Прыщ

Плечи у меня… нормальные. Бывают и шире. Но почему бы и нет? Поиграть, пококетничать с молоденьким мальчиком, «покрутить динамо»… А цель-то… а сумма-то…

И снова Энгельгард:

«За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и дочь, о самой же и говорить нечего. «Это не мыло, не смылится», «это не лужа, останется и мужу», рассуждает баба… А проданная раз девка продаст, лучше сказать, подведет, даже даром, всех девок из деревни для того, чтобы всех поровнять. Охотники до деревенской клубнички очень хорошо это знают и всегда этим пользуются. Нравы деревенских баб и девок до невероятности просты: деньги, какой-нибудь платок, при известных обстоятельствах, лишь бы только никто не знал, лишь бы шито-крыто, делают все».

В «Святой Руси» о невестах частенько говорят — продали. Ибо брак есть сделка, «рукобитие», результат торга. «А проданная раз девка… о самой же и говорить нечего». Тем более, что стоимость вооружения боярской дружины, даже в усечённом — для лодейного похода — варианте, тянет от полсотни гривен. А уж при нынешнем троекратном росте… «лишь бы шито-крыто», «делают все».

«Бабы скорее берутся за всякое новое дело, если только это дело им, бабам, лично выгодно. Бабы как-то более жадны в деньгах, мелочно жадны, без всякого расчета на будущее, лишь бы только сейчас заполучить побольше денег. Деньгами с бабами гораздо скорее все сделаешь, чем с мужчинами».

Забавно. Прошло полтора века. За тысячи вёрст от поместья Энгельгардта, в другой стране, в другую эпоху, в частной дружеской беседе старых знакомых, вдруг звучат для меня показания очевидца:

— Тамошние бабы очень Энгельгардта не любили. Он мужикам, мужьям их, более водкой платил, а не деньгами.

Не знаю, врать не буду, может, и сплетни злые.

Впрочем, «делают все» не означает «всё и везде». Звать меня в опочивальню… это вряд ли. «Со свиным рылом — в калашный ряд»…

Рада некоторое время пристально разглядывала меня, потом решилась, окинула взглядом трапезную, велела слугам собрать и унести посуду. Едва Резан со старухой-служанкой удалились, и мы остались одни, как она, многозначительно улыбаясь и неотрывно глядя мне в глаза, снова наклонилась ко мне, прогибая спину, нависая, вдруг ставшей особенно видимой, отяжелевшей, грудью над столом. Потом чуть провела рукой по отвороту летника, чуть сдвигая его в сторону, так, чтобы мне был снова хорошо виден выпирающий, сквозь одежду под тяжестью отвисшей груди, сосок.

Чуть воркующий, сразу обретший глубину и бархатность голосок, произнёс:

— Ну и как же мы, мил дружок Иванушка, эту нашу заботу порешаем?

Пальчики левой её рук легонько скользили по края летника. Чуть задевали, сдвигали, приподнимали грудь. Она слегка колыхалась, намекая на нечто восхитительное, скрытое там. Под тонким слоем ткани, из-под которой выступает только вершинка, да иногда проявляется движение мягких округлостей. Эта скрытость, таинственность, невидимое, но явно обозначаемое присутствие… всего этого… действовало затягивающее и возбуждающе. Мои мозги, внимание — вышибало совсем.

Умом, остатком, краешком разума я понимал, что меня просто соблазняют, просто «имеют». Для достижения своих, сугубо имущественных целей. Вот уже и забота о вооружении дружины стала «наша». Но остановиться… я протянул руку и ухватил её за подставленную, сдвинутую её собственной рукой мне навстречу, грудь. И сжал.

Её «ах» был почти неслышным и имел совсем другую интонацию, чем только что прежде: не удивления, а наслаждения. И глаза её не распахнулись, как давеча, в изумлении, но медленно закатились от удовольствия.

Я постепенно менял «хват» и ускорял «жим». Её «немой вскрик» становился всё более частым и всё менее «немым». Понятно, что она начала это дело, «предложилась» — исключительно в надежде решить проблему с воинской экипировкой. Но «игра» была ей приятна, затягивала и увлекала. Уже и правая её рука отдёрнула далеко в сторону другой край летника и, сжав вторую грудь, подставила, «протянула» мне её.

«Маска» — прирастает. Начав имитировать страсть, она постепенно заводилась сама, переходя от изображения — к сущности. От доставления удовольствия «нужняку» к получению удовольствия самой. От проституции к бл…ству? «Возлюби имеющего»…

Станиславский — прав. Примите вид изображения эмоции, и вы ощутите эту эмоцию. Когда на вас напала депрессия — подойдите к зеркалу и начните строить самому себе гримасы. Если за первые 30 секунд вы не повесились, то через четверть часа будете хохотать. Главное — начать, заставить себя делать. «Делать» здесь — чувствовать. Давний вопрос: «Влюблён по собственному желанию» — возможно ли?

— О-ох… Ох, Ванечка, сколь же давно… о-ох… меня так никто… о-ой… сильный ты какой… у-у-ух… уж и забыла совсем… как это… Ох, верно Рыкса говорила… лих ты насчёт баб… ох, лих… и — ловок…

Понятно: Рыкса поделилась впечатлениями от моих «успокоительных» занятий с нею, и, наверняка, приврала. Для поддержания своего реноме: не просто с первым прохожим, а с выдающимся, уникальным и особо одарённым… Репутация, блин. «Зверь Лютый — Злыдень Писюкастый. И такой миленький…».

Факеншит! Надо соответствовать: «Если женщина просит…». Рада — напрашивалась. Лёгкая игра в кокетство для получения профита, увлекала её, переставала быть только игрой, возбуждала и затягивала.

Мне было… несколько неудобно: я не мог исполнить все вариации «хватов». Пришлось перебраться к ней поближе — на скамейку. Но и такой близости хватило ненадолго. Она уступала мне ростом, я попытался посадить её на стол, но возраст…

Нормальная святорусская женщина к её годам имеет уже кучу детей, торчащий живот, отвисшие груди и толстые ляжки. Всё это присутствовало. В размерах, укладывающихся ещё в рамки моего представления о «даме приятной во всех отношениях». Но объёмы пространства… занятые её телом… ограничивали положение тела моего. Что препятствовало глубине и полноте контакта. И резко сокращали список возможных положений и позиций. Одно, не вполне удовлетворительное для меня положение, перетекало в другое, в третье… Она ахнула, когда я опрокинул её на стол, попыталась выразить неудовольствие, когда я задрал ей подол, но ощущения от моих рук, уже без предохранительной прокладки из слоёв полотна, отвлекли её.

«Дёрни за верёвочку, дверь и откроется» — очень полезный слоган. Только использовать его надо вовремя. По моим внутренним ощущениям — самое время.

Рада, с некоторым запаздыванием, попыталась возражать, но мой «непрямой массаж сердца» переключил внимание и развеял сомнения. «И она прекратила недозволенные речи». Я уже сказал, что… объёмы ограничивают геометрию. Поэтому, широко разведя и высоко подняв ей ноги, я приступил к древнейшему, ещё до-человеческому занятию, заменив нажим в верхней части её тела, на обратный натяг. Не знаю как у других мужчин, а для меня это вечная проблема: становлюсь настолько пылким, так увлекаюсь, что женщины от моих толчков… отползают. Не все, не всегда, есть позиции, где это невозможно или не критично. Но вот так, на спинке на столе…

«— Отгадайте загадку: длинный, круглый, инструмент для игры, выполняет возвратно-поступательные движения, слово из трёх букв с «и кратким» на конце?

— Кий, что ли?!

— Вот именно. А не то, что написано на заборе».

Работая «кием», приходится придерживать «лузу». Синхронизируя, в фазе или противофазе, её «отползание» с её «возвращением». А то стол-то длинный, не бильярдный — без бортиков. Упустишь — не достанешь. Я всё сильнее наклонялся над ней, пытаясь найти наиболее впечатляющее нас обоих положение: все-таки многократные роды оставляют неизгладимые следы… в некоторых путях. Чем-то мы, хомнутые сапиенсы, сходны с ехидной — количество проходов маловато. Бензин по нефтепроводам не гоняют. А вот у нас… специализации в человеческом организме недостаточно. А мне страдать: она уже вошла в тонус, всё раскрылось и я теперь… как в проруби. Краёв не вижу. Точнее: вижу, но не чувствую. Отвратительное ощущение. Тем более, что я знаю, как нужно сменить эту позицию, чтобы всё стало… плотно, но геометрия…