Бродский: Русский поэт

Думаю, это череповецкое крещение, пусть и неосознанно, провиденциально всю жизнь сказывалось в его творчестве, как бы он сам шутливо ни отмахивался от своей воцерковленности.

Когда началась война, Осе Бродскому было чуть больше года. Увлеченные всеобщей любовью к «вождю народов» родители при рождении назвали мальчика Иосифом в честь Сталина. Блокада и оказалась его первым жизненным испытанием. Немцы стремительно наступали, в сентябре 1941 года подошли к Ленинграду. От центра города врага отделяли всего десять километров. Из магазинов исчезли продукты, начался голод. В разговоре с Соломоном Волковым поэт вспоминает о том времени: «Мать тащит меня на саночках по улицам, заваленным снегом. Вечер, лучи прожекторов шарят по небу. Мать протаскивает меня мимо пустой булочной. Это около Спасо-Преображенского собора, недалеко от нашего дома. Это и есть детство»… Еще до эвакуации в Череповец маленький Ося пережил первые месяцы блокады, а его отец, военный корреспондент, позже участвовал в ее прорыве. Так что Иосиф Бродский по всем правилам и законам — настоящий блокадник. Тем более я рад, что его, как и сотни тысяч других блокадников, спас наш Русский Север.

Север вообще очень много значил в жизни поэта, от его череповецкой эвакуации в раннем детстве до работы в геологической экспедиции в 1958 году в Малошуйке Онежского района Архангельской области и заканчивая знаменитой коношской ссылкой. Без Севера он уже не мог полноценно творить, и не случайно в эмиграции Бродский часто приезжал в Швецию, дышать привычным северным воздухом. Даже свадьбу со своей итальянской невестой Марией он сыграл на своем родном прибалтийском Севере, в Стокгольме.

Бродский не только частенько вспоминал череповецкий период в интервью, но и отражал его в стихах. К примеру, он пишет песенку о своем любимом красном свитере («потетель» — точный перевод английского sweater), в котором можно не мерзнуть даже на берегах череповецкой реки Шексны.

Я рад, что этот северный импульс поэта был замечен самими северянами. Была подготовлена и проехала по северным местам Бродского передвижная экспозиция «Фотопрочтение Иосифа Бродского». Северные фотографы по-своему прочли три стихотворения, написанные в Архангельской пересыльной тюрьме и во время ссылки в деревне Норенской. Места, которые вдохновляли поэта, запечатлены на снимках профессиональных фотографов и фотографов-любителей. Мэр Череповца Юрий Кузин признавался на открытии фотовыставки: «С удовольствием ознакомился с фотовыставкой. Могу сказать, что Иосиф Бродский — это величайший поэт, и его творчество интересно многим череповчанам, и я отношу себя к числу поклонников его творчества. Хотел бы пригласить на выставку череповчан, я думаю, что они получат удовольствие».

«В Череповце поэт провел одни из самых трудных месяцев детства, — рассказала заведующая городским художественным музеем Светлана Пономарева. — Родители привезли его сюда в декабре 1941-го из блокадного Ленинграда в эвакуацию. Сохранились снимки нашего города того времени, сделанные отцом будущего поэта — военным корреспондентом. Здесь Иосиф Бродский научился читать, окреп и даже, по рассказам родных, был крещен».

Светлана Владимировна даже подготовила экскурсию по выставке «Бродский. Эвакуация. Череповец» (фото, документы, живопись) в художественном музее. В Интернете началось ее активное обсуждение. Не обошлось и без упреков: «При жизни ни Бродский, ни Башлачев, ни Рубцов, ни Северянин… не были интересны Череповцу. А теперь танцы с бубнами на памяти вдруг „великих“». Впрочем, упрек необоснованный, и правильно заметил другой череповчанин: «Когда, например, Башлачев умер, я еще только родился. Что же мне теперь, не иметь тяготения к его творчеству? К моменту скорбной кончины Бродского я был уже постарше, хотя и на то время не смог бы хотя бы чуть-чуть проникнуться той глубиной мысли, что предвнес автор. Теперь же и сам пишу, для себя и, порой, читаю, даже отечественных авторов. Возможно, окажется и лицемерием идти многим на выставку, но для некоторых это вполне реальный шанс погрузиться в приятную для себя атмосферу…»

Так и происходит, по сути, новое рождение северного русского поэта Иосифа Бродского.

В череповецкой газете «Речь» нашелся свой поклонник Бродского, журналист Сергей Виноградов, который, пожалуй, первым обратил внимание своих земляков на пребывание в городе великого русского поэта и даже на его возможное крещение. Предоставлю ему слово: «С тех пор как Иосиф Бродский стал знаменитым, а позже — классиком, мировая культурная общественность широко отметила не одну круглую дату, связанную с поэтом. Череповец, где он в раннем детстве провел около двух лет своей жизни, по большому счету, впервые присоединился к торжеству. В планах музейщиков — более активно пользоваться „второй строчкой в биографиях Бродского“, наладив взаимодействие с другими „строчками“ — прежде всего Санкт-Петербургом, где поэт родился… Одной из первых совместных акций в перспективе и стала череповецко-питерская выставка к 70-летию приезда Бродского в Череповец. Наиболее интересными экспонатами стоит признать фотографии двух- и трехгодовалого Иосифа в Череповце (многих из них не только череповчане, но и никто из почитателей поэзии Бродского никогда не видел). На одном из снимков он запечатлен в момент катания на санках с горки. Эти санки, а по местному — чунки, не менее красноречиво говорят о месте съемок, чем какой-нибудь знаменитый архитектурный объект в качестве фона. Череповчане славились изготовлением чунок, на которых возились дрова. На выставке представлено одно такое „средство передвижения“, созданное сегодняшними мастерами по старым рецептам. К сожалению, стоит констатировать, что фотографии — едва ли не единственный след Бродского в Череповце. Известно, что снимки сделал отец поэта, в те годы — военный корреспондент, которому ненадолго удалось вырваться к семье».

После публикации 27 мая 2010 года в газете «Речь» статьи Виноградова, приуроченной к семидесятилетию Бродского, в редакцию, как часто бывает, обратился и пенсионер, помнящий, где и когда останавливался в Череповце маленький Ося с мамой и теткой. Лев Басалаев прочел заметку, рассказывающую о пребывании двухлетнего Бродского в Череповце в 1942 году, и сам пришел в редакцию. Прочитав, что на сегодня дома́, в которых жили Бродские, не определены (известно, что мать с сыном переезжали, а сам поэт называет в воспоминаниях улицу Ленина), Лев Сергеевич решил устранить пробел. По его словам, Бродские в 1942 году прожили несколько месяцев в деревянной избе Басалаевых в Новом переулке, ныне не существующем. Дом стоял неподалеку от железнодорожного вокзала, рядом с нынешним зданием торгового комплекса, известного как «Универбыт».

«Сам бы я вряд ли вспомнил — мне брат Саня рассказал, он все же на два года меня старше, и память у него лучше, — говорит Лев Сергеевич. — Я помню, что женщина с маленьким мальчиком приехала в наш дом зимой, сразу с вокзала. Мне тогда было пять лет, и на ребенка я смотрел как старший. Дом был наш собственный, еще дед вывез его в начале века из деревни, и Бродские поселились у нас как квартиранты — матери деньги платили за аренду. У нас было две комнаты, в одной жили мы, в другой они, общая столовая и кухня. Что запомнилось? То, что у них всегда водились продукты, которых мы и не едали: оладьи пекли, курицу жарили. Запах был такой, что из дома не хотелось уходить. Общего стола у нас не было, обедали отдельно. А еще помню, как наша жилица убеждала мою мать, что бежать из Череповца не нужно — мы же все тогда боялись прихода немца в наш город. Говорила (помню, что немного картавила): „Ирина Ивановна, сюда не дойдут, я точно знаю“. Мать Бродского я хорошо помню, даже визуально, а об Иосифе ничего определенного сказать не могу. Мальчик как мальчик, иногда побегает-покричит, но сорванцом не был. Я, если честно, мало на него внимания обращал. Они пожили у нас несколько месяцев, а потом съехали, когда и почему, я не запомнил. Я тогда сыпной тиф подхватил и надолго в больницу лег».