение, обиды. Хабиба, обретя у арыка спокойствие, всегда возвращалась домой обновленной — словно душу омыла в прохладных струях.
6. СВАДЬБА «ПО-ПОЛЕВОМУ»
События шли положенным чередом. Состоялась районная партийная конференция, за ней — комсомольская. Апчара, как и предполагалось, стала секретарем райкома комсомола. Однако в райцентр она пока не переезжала: жилья подходящего там не было, да и как можно было оставить мать одну… Прежде она ездила на бидарке, теперь раскатывала на линейке. Зато первый секретарь райкома партии Батырбек Оришев стал обладателем «виллиса».
Кураца, ныне председатель колхоза «Псыпо», по-прежнему дружила с Апчарой. Посоветовавшись, подруги решили привезти Локотоша «на откорм» в дом к Апчаре, поселить его в комнате Альбияна, окружить заботой, вниманием. Поправится, кости обрастут мясом, посветлеют швы на лице, а главное — привыкнет к нему Хабиба, — можно будет сыграть свадьбу. Не шумную, не многолюдную, но все-таки свадьбу, без которой обычай не разрешает начинать семенную жизнь.
Против этого Хабиба не возражала. Что аллах решил, тому и быть. И вдруг… Развернули утром газету, — а там портрет в черной рамке и сообщение:
«В боях за Родину геройской смертью погиб верный сын партии и народа Доти Матович Кошроков…»
— Отложим пока переезд Локотоша. Попросим Галину Николаевну положить его в отдельную палату. Будем возить ему еду. Наберется сил — сыграем свадьбу, как на фронте говорят — полевую.
Печальная весть как гром обрушилась на Хабибу. Она горевала так, словно погиб ее родной сын. Она и называла его сыном, и теперь причитала и плакала за себя и за мать Доти, которой у комиссара давно не было. Ей все приходил в голову этот кошмарный сон: Доти, туши мяса… Увы, предчувствие ее не обмануло. Хабибу охватила дрожь: вдруг то же самое случится с Альбияном? Нет, она этого не вынесет. Мать, задыхаясь от слез, пошла к своему спасительному арыку…
Апчара теперь постоянно приезжала в госпиталь. Локотошу отвели небольшой, но отдельный закуток, где помещались кровать, табурет и тумба. Усиленное питание, да еще и на научной основе, дало себя знать.
— На убой меня кормите. Я же не утка и не селезень, — шутил Локотош, настроение которого с того дня, как они встретились с Апчарой, совершенно изменилось. Понемногу он и сам начинал верить в то, что еще может пригодиться людям. Голова цела, руки-ноги целы. Рассудок, кажется, не помутился.
А лицо… Ну что ж? Апчара ведь привыкла, глядишь, и остальные привыкнут.
Местная газета с траурным сообщенном попала ему в руки. «Он этого хотел, — подумал Локотош, вспомнив бои летом сорок второго года. — Жаль, незаурядный был человек, умный, одаренный, к тому же еще и добрый».
Приехала Апчара с сумками.
— Читала про Доти Матовича?..
— Да, пусть будет ему земля пухом… Все потрясены: ведь он так недолго провоевал. А как его тянуло на фронт…
— Он искал смерти, оттого и тянуло.
Апчара кивала головой в знак согласия. Но то, что Доти Матович хотел жить, она знала лучше всех.
Кончался сорок четвертый год. Локотоша должны были выписать со дня на день. Апчара назначила «шао ищиж» — день торжественного возвращения жениха в дом родителей. И тут Локотошем заинтересовались партийные инстанции. Вместе с кадровиком обкома партии, обаятельным, светловолосым молодым человеком, к нему приехал Батырбек Оришев.
— Мы явились тебя сватать, — шутливо заговорил кадровик. — Невесту подобрали, с родителями договорились.
Локотош был сбит с толку. Он, конечно, решил, что это все — выдумки Апчары. Какая еще может быть невеста?
— Я согласен! — улыбнулся он.
— Смотри! Какое нам с тобой доверие! — Кадровик лукаво глянул на молчаливого Батырбека. — Мы еще не назвали имени невесты, а он уже соглашается. А вдруг мы тебе старуху предлагаем? Ты бы хоть из приличия спросил: «На ком жените?»
— Ты так говоришь, — заговорил Батырбек своим низким голосом, — любого с толку собьешь.
— Говори по-человечески. Назови хоть имя «невесты».
— О, невеста именитая, знатного происхождения. Первому встречному не отдала бы свое сердце. А зовут ее: должность председателя Чопракского райисполкома.
Локотош совсем растерялся:
— Как должность?
— А вот так. Руководство обкома партии поручило секретарю райкома товарищу Оришеву и мне предложить тебе руководящую должность. Ты ведь уже сказал: «согласен». Насколько я знаю, фронтовики своих слов назад не берут. И мы с Оришевым партизаны, мы тоже слов на ветер не бросаем.
— Признаться, я не о той невесте подумал.
— Вопрос о другой невесте не снимается с повестки дня. Отдел, который я имею честь возглавлять, хотел бы заниматься подбором и настоящих невест. Но это для нас запретная зона.
— Такое «сватовство» — огромное доверие, — начал Локотош. — Но ведь военный, кадровый офицер…
— Хочешь сказать: опыта нет? — вступил в разговор секретарь райкома партии. — Опыт — дело наживное. У меня его тоже нет. С опытом не рождаются. Будем работать вместе, рука об руку. Район я знаю давно. Большой, сложный. Всего с месяц пробыл у нас Доти Матович, а успел столько полезного сделать. Тоже, между прочим, военный был.
— Значит, сваты докладывают товарищу Кутову: «жених» согласен, назначай день свадьбы. Так? — вмешался кадровик.
— Прибавьте к этим словам много благодарности и обещание: «Чопракское укрепленное ущелье» выстоит при любых трудностях — Локотош воодушевился от сознания того, что он нужен, что ему доверяют большое, важное дело.
Они распрощались.
Вечером приехала Апчара вместе с Галиной Николаевной. Они пошли в палату к подполковнику. Про «сватовство» им уже было известно. Кадровик, уходя из госпиталя, попросил диетврача: «Усильте питание, волчьими сердцами в ореховом соусе кормите председателя райисполкома, иначе потом он вам припомнит ваши кислые щи».
Подойдя к палате, Апчара громко спросила:
— Галина Николаевна, почему на двери нет таблички?
— Какой таблички?
— «Председатель райисполкома».
Обе женщины весело рассмеялись.
— Это наше упущение. Виноваты. Исправимся.
Втиснувшись в комнатушку, обе принялись наперебой поздравлять Локотоша.
— Хватит глумиться над бедным человеком, — отшучивался счастливый, радостный Локотош. Все происходящее казалось ему сном. Он все время боялся проснуться.
— Ну уж не прибедняйся, — лукаво усмехалась Галина Николаевна. Ты теперь — власть. Твой предшественник, я хорошо помню, гоголем ходил.
— И плохо кончил.
— Не знал меры. Умна та власть, что ограничивает себя. Та, что творит и дозволенное и недозволенное, шею сломает.
— Галинушка! — С благодарностью посмотрел на Вальянскую Локотош. — Сколько ты для меня сделала! Я в долгу у тебя, поверь, не останусь.
— Смешно! Председатель райисполкома в долгу перед диетврачом! Ничего, хоть госпиталь на твое обеспечение переведем, но кое-что с твоего назначения, как говорят в Одессе, будем иметь. Ладно, я пошла. Ужин скоро.
— Галина Николаевна, не забудь, ты обещала быть, — забеспокоилась Апчара. — Я за тобой приеду…