Прыщ

А, понял! «Гаврюша» — распространённая на Руси кличка домашних животных: бычков, поросят. Видать, детская обидная дразнилка. Они же все с одного двора, с княжеского — «янычары святорусские».

Возможно, несколько десятилетий назад, толпа мальчишек на этом дворе радостно вопила: «Гаврюшка! Гаврюшка!». Пегая поросятка радостно прибегала и тыкалась пяточком в детские руки, ожидая вкусненького. А скуластый мальчонка на тощих кривых ногах, рыдал в тёмному углу и клял судьбу, наградившую его «поросячьим» именем.

Мда. Детские обиды долго вспоминаются.

Кравчий тоже скалится. Но с другим оттенком: хитрости и полного превосходства. Не понимаю почему, но у меня ощущение, что Будду опустили ниже плинтуса. Это от моей шутки такой эффект? Как интересно наблюдать за умной, насыщенной образами, ассоциациями и смыслами беседой старших княжеских слуг, бóльших бояр…

— Ладно, Ванечка. Торбу свою взял? Ну и пошли. Не будем мешать господину оружничему дела его делать.

Будда как-то протянул руку. Будто пытался меня остановить. Но я увернулся: ежели ты такой дурак, что с одного моего неловкого слова сразу меня дерьмом посчитал, то на кой хрен мне тебя слушать?

Обидел ты меня, Будда, своими подозрениями. Глупыми и необоснованными. И помочь мне в нынешней хреновой ситуации — не можешь, и не хочешь. А вот кравчий… он, конечно, сволочь. Но два предыдущих эпизода моей «святорусской» эпопеи с его участием — закончились для меня с прибылью. Ежели держать ухо востро… Может, он и теперь чего-нибудь… Потому что твоё простое «пшёл вон» — не конструктивно.

Подворье просыпалось, хотя ещё темень на дворе. Я топал за кравчим, и прикидывал — какие он может сделать мне предложения, какие я могу применить ухищрения, какие возможны ограничения…

— А куда это мы пришли, дядя Демьян? Конюший же, вроде в других хоромах сидит. Нам бы, вроде вон в ту сторону топать надо…

— Не, Ванюша, мы уже добрались.

Демьян ласково улыбнулся, взял меня за плечо и подтолкнул к двум здоровым мужикам, вышедшим на невысокое крылечко одноэтажной постройки.

— На подвес.

На какой «подвес»? Эй! Стойте! Вы чего?!

Мужички как-то очень ловко ухватили меня за руки, сдвинули на нос шапку, приложили лбом об косяк, сдёрнули торбочку, вкинули в дверь, так что я полетел носом вперёд, запнувшись об порог, снова перехватили, крутанули, вывернули руки, сдёрнули тулупчик — а как же кушак? — я же завязывал… Я ухитрился стряхнуть с головы шапку, дёрнулся, получил сразу и в поддых, и по ногам, и мешковину на лицо… взвыл от ярости, рванулся (со всех сил), ударил (аналогично), попал (хорошо), упал (больно), схлопотал в почку (аналогично), какая-то туша рухнула на спину (твою мать…!)… да так, что выбила всякое дыхание (х-ха…, аналогично)…

Меня непрерывно били, теребили, дёргали, роняли, пинали, толкали, перекидывали… Потом начали душить. Накинутой поверх мешка на голове веревкой. Но руки, почему-то, не связывали. Я пытался ударить душителя, растянуть петлю, лягнуть, освободиться, вдохнуть… потянули назад, оступился, полетел навзничь, что-то больно ударило по затылку. В плотно зажмуренных глазах поплыли цветные пятна…

Потом я смог вздохнуть.

Это было очень больно.

Это просто резало горло.

И лёгкие. И подреберье. И всё болело.

Как в подземелье у Саввушки в Киеве.

Тут сдёрнули мешок с головы. И меня начала бить крупная дрожь.

Блуждающие судороги по всему телу.

Особенно — в ногах.

Потому что похоже.

Потому что вокруг было подземелье.

Пытошный застенок.

Именно что не погреб какой: я висел на дыбе.

У меня в Пердуновке похожая есть. Сам строить помогал. Моя лучше.

— Очухался. Нут-ка, придави чуток.

— А-а-а! Бл…

Сверху, под связанные за спиной и вывернутые вверх руки был вставлен подвешенный брус. А внизу, между связанными щиколотками ног — бревно. Я стоял на цыпочках, и когда помощник палача чуть наступил на бревно — мои руки начали выворачиваться из плечей.

— Погоди. Ваня, ты меня слышишь? Дайте-ка страдальцу водицы. Говорить-то можешь?

Обеспокоенный, сочувствующий, заботливый голос Демьяна. Добренький. Вот сволота! Вот он куда меня привёл! В застенок! Уничтожу гадину!

Тихо, Ваня. Пока функция терминатора — у него. И козыри — тоже. Сперва — выбраться. Желательно — с целыми плечами. Ух же как больно-то!

Но — не мастера. Против Саввушки — подмастерья-неучи. Не видали они настоящего застенка. А я — видал. А они этого не знают. Поэтому… играем боль и испуг. Тем более, что и играть-то особенно не надо.

Я жадно и шумно жлуптал воду из поданной под нос миски. Прокол палачей: Саввушка с жаждой подопытного работал дольше и эффективнее.

Едва миску убрали, как я возопил:

— Дядя Демьян! За что?!! Я же для тебя во всегда! Во везде!! Я ж ничём! Никогда, нигде…! Со всей душой… пожалуйста! Не надо!!! Ежели чего — я же весь вот! Не виноватый я-я-я-я… Отпусти-и-и-и-и….

Я скулил, проливал слёзы и разбрызгивал слюни. Вполне натурально — больно же!

Демьян, вальяжно развалившийся на лавке у дощатого стола в углу, по-наслаждался моим нытьём, потом перешёл к делу:

— Ни в чём, говоришь? А вот давай-ка посмотрим: поехал ты в город за княжескими щитами. Которые надобны для самого светлого князя братьев — подарения, украшения и возвеличивания. На вас напали, слугу княжеского убили, щиты попортили. Кабы их украли — их сыскать можно было. Где-нить в городе. Всплыли бы они где-нить. А так — вот они, есть. А для дела негодны. Княжей чести ущерб. Меж братьями-княжичами — раздор. А ты — цел-целёхонек. А не был ли ты в сговоре с теми татями? А не ведаешь ли: кто они и где обретаются?

— Господи! Боже всемилостивейший, всемогущий, всеблагущий! Вот! Истину одну глаголю! Как диамант — крепкую, как слеза богородицы — чистую: не ведаю про тех татей ничего! А чего ведаю — всё ярыжке сказано, много раз повторено… Вот, весь как на христовой исповеди, ни слова, ни словечка кривого тайного…!

— Довольно. Показал: «не ведает». Записал? (Это — писарю). Ещё вопрошаю: давеча ты княжеских гусей по двору гонял, знаки бесовские на них рисовал. Сам ли таковое удумал, али подсказал кто?

Факеншит! Только бесовщины в моих делах искать не надо! Так, за групповое — больше. Поэтому — только правду:

— Сам! Сам-один! От умишки моего худого! От головушки моей безмозглой! От бессмысленности и невежества!

Точно: сам, без ансамбля. А насчёт «бесовских знаков»… пятиконечная звезда — знак вполне корректный, звезда Соломона… ею арабских джинов запечатывали… вот мне только отсюда, с дыбы — просветительством заниматься!

Были такие святые, были. Которые и из пламени пожирающего их костра… свою благую весть… Не надо так хорошо обо мне думать.

Глава 297

Демьян, заглядывая через плечо писарю, ткнул пальцем:

— Пиши: показал, что, де, сам.

И, оборотясь ко мне, продолжил:

— Ныне же совершил ты ещё два злодейства. Свечу свою диавольскую, которой прежде и свет не видывал, начинил, употребив хитрость злобную, духом нечистым и зловонным и поставил пред ликом святаго великомученика и всея Руси заступника князя Глеба. Для осквернения его и умаления. Сам ли ты до такого святотатства дошёл, или подсказал кто? Не помогал ли оружничий Гавриил в сем богомерзком деянии? Не давал ли каких для того снадобий?

Факеншит! Неоднородность смеси! Запах серы — здесь чётко связывают с преисподней! «След явления сатаны».

Так я и Гаврилу подставил?! Тот кусочек серы я на прежнее место положил. На нём — свежий след от ножа!

Может, и не зря Будда на меня вызверился? Знать точно — ни он, ни Демьян — не могут. Но опыт… интуиция, основанная на понимании тенденций и закономерностей… атмосфера княжеского двора… Итить меня ять! Бестолочь…

— Демьян, да ты что?! С дуба рухнул?! Какая свеча диавольская? Она ж у меня в вотчине тысячами делается, здесь в Смоленске уже с полгода продаётся свободно! Их и на княжьем подворье покупают… А-а-а!!!