Страница 73 из 91
Петр I вовремя понял замысел шведского короля и спешно перебросил к Ахтырке драгун Меншикова, который спустился затем по Ворскле и соединился с Шаумбургом. В итоге, когда Карл. XII начал наступление на Харьков, перед ним стояла уже многочисленная русская кавалерия. Тем не менее шведский король со своими драбантами и с семью кавалерийскими полками и с полевою артиллерией вступил в Слободскую Украину. При этом Карл не пошел на укрепленную Меншиковым Ахтырку, а свернул на Краснокутск, через который можно было наступать на Богодухов и далее на Харьков. Здесь, под Краснокутском, 11 февраля 1709 года путь шведам преградили 7 драгунских полков генерал-майора Шаумбурга. Драгуны Шаумбурга были снова разбиты, как и под Опошней, и отброшены к Городне. Однако успевший подойти отряд генерала Ренне (6 эскадронов драгун и 2 батальона русской гвардии) так ударил на шведов, что опрокинул их в свою очередь. Сам король с кучкой драбантов укрылся в мельнице, «и только наступившая темнота спасла короля от плена». К вечеру меж тем к шведам подошли резервы Круза, и ночью русские отошли к Богодухову. Однако Ренне отнюдь не был разбит, как о том трубили шведы, а, напротив, занял сильную позицию на дороге на Харьков. Шведы, выйдя из Краснокутска и Городни, сожгли эти городки. Иными словами, в Слободской Украине шведы чинили еще больший раззор, чем в гетманщине.
13 февраля армия короля вышла к реке Коломаку. Здесь и состоялся, по свидетельству Адлерфельда, довольно странный разговор Мазепы с Карлом XII. Желая польстить королю, Мазепа заметил: «Война для вашего величества идет очень счастливо: мы уже дошли только за восемь миль от рубежей Азии». Король отвечал: «С этим не согласятся даже географы!»
Однако географические познания самого Карла были столь туманными, что на биваке он приказал адъютанту идти и «узнать от Мазепы путь в Азию поточнее». Однако неугомонному королю не только не удалось побывать в Азии, но и перейти маленькую речушку Коломак. Внезапно разразилась зимняя гроза с ливнем, громом и молнией. Произошел резкий переход от морозов к оттепели. Распутица приостановила дальнейшее продвижение шведов, и король был вынужден начать отвод своих войск обратно за Ворсклу. Отход был чрезвычайно трудным, снега быстро таяли, дороги покрылись грязью, а маленькие речки превратились в полноводные реки. В результате переправа на реке Мерле шла полтора дня, а переправа через Ворсклу заняла у шведов целых четверо суток.
Однако хотя Карл XII и был вынужден отступить, он не расстался с мыслью выйти снова на Муравский шлях. Причем он хотел оседлать этот путь не столько для немедленного похода на Москву, сколько для связи с Запорожской Сечью и Крымом. Там, на юге, происходили события, которые, казалось, могли повернуть фортуну снова лицом к ее любимцу. Прежде всего, это было связано с переходом на сторону Мазепы и шведов кошевого атамана Гордеенко, получившего изрядные деньги от Мазепы. Подействовало на запорожцев и полученное письмо крымского хана: он давал совет держаться гетмана Мазепы и обещал помогать запорожцам в нужде. 19 марта депутация запорожцев прибыла в шведский лагерь и была принята королем. По дороге запорожцы внезапно напали на русских драгун. 26 марта в королевскую ставку прибыл сам кошевой атаман Гордеенко и был принят сначала Мазепой, а затем представлен и королю.
С переходом запорожцев на сторону шведов у Карла XII появилась надежда, что за ними последует и новый крымский хан Девлет-Гирей, который был известен своею ненавистью к Москве. К тому же Гордеенко рассказал королю и Мазепе о ханском письме, полученном в Запорожской Сечи.
При таких обстоятельствах Мазепе и Гордеенко удалось уговорить короля штурмовать Полтаву, как единственную крупную крепость, мешающую сношениям шведов с Запорожской Сечью и Крымом. Овладев Полтавой, шведы выходили на дорогу Полтава-Харьков-Белгород и приближались к Днепру, из-за которого ожидали подхода Станислава Лещинского и корпуса Крассау, а также могли наладить связи не только с Сечью и Крымом, но и со Стамбулом. Все эти доводы, приведенные Мазепой, и повлияли на решение Карла XII, не особенно любившего, а после потерь под Веприком и боявшегося осады крепостей, решиться на взятие Полтавы.
Полтавская виктория
Петр почти не спал после того, как 20 июня русские войска перешли на левый берег Ворсклы и начали сближаться с неприятелем. Хотя решение о генеральной баталии было принято на воинском совете еще 16 июня, и сам Петр горячо выступил за немедленное сражение, дабы спасти Полтаву и ее героический гарнизон, у которого иссяк порох и другие воинские запасы. Теперь, после перехода армии на другой берег Ворсклы и приближения к шведскому лагерю на четыре версты, баталия становилась неизбежной. И тут Петра начали одолевать сомнения.
«А вдруг новая нарвская конфузил? Тогда за один час потеряем все, чего достигли за девять лет войны. Ведь после Нарвы у русских с главной армией шведов не было ни одной генеральной баталии. Правда, наши войска ныне совсем не похожи на нарвских беглецов, но все же?!» — мучительно размышлял Петр по ночам. Правда, днем наваливалось столько работы, что было не до тревожных мыслей. Петр в те дни был главным фортификатором своей армии, под прямым присмотром царя строили и предмостное укрепление у Петровки, и вагенбург у Семеновки, а теперь, когда спустились вниз по реке, сооружали мощный ретраншамент у деревушки Яковцы. Подступая к шведскому лагерю, русские все время окапывались. И это было не только предосторожностью Петра на случай нежданной ретирады (умелое отступление всегда было в резерве петровской стратегии и тактики), но и желанием бесконечными окопными работами выманить шведов из своего лагеря.
— Глядя, как солдаты наши машут лопатами, король непременно порешит, что мы его испугались, и по своей всегдашней горячности первым бросится в атаку! На том мы его и поймаем, Данилыч… — терпеливо объяснял Петр свой замысел Меншикову, который, как всякий кавалерийский генерал, хотел не возиться с окопами, а идти прямо на сближение со шведом. Еще вчера, 24 июля, драгуны светлейшего лихо отогнали разъезды шведских рейтар, волохов и мазепинцев и прочно оседлали прогалину шириной в полторы версты меж Яковицким и Будищенским лесом. Теперь, кроме узкой лесной дороги прямо через Яковицкий лес, был открыт и широкий шлях на Полтаву. Шведский же лагерь под стенами крепости, как доносили передовые отряды драгун, был почти совсем не укреплен с тыла, и ворваться в него не составляло, по мнению Меншикова, большого труда.
— А о тридцати тысячах шведов, что стоят в том лагере, ты забыл? Окромя природных шведов в том же лагере сидит десять тысяч мазепинцев и запорожцев. У нас же всего 42 тысячи войска. Так что силы почти равные.
— А ежели полтавский гарнизон Келина им в тыл ударит?
— У Келина, как он мне в последний раз доносил, половина гарнизона или перебита, или ранена. Так что в поле он и трех-четырех тысяч не выведет, да и те с ружьями без зарядов.
Донесения полтавского коменданта Келина доставляли в русский лагерь в пустых пушечных ядрах. Обратно летели такие же ядра без запала, но набитые порохом. Благодаря этому изобретению Петра гарнизон Полтавы получил вовремя порох, чтобы отбить два последних ожесточенных неприятельских штурма. Еще две тысячи шведов остались лежать на полтавских валах. Но и силы гарнизона были подорваны, а в крепости, как сообщил Келин, осталась всего одна бочка пороха. Все, казалось, говорило, что прав Данилыч и надо немедля атаковать шведа, но Петр выжидал. За девять лет войны он хорошо изучил натуру шведского короля и знал его всегдашнюю горячность.
«Нет, нет, обязательно сей герой сорвется и бросится в атаку первым. А здесь его и встретит наш ретраншамент, а в нем добрая сотня пушек. Только вот одного укрепления, пожалуй, мало, чтобы отбить первую атаку закаленных шведских солдат. Надобно еще нечто придумать!» Петр тяжело ворочался на узкой походной кровати. Затем понял, что не заснуть, встал, вышел из шатра, присел на полковой барабан, закурил солдатскую трубочку. Ночь была жаркая, южная, с большими яркими звездами. Вдруг по темному небу пролетел какой-то предмет, оставляя за собой серебристый хвост.