Страница 4 из 105
— Эй! — начал было паренек, но промолчал, увидев, что я собираюсь дальше делать. Я смыл всю кровь и снова бросил рыбу на траву.
— Мне прям не терпится показать ее папе, — сказал парень.
Мы оба были мокрые с головы до ног, и нас трясло от холода. Но мы продолжали рассматривать нашу добычу, общупывали ее со всех сторон. Мы даже раскрыли ей пасть и начали водить пальцами по рядам острых зубов. Бока рыбы были усеяны шрамами, беловатыми пухлыми рубцами шириной с четвертак. На морде, вокруг глаз, — всюду были какие-то зазубрины и вмятины, и такие же на носу. Я подумал, что рыба, скорей всего, часто ударялась о камни или дралась с другими рыбами. А какая худющая, ну совсем худая для своей невероятной длины, да и розоватые полоски на ее боках почти не видны, брюхо же было дряблым и серым, а должно быть упругим и белым. Но все равно она классная, думал я.
— Мне, наверное, уже пора, — сказал я. Я посмотрел на облака над горами, где обычно садится солнце. — Мне нужно идти домой.
— Понятно. Мне тоже. Я окоченел тут уже, — сказал паренек. — Эй, я понесу ее!
— Давай возьмем какую-нибудь палку — просунем ее через жабры и вдвоем понесем, — предложил я.
Он быстро нашел палку. Мы продели ее через жабры и стали двигать рыбу на середину. Потом каждый из нас взялся с одного конца, и мы отправились назад к мосту.
— Ну, и что мы будем с ней делать? — спросил парень.
— Не знаю, — сказал я, — я ведь ее поймал.
— Нет, мы оба. И еще я ее первый увидел.
— Это правда, — сказал я. — Хочешь, подбросим монетку?
Я сунул свободную руку в карман — денег у меня с собой не было. И вообще что бы я делал, если бы проиграл?
Так или иначе, парень не согласился:
— Нет, не хочу я никакую монетку подбрасывать.
— Ладно, не будем, — уступил я. Потом я оглядел парнишку — волосы взъерошены, губы синие от холода. Я бы его с одного удара положил, если что. Но драться мне не хотелось.
Мы добрались до места, где оставили наши вещи. Каждый из нас взял свои пожитки — одной рукой, не выпуская конец палки из другой. Потом парень подошел к велосипеду. Я покрепче вцепился в палку, на тот случай, если он что-нибудь затеет.
И тут мне в голову пришла отличная идея:
— Давай ее располовиним.
— Это как? — спросил парень, у него опять начали стучать зубы. Я почувствовал, что он сильнее сжал свой конец палки.
— Ну, разрежем ее на две части. У меня и ножик есть. Разрезаем ее надвое — каждому по половине достанется. Не знаю, но, по-моему, это единственный выход.
Парень почесал в затылке и снова посмотрел на рыбину:
— Ты этим ножом ее резать собираешься?
— А у тебя другой есть?
Парень покачал головой.
— Тогда режем, — сказал я.
Я вытащил из рыбьей башки палку, положил рыбу на траву около велосипеда. Пока я на глазок измерял ее, по рулежной дорожке успел проехать самолет.
— Здесь резать? — спросил я.
Он кивнул.
Самолет тем временем набрал скорость и пролетел прямо над нашими головами. Я воткнул нож в рыбу. Когда я добрался до кишок, я ее перевернул и вывалил все внутренности на траву. Я кромсал, пока две части рыбы не повисли на тонком лоскуте кожи на брюхе. Я взял оба куска в руки, взвесил их и только тогда окончательно разорвал рыбу пополам.
Я протянул пареньку заднюю часть.
— Нет, — сказал он, — я хочу вон ту, другую.
— Какая разница? Они же одинаковые! Так, не беси меня, слышишь?
— А мне плевать, — ответил он, — раз они одинаковые, я беру голову. Ведь они же одинаковые, верно?
— Да, одинаковые, — ответил я. — Только голова моя, в конце концов, кто ее резал?
— Я хочу голову. Я первый увидел рыбу.
— А чьим ножом я резал? — спросил я.
— Не хочу хвост.
Я посмотрел по сторонам. Не было ни машин, ни других рыбаков. Лишь самолет гудел, да солнце уже собиралось садиться. Я весь промерз, била дрожь. А парень тоже стоял и трясся, и ждал.
— У меня идея, — я открыл корзинку и показал ему форель. — Смотри! Зеленая… Я больше таких никогда не видел. Так что одному достается голова, а другому хвост и зеленая форель, идет?
Парень посмотрел на зеленую рыбу, достал ее из корзинки и взвесил на ладони. Потом взвесил оба куска большой рыбины.
— Идет, — сказал он, — бери голову, на задней части мяса больше.
— Мне плевать, — сказал я. — Я все равно его счищу. Ты в какой стороне живешь?
— Вниз по Артур-авеню. — Он засунул мою форель и свою часть рыбы в грязный парусиновый мешок. — А что?
— А где это? Рядом с парком, что ли? — спросил я.
— Да, а зачем тебе? — он явно испугался.
— Я там тоже неподалеку живу, может, вместе на твоем велике поедем, я на раму сяду? Педали можно крутить по очереди. У меня есть сигаретка, можно покурить, если она, конечно, не промокла.
Но он только и сказал:
— Мне очень холодно.
Я промыл свою часть рыбы в реке, открыл ее пасть и подставил так, чтобы вода заливалась ей в рот и вытекала с другого конца, вернее, из того, что от нее осталось.
— Мне очень холодно, — повторил парень.
Я увидел, как Джордж катается на велосипеде на другой стороне улицы. Он меня не заметил. Я прошел на задний двор, чтобы снять ботинки, потом отвязал корзинку и открыл крышку, приготовившись войти в дом с победной ухмылкой.
Я услышал голоса и заглянул в окно. Они сидели за столом. Кухня была вся в дыму. Дым шел из сковороды, стоявшей на плите. Но им как будто бы было все равно.
— Я тебе святую правду говорю, — сказал он. — Ничего дети не знают, вот увидишь.
— Ничего я видеть не хочу, если бы я раньше знала, то молилась бы, чтоб они умерли, — ответила она.
— Да что с тобой? Ты смотри не заговаривайся!
Она заплакала. Он бросил сигарету в пепельницу и встал со стула.
— Эдна, посмотри, сковородка горит! — крикнул он.
Она обернулась, отодвинула стул, на котором сидела, схватила сковородку за ручку, да как шмякнет ею о стену над раковиной.
— Ты что, с ума сошла? Смотри, что ты наделала! — Он схватил тряпку и начал стирать гарь со сковородки.
Я вошел через заднюю дверь, встал на пороге и говорю, а сам улыбаюсь:
— А я такое поймал на речке. Вы такого еще не видели. Только взгляните. Нет, вы гляньте. Гляньте, что я поймал.
У меня тряслись колени. Я едва стоял на ногах. Я протянул ей корзинку, только тогда она заглянула внутрь.
— О, Боже, что это? Змея! Пожалуйста, забери ее, пока меня не стошнило!
— Быстро выкинь! — заорал он. — Ты что, не слышал, что мать сказала? Быстро убери это с глаз!
— Но, пап, посмотри, что я поймал, — сказал я.
— Я не хочу на это смотреть, — ответил он.
— Но это ведь гигантская радужная форель, которую я поймал в Берче. Вы только посмотрите! Ведь она огромная! Настоящее чудище! Я ловил ее, бегал туда-сюда по течению, как сумасшедший! — голос мой был и вправду безумным. Но я не мог замолчать. — Я и другую поймал! — я начал говорить быстрее. — Зеленую. Честное слово! Она вся была зеленая! Вся-вся! Вы когда-нибудь видели зеленую форель?
Он заглянул в корзинку и открыл рот от удивления.
Он заорал:
— Выкинь эту чертову тварь! Что, черт возьми, с тобой такое? Унеси эту пакость с кухни и выброси на помойку!
Я вышел на улицу. Посмотрел в корзинку: на крыльце, при свете лампы, то, что лежало внутри, блестело точно серебро. То, что лежало внутри, наполняло всю корзину.
Я вынул рыбу. Я держал ее в руках. Свою половину.
Велосипеды, бицепсы, сигареты
(Перевод А. Нестерова)
Позавчера Эван Гамильтон бросил курить, и уже два дня его преследовало ощущение: все, что он делает и говорит, напоминает о сигаретах. Он глянул на свои руки, залитые светом кухонной лампы. Поднес правую к лицу и понюхал пальцы:
— Пахнет.
— Ну да. Будто потеешь этим запахом, — кивнула Энн Гамильтон. — Я, когда бросала, — он меня три дня преследовал. Выходишь из ванной, а он все равно с тобой. Противно… — Она поставила на стол тарелки. — Я ведь понимаю… Знаешь, слабое утешение, но поверь: на второй день — хуже всего. Третий тоже не сахар, но, если продержался, считай, легче. Я рада, что ты всерьез надумал бросать… — Она коснулась его руки. — Позовешь Роджера? И сядем ужинать.