Страница 2 из 105
На улице было классно. Стояла осень. Вообще-то было еще тепло, только ночи стали холодными. По ночам в садах жгли костры для окуривания деревьев, и к утру вокруг ноздрей всегда скапливалась сажа. Но никто не ругался. Считалось, что эти костры не дают молодым грушевым деревьям замерзнуть, так что чего ругаться-то.
Чтобы попасть на речку, нужно было сначала дойти до конца нашей улицы, где она пересекается с Шестнадцатой авеню, потом по авеню налево, мимо кладбища к Ленноксу, там еще китайский ресторан. Оттуда, с перекрестка, можно увидеть аэропорт, а речка Берч — как раз за ним. На перекрестке Шестнадцатая авеню переходит во Вью-роуд — по ней нужно пройти к мосту, это уже совсем немного. По обеим сторонам этой улицы сады. Там можно увидеть фазанов, носятся туда-сюда, но на них нельзя охотится, иначе тебя самого может подстрелить один грек, Матсос. Короче, весь путь от моего дома занимает около сорока минут.
Я шел по Шестнадцатой, и вдруг передо мной затормозила красная машина, за рулем сидела женщина. Она перегнулась через переднее сиденье, опустила стекло и спросила, не нужно ли меня подвезти. Довольно тощая, и около губ полно маленьких прыщиков. И бигуди на башке. Но все равно она очень даже ничего. На ней был коричневый свитер, обтягивающий классные сиськи.
— Прогуливаешь?
— Ну, да.
— Тебя подбросить?
Я кивнул.
— Тогда залезай. Быстрее. Я вообще-то тороплюсь.
Удочки и корзину для рыбы я сунул на заднее сиденье. На полу и на самом сиденье лежала груда пакетов из супермаркета «Мела». Я пытался придумать, что бы такое сказать.
— А я вот порыбачить собрался, — брякнул я. Потом снял кепку, сдвинул бутербродницу на живот, чтоб можно было сесть.
— Правда? Я б никогда не догадалась, — засмеялась она, выезжая на дорогу. — Куда тебе? На речку?
Я снова кивнул и начал рассматривать свою кепку — ее мне купил мой дядя, в Сиэтле, когда ездил на хоккейный матч. Я не знал, что еще сказать. Я уставился в окно и начал втягивать щеки. Сколько раз я представлял себе, как женщина меня сажает в свою машину. Как потом отвозит меня к себе домой, и я имею ее там по всем углам. Пока я думал об этом, у меня начал вставать. Я передвинул кепку на ширинку, закрыл глаза и попытался переключиться на бейсбол.
— В один прекрасный день я тоже начну ходить на рыбалку, — сказала она. — Говорят, это хорошо успокаивает. А то я чересчур нервная.
Я открыл глаза. Она остановила машину на перекрестке. Я хотел сказать: «Вы правда сегодня очень заняты? Может, сегодня и попробуем?» Но не осмелился даже на нее посмотреть.
— Надеюсь, ничего, что не до самой речки? Мне здесь нужно поворачивать. Я правда спешу, — сказала она.
— Конечно-конечно, все отлично.
Я вытащил наружу свое барахло. Потом нацепил кепку — и снова снял ее перед тем, как заговорить.
— Всего доброго. Спасибо вам. Может быть, следующим летом…
Она не дала мне закончить.
— Порыбачим? Обязательно. — И помахала мне двумя пальцами, именно так, как это обычно делают все женщины.
Я побрел дальше, на ходу обдумывая, что можно было ей сказать. Сразу в голову пришло несколько вариантов. Да что ж это я? Я рассек воздух удочкой и даже пару раз крикнул. Для начала надо было предложить ей вместе пообедать. У меня дома никого ведь не было… И вот мы уже у меня в спальне — под одеялом. Она спросила, не возражаю ли я, если свитер останется на ней. И брюки тоже. Конечно, отвечаю я. Мне и так хорошо.
Птенец морского петуха пролетел над самой моей головой и плюхнулся в воду. Я стоял в нескольких метрах от моста. Было слышно, как журчит вода. Я сбежал вниз по насыпи, расстегнул ширинку и запустил струю в воду. Футов в пять, прямо-таки новый рекорд. Потом съел второй бутерброд и печенье с арахисовым маслом. Выпил полфляжки воды. Теперь можно было и порыбачить.
Сначала я решил заняться поиском подходящего места. Я рыбачу здесь уже третий год, с того самого времени, как мы сюда переехали. Раньше нас с Джорджем привозил сюда отец, а сам ждал в машине — курил, насаживал наживку, чинил снасти, если наши лески рвались. Мы всегда начинали ловить на мосту, а потом спускались ближе к воде, и всегда что-нибудь да ловили. Раза два, в первый год, нам удавалось поймать даже столько, сколько разрешено. Я разложил свои манатки и несколько раз закинул удочку под мостом.
Потом попробовал закинуть удочку с берега и около большого камня. Но ничего не выловил. В одном месте, где вода была спокойной и дно было устелено опавшими желтыми листьями, я заметил двух огромных раков, которые ползли по дну, выставив вперед свои мерзкие клешни. Вдруг из кучи хвороста, валявшейся неподалеку, выскочила перепелка. Когда я бросил в нее палкой, в десяти футах от меня выскочил самец фазана и давай кудахтать, я чуть не выронил удочку.
Река у нас не сказать чтобы очень широкая, и течет медленно. Почти в любом месте ее можно было перейти вброд и не промочить ног. Я пересек пастбище, на нем полно было маленьких ямок — следы коров, и дошел до огромной трубы, откуда льется вода. Я знал, что за трубой есть небольшая впадина, поэтому старался двигаться очень тихо. Подойдя как можно ближе, я забросил туда удочку. И только наживка коснулась воды, леска сразу дернулась, но поймать рыбу я не смог. Я чувствовал, как она билась. Потом она сорвалась с крючка, и леска ослабла. Я снова надел приманку на крючок и еще несколько раз закинул удочку. Но сегодня была полная невезуха.
Я пошел вверх по насыпи и пролез под забором, на котором висела табличка «Посторонним вход воспрещен». Здесь начиналась одна из взлетно-посадочных полос. Я остановился, чтобы получше рассмотреть цветочки в трещинах на асфальте. Хорошо были видны маслянистые полосы от шин, остававшиеся при торможении, впритык к цветам. Я прошел на ту сторону аэропорта, снова оказался у реки и еще пару раз закинул удочку, по пути к самому глубокому месту. Я решил, что дальше не пойду. Когда я был здесь впервые, три года назад, вода здорово бурлила, доходила аж до самого верха. Тогда течение было таким быстрым, что я вообще не смог рыбачить. Теперь же вода ушла и опустилась на шесть футов. И, булькая, вода вливалась через узкий проток в широкий затон, где с трудом можно было разглядеть дно. Чуть дальше дно опять поднималось, и становилось мелко, будто так всегда и было. Ну а когда мы были здесь в последний раз, я поймал две рыбины по десять дюймов каждая и одну упустил, огромную, раза в два больше. Папа сказал, что это была радужная форель. Он сказал, что эта рыба приходит ранней весной, во время половодья, и обычно уплывает назад в реку еще до того, как вода спадет.
Я навесил на леску еще две свинцовых дробины и прикусил их зубами. Потом поменял наживку и забросил удочку в самом глубоком месте, где вода, переливаясь через горловину, попадает в затон. Я не стал натягивать удочку, когда течение стало относить поплавок. Я чувствовал, как грузило бьется о камни — совсем не так, когда клюет. Потом леска натянулась, и течение отнесло наживку на другую сторону, на мелководье.
Настроение было паршивое — вон куда забрел, и ничего. Я перепробовал все лески и приманки, что у меня были, и снова закинул удочку. Положил ее на рогатку и закурил еще одну сигарету. Потом я стал смотреть на долину и думать о той женщине. Будто я зашел к ней в дом, потому что она не могла дотащить все сумки с продуктами. Ее муж будто где-то в Европе, ну там в командировке. Я коснулся ее, и она прямо затряслась. Потом мы долго целовались, лежа на кушетке, пока она не сказала, что ей нужно в туалет. Я пошел за ней. Она спустила брюки и села на унитаз. У меня уже давно стоял, когда она махнула мне рукой, ну, чтоб я подошел. И только собрался расстегнуть ширинку, как услышал всплеск воды. Я увидел, что конец удочки дрожит.
Она была не очень-то большой и боролась совсем недолго. Но я играл с ней столько, сколько было возможно. Рыба перевернулась набок, и ее начало сносить течением. Я не знаю, что это за рыба, какая-то она была чудная. Я натянул леску и перетащил рыбину на траву. Она начала извиваться. Вообще это была форель, только почему-то зеленого цвета. Я таких раньше никогда не видел. У нее были зеленые бока с обычными для форели темными пятнами, зеленоватая голова и светло-зеленое брюхо. Лесной мох, оттенок именно такой. Будто рыба долгое время пролежала завернутая в мох и впитала в себя его цвет. Рыбка была довольно жирненькой, и я удивился, почему она так мало боролась. Может, она больная. Я какое-то время оглядывал рыбу, а потом избавил ее от мучений.