Прыщ

Бегать — хорошо. На лыжах — ещё лучше.

Бежишь себе, на солнышко зимнее щуришься, левой-правой, шаг — длинный, скользящий… Никаких мыслей — одно удовольствие. Мышечная радость. Ра-аз-два-а, ра-аз-два-а…

Только надо впереди саней бежать. Лошади снег копытами разбивают — на лыжах потом неудобно. А по обочине — не сильно разбегаешься, по сугробам-то. Притащили в Елно шесть саней своего товара, забрали и отправили в вотчину закупленное моим фактором.

«Влюблённый коростель» радует своим видом. Удачно мужичок попал. Отъелся, округлился. И баба его. В смысле: округлилась. Оба, на меня глядючи, вздрагивают: боятся, что я им их счастье поломаю. А зачем? Явных проколов нет, дело делается. Ломать просто потому, что им — хорошо, а мне — плохо?

«Красные комиссары в бессильной злобе…» — я что, «красный комиссар»? А уж «бессильная злоба»… Зачем мне такая… импотенция? Пусть живут. Наоборот, видеть приятно: хоть у кого-то в душе покой.

А вот Спирьку надо навестить.

Спирька нынче уже не «Спирька», а «господин Спиридон главный волостной вирник». Желаемое повышение получил, на подворье прежнего вирника перебрался. Тоже… отъелся, округлился. Аж лоснится.

Девка его заскочила. С которой я когда-то платье для маскарада сдирал. Нынче бы не содрал, зацепилось бы. Сильно есть за что — тоже округлилась. Замужем уже, служанка следом сыночка несёт. Люди живут-поживают, добра да детей наживают. Круглеет народ. Один я… углею — «три угла и все острые».

Сели за стол, приняли по чуть-чуть для разговора. Начал я у Спиридона насчёт тиражирования своих белых печей выспрашивать. А с кем ещё мне об этом разговаривать?! Других-то туземных экономистов… да ещё с опытом гос. службы…

Спирька и сразу-то был… как блин масляный. А тут и вовсе… как кот после крынки сметаны. Глазки прикрыл, ручки на животике сложил, вещает-поучает:

— Ты, Ванятка… тама, в Пердуновке своей, в глуши-то лесной… вовсе одичал… Идеи у тебя… как вошки — от тоски… Изба белая… печка трубная… черепичка, доски… А почём? А… Мда… Да не суетесь ты — понял я. Почему сразу «нет»? Вот, к примеру, городок наш, Елно. Я тебя знаю, посадник наш Акима твоего намедни вспоминал… чего ж не попробовать. За спрос не бьют. Хотя конечно…

— Спиридон! Кончай кота тянуть! Давай по сути.

— Ишь ты. Резвый какой. Ну да ладно, помятую о давней нашей дружбе… Крепкую ты бражку приволок. Добрую. В вотчине, говоришь, делаешь? Мда… Для бочонка такой бражки… хоть у меня дом и чаша полная, но место нашлось бы…

— Спирька! Ты из меня, никак, мзду вымогаешь?! Ты не забыл, кто тебя на это место посадил?!

Морда — блин масляный. А глазёнки — иголочками стальными.

— Известно кто — светлый князь смоленский Роман Ростиславович.

Так. Спокойно. Помолчали.

— Лады. Слушай. Мысля твоя насчёт изб белых — глупая. Но ежели с умом… И с навозу прибыток бывает… Кабы ты не кобенился… Ну, ладно, ты мне помог — и я тебе помогу. По весне, как тепло станет, пущу твоих мастеров к себе на двор. Тока смотри — без озорства! И чтоб чисто! И чтоб — ни шуму какого! На подворье у меня шесть… не — семь печей. Вот мастера твои две… а, ладно! — три печи разломают, а новые, твои хитрые — сложут. Работа, материал, корм… само собой — твои. Ту зиму я их топить буду, смотреть. Как оно и что. Ежели, как ты хвастаешь — не худо, то слово доброе перед соседями замолвлю. Глядишь, на ту, на другу весну, у тя и ещё согласные найдутся. Посаднику, тысяцкому, мытнику… помощнику моему — мятельнику, попам обоим, десятнику — он у нас мужик уважаемый… ежели схотят — в подарок. А там, глядишь, и людишки подтянутся. Купчики каки, мастеришки разные… Кому печей сложить, кому крышу перекрыть, кому тёсу… а, не, у тя ж не тёс — пил. Да. Полы там… А кто, может статься, и вовсе сдуру надумает подворье перестраивать. Ежели цена будет божеская… Но посаднику поклонится — перво-наперво.

Большой и длинный… факеншит.

Массовая застройка в городке начнётся — если начнётся — через два года, минимум. Вместо единой технологии мне предлагают раздёргать техпроцесс по кусочкам. Процесс растягивается на годы, нужны серьёзные стартовые капиталовложения. Не только на «поклон» начальствующим, но и на разворачивание стройиндустрии по месту: из Пердуновки с кирпичами да досками не натаскаешься. А гарантий сбыта — нет, и когда они появятся…

Задержки, фрагментарность технологии, риски, транспортные расходы… придётся закладывать в цену. И выскочит она… А речь-то идёт о маленьком городке в полторы сотни подворий. А как посады, пригородные селенья?

— Посадские? Может… Хотя… Не… У них свои зодчие есть. Оно, конечно, у тя печки трубные. Вроде и лучше. Но ты тута чужой. Да ещё и боярич. Не. Да и не потянут посадские твою цену в один раз. А в долг… Народишко-то у нас — скверный. Ненадёжный. Он и сговорится, а не заплатит. То корова сдохла, то дочку замуж… Мы-то конечно… я, как здешний главный вирник… Что по закону — завсегда. Но… А к смердам по весям и не суйся. Чего — «не понял»? Понимай. Вот, к примеру, сговорился ты с мужиком поставить трубу. Одну-единственную. На весь евоный мир. Чего ему евоный мир скажет? — Оборзел, скажет. От народа, от обчества в отрыв пошёл. Богатеньким заделался не по-людски. Всякому соседу тая печная труба — быдто заноза в заду. Встал с утра, глянул со двора — торчит. Вот же гнида! И чего будет? Мужичка того с трубой, мир — гнуть начнёт, гнобить. И всяк такое дело понимает. А против народа переть… Есть, конечно, людишки крепкие. Навроде Жердяя твово в Корабце. Такой и сам мир под себя согнёт. А вот печки твои — всё едино брать не будет. Потому как есть мы. Власть.

— Погоди. Мы с Жердяем сговорились. Ему по весне три подворья поставлю.

— А я знаю, знаю. Хе-хе… Только уговор-то ваш — ставить не в селе, а на новине, на хуторке его. А в селище… Вот, к примеру, стоит весь какая. Платит подати. Приезжает мытарь за полюдьем. Опа! Трубы стоят! Стал быть, весь богатенькая стала. Стал быть, тебе должок отдают. А с чего это серебро — тебе сыплют, а мытарю — нет? Самому светлому князю нашему — не досыпают? Не хорошо…

— Спиридон, вы ж ставите размер подати один раз. Как заповедные годы прошли — определили сколько. По дымам, рылам, ралам… И всё.

— Ха… Обычно — так. Однако же, ежели пожар, мор, недород сильный, потоп, падёж… когда им платить нечем — делаем облегчение. На другой год переносим. Коли сильно худо смердам стало. Получаются — недоимки. Потом взыскиваем. А сильно лучше — у них не бывает. А вот если трубы над селеньицем… Сколько ты со двора брать думаешь? Гривны 2–3 в год? Стал быть, серебрушки есть. Стал быть, можно взять. В казну княжескую. С мытника спрос за волость. Недоимки есть завсегда. А тут… перекинул с одного селения на другое… Мешок — полнехонек, мытнику от князя — милость. А недоимку и после… Ну, или чуток по дороге прилипнет… Хе-хе… Это дела мытниковые. А я, как главный вирник Елнинский волости… Ежели у них есть — чего ж не взять? Въездное, съездное, проживное… Опять же — народишко у нас… воруют, озорничают… Ежели у них на твои печки гривны нашлись — с откудова? Татьба, точно татьба… А вирнику от виры — пятая часть. Мда… это я бы развернулся… Но — нет. Смерды все эти исходы-выходы понимают. Хребтами своими чувствуют… Не. Да и глупость это: смердам белые избы ставить. На что оно им? Чтобы детва не болела? А на что? На всё воля божья. Этих господь приберёт — бабы новых нарожают. Дело-то не хитрое: разложил да насовал. Хе-хе-хе…

Спиридон покровительственно улыбнулся и запрокинул очередную стопочку моей фирменной «на бруньках». «И выпил кстати».

Слабым утешением для меня явилось попадание напитка «не в то горло». Вальяжный главный вирник закашлялся, страшно побагровел, забился в судороге. Потом упал под стол и там долго демонстрировал разнообразие своей диеты за последние сутки.

Я дождался окончания этого пароксизма потребления, демонстративно брезгливо утёр Спирьке ротик рукавом его собственного же кафтана, укоризненно покачал головой и сдал прислуге на руки.