Страница 194 из 199
— Сильно ранило?
— Не знаю. В крови весь…
— О, аллах, спаси сиротинку! — взмолилась Хабиба. Апчара села в бидарку вместе с мальчиком, хлестнула лошадь.
Анне Александровне предоставили отличный дом с фруктовым садом; прежде он принадлежал организатору курбан-байрама, посвященного «освобождению от ига комиссаров и евреев». В горах Гоша быстро поправился, подружился с местными мальчишками, хотя пока что они друг друга понимали неважно.
Ребята попались смышленые. Они тотчас принесли домой окровавленного малыша, кто-то из них побежал на свиноферму за матерью. Испуганная Анна Александровна мгновенно примчалась домой. В ауле не было своего медпункта, а обратиться к старикам, знатокам народной медицины, она не решилась.
Апчара, точно опытная фронтовая медсестра, забинтовала рану на груди и ноге мальчика. Она знала: важнее всего в таких случаях остановить кровь. Гоша, и без того бледный, выглядел совсем восковым. Его закутали потеплей и повезли в город — но не в больницу, хотя она была уже восстановлена, а в военный госпиталь, с которым у колхоза установились добрые отношения. Из госпиталя в колхоз приезжали снабженцы — покупали поросят, чтобы подкормить раненых свежим мясом. Они давали рыночную цепу, и Апчара с Анной не возражали, — тем более что мясо предназначалось бойцам. Вместе со снабженцами раза два приезжала диетврач Галина Вальянская, сама отбирала поросят, звала в гости Апчару и Анну. Апчара один раз сама зазвала ее в гости к маме отведать кабардинских кушаний.
— Тут проходила линия фронта. Надо попросить, пусть пришлют саперов с миноискателями, отыщут все снаряды и мины. Могут быть и еще несчастные случаи. — Апчара подгоняла лошадь, чтоб скорей передать мальчика в надежные руки. — Я обязательно на обратном пути заеду в обком. — У нее уже возник план в голове. Анна на бидарке поедет назад в аул, а она останется в городе, попытается попасть на прием к Кулову и переночует у Ирины. Апчара давно не видела Даночку, соскучилась. Завтра Анна приедет навещать сына, и они вместе вернутся в Машуко.
Анна осторожно просовывала руку под одеяльце, в которое завернули ребенка, и проверяла — нет ли крови.
— Я так и знала. Так и знала! — горестно воскликнула она. — Понимаешь, однажды Гошка приносит домой какую-то штуку в желтой обертке: «Мама, положи в огонь, посмотрим, как горит». — «Что это?» — «Не знаю, мальчики дали». Развернула, смотрю — похоже на хозяйственное мыло. Даже обрадовалась. Но очень твердое, топором не расколешь. Отнесла к соседу — инвалиду. И что ты думаешь? Гошка принес мне толовую шашку. Я чуть не умерла со страху.
— Ужас!
— А если бы я положила ее в огонь?
— Толовая шашка не горит. — Апчара с удовольствием продемонстрировала свои военные познания.
— А если бы это была настоящая мина?
— Да, надо немедленно обшарить все закоулки в Машуко…
Госпиталь размещался в корпусах лучшего в округе санатория. Дома утопали в море фруктовых деревьев. Каждое дерево — яблоневое, персиковое, грушевое — словно соревновалось в яркости и красоте с другими. Главный корпус санатория — нарядное двухэтажное здание с широкими лоджиями и балконами фасадом было обращено к дороге, пересекавшей живописнейшую долину, Неподалеку от дома сделали смотровую площадку, окруженную балюстрадой, куда в ясную погоду выходили больные «пить красоту» гор. Хребты, покрытые девственным чинаровым лесом — источником целебного воздуха, уходили под облака. Слева открывался вид на низовья Терека, над берегами которого осенью и зимой плавали рыжие стада туманов. Вблизи корпусов журчал ручей.
Госпиталь был переполнен, но площадки, беседки, аллеи в большом фруктовом саду снимали ощущение тесноты. Каждый, кто уже обрел способность передвигаться, спешил на воздух. Там, в прохладной тени, можно было вспоминать фронт, мечтать, обмениваться новостями, слушать рассказы, песни. Нередко в сад просился и тот, кто не мог ходить. Товарищи или санитары выносили его на руках. Воздух был лучшим лекарством. В теплые вечера на смотровой площадке всегда было полно людей. Иногда там устраивались концерты, выступали артисты местного театра, ансамбля песни и пляски.
Апчара и Анна нашли хирургическое отделение по стрелкам, укрепленным на столбиках, а то просто на деревьях. Апчара хотела разыскать Вальянскую, рассчитывая на ее покровительство. Но и без диетсестры все обошлось как нельзя лучше. Главный хирург немедленно осмотрел мальчика, извлек осколки, обработал раны и перевязал Гошу сам, хотя вполне мог поручить это дело сестре.
— Пустячные ранения. Еще раз на перевязку, и все. — Приглядевшись к обеим женщинам, он безошибочно угадал, кто из них мать ребенка и дальше обращался уже прямо к Анне: — У нас нет детского отделения. Да и надобности оставлять его здесь я не вижу. Дома мальчику будет лучше.
— Большое спасибо. На перевязку мы его привезем. Слава богу, транспорт есть. Да и живем недалеко: машуковские мы. — Это свою бидарку Апчара громко именовала «транспортом».
— А можно увидеть Галину Николаевну? — Апчара была уверена, что диетврач обидится, узнав, что они с Анной уехали, не повидав ее.
— Подождите минуту. Она, видимо, в столовой. — Хирург послал санитарку за Вальянской.
Галина Николаевна не заставила себя ждать долго.
— Апчара, Анна Александровна! Какими судьбами? В гости или по делу? Деньги на ваш счет мы перевели…
— Здравствуйте. — Анна Александровна, еле сдерживая слезы, прижимала к груди забинтованного ребенка.
— Добрый день. Не в гости мы — за помощью. Гошку вот ранило осколками мины. — Апчара рассказала, как было дело.
Галина Николаевна сочувственно посмотрела на ребенка. Мальчик весь горел, — видно, поднялась температура; на лбу выступил пот, белесые волосенки слиплись.
— Ничего, теперь все обойдется. Будет жив-здоров, песни петь будет… У меня сегодня тоже волнения. Подружились мы с одним раненым. Прекрасный парень. Умница, храбрец. Он горел в танке, лишился глаза. На нем живого места нет — латка на латке, по кусочку ему кожу сменили. Нет, правда, я не преувеличиваю. Бедняга так изуродован, что стесняется показаться на людях. «Огородное пугало» — только так себя и зовет, а на фронт рвется — не удержать. Боюсь, как бы не сбежал сам. Сегодня его должны комиссовать. Он, чудак-человек, на свой искусственный глаз больше всего надеется. «Уставлюсь, говорит, стеклянным оком на членов комиссии, заворожу их, загипнотизирую, и — готово!» Боюсь, не поддадутся члены комиссии этому «колдовству». Их история болезни больше «заворожит»… Бедняга… Так я ему сочувствую!.. Ну что же мы стоим? Пойдемте, я угощу вас обедом. Правда, обед больничный, не то что у мамы Апчары, у Хабибы.
— Спасибо, — поблагодарила Апчара Вальянскую. — У меня тут в городе невестка живет… Мы к ней поедем.
— Смотрите. Был бы обед ресторанный, я бы вас уговорила. А то — постный борщ, шрапнельная каша с мясом. Это не еда для председателя колхоза, правда? — Галина Николаевна засмеялась. — Пошли, провожу вас. Вы на чем? На машине?
— Откуда у нас машина? Мы на бидарке. У ворот под горой стоит.
Женщины двинулись вниз. Чтобы попасть на тропу, ведущую к воротам, надо было спуститься ступенек на сто. Через каждые двадцать ступенек — площадка со скамейками. Устал — посиди, отдохни. Поднимаясь, Апчара с Анной с ходу отмахали все сто ступенек, не останавливаясь. Сейчас, успокоившись, они шли медленно, беседуя с диетврачом, разглядывая окружающих. Вдруг Галина Николаевна остановилась, вполголоса сказала:
— Вон мой танкист. Видите? Внизу, справа на скамеечке. Сидит к нам левым боком и поэтому не видит. Левый-то глаз искусственный. Ох, боюсь, не удалось ему «заворожить» комиссию…
Апчара посмотрела на танкиста и вскрикнула, словно ее ужалила змея. Потом она в отчаянии зажала рот обеими руками и замерла. Ноги словно отнялись. В сидевшем на скамейке она узнала Локотоша…
4. ЛОКОТОШ
Он сидел, отрешенно уставившись куда-то в сторону, никого и ничего не замечая, откинувшись на деревянную спинку.