Прыщ

— Да я за него свои кровные…!

И — распространённость мародёрства:

— Мы в это дело немалыми деньгами вкладывались. Теперь надо поистраченное отбить.

Гюго в «Отверженных» даёт несколько романтическую оценку мародёрству на поле боя:

«Есть в войне устрашающая красота, о которой мы не умалчиваем, но есть в ней, признаться, и уродство. Одна из самых невероятных его форм — это поспешное ограбление мертвых вслед за победой. Утренняя заря, занимающаяся после битвы, освещает обычно обнаженные трупы.

Кто совершает это? Кто порочит торжество победы? Чья подлая рука украдкой скользит в ее карман? Кто те мошенники, которые обделывают свои делишки за спиною славы?

Некоторые философы, в том числе Вольтер, утверждали, будто ими являются сами же творцы славы. Это все те же солдаты, — говорят они, — и никто другой; оставшиеся в живых грабят мертвых. Днем — герой, ночью — вампир. Они, мол, имеют некоторое право обшарить того, кого собственными руками превратили в труп.

Мы держимся иного мнения. Пожинать лавры и стаскивать башмаки с мертвецов — на это неспособна одна и та же рука.

Достоверно лишь, что вслед за победителями всегда крадутся грабители… За каждой армией тянется хвост, — вот где следует искать виновников. Существа, родственные летучим мышам, полуразбойники — полулакеи, все разновидности нетопырей, возникающие в сумерках, которые именуются войной, люди, облаченные в военные мундиры, но никогда не сражавшиеся, мнимые больные, злобные калеки, подозрительные маркитанты, разъезжающие в тележках, иногда даже со своими женами, и ворующие то, что сами продали, нищие, предлагающие себя офицерам в проводники, обозная прислуга, мародеры — весь этот сброд волочился во время похода за армией прежнего времени… и даже получил на специальном языке кличку «ползунов».

Узаконенный грабеж породил грабителя. Следствием отвратительного принципа: «жить на счет врага» явилась язва, исцелить которую могла лишь суровая дисциплина… Количество присосавшихся к армии мародеров зависело от большей или меньшей строгости главнокомандующего. В армиях Гоша и Марсо «ползунов» совсем не было; следует отдать справедливость Веллингтону, что и в его армии их было мало.

Тем не менее в ночь с 18 на 19 июня (1815 г. — авт.) мертвецов раздевали. Веллингтон был суров; он издал приказ беспощадно расстреливать каждого, кто будет пойман на месте преступления. Но привычка грабить пускает глубокие корни. Мародеры воровали на одном конце поля, в то время как на другом их расстреливали. Зловеще светила луна над этой равниной».

Глава 294

Как красиво написано… Эти риторические вопросы: «Кто же?! Кто?!». Эти эпитеты: «чья подлая рука украдкой…», «язва, исцелить которую…», «зловеще светила луна…».

Увы, циник Вольтер — прав, а романтик Гюго — нет. «Днем — герой, ночью — вампир» — это про святорусского витязя. Впрочем, почему только святорусского? «Все так живут». И галантные французские сеньоры, и могучие иранские пахлаваны.

«Исцелить могла лишь суровая дисциплина» — про средневековую армию? — «Не надо смеяться над больными людьми».

На самом деле здесь нет романтизма — очень простая материальная цепочка.

Понятно, что часть трофейного оружия остаётся у воинов взамен испорченного. Другая часть — обменивается или продаётся торговцам. После каждой победы происходит дорезание раненных врагов, обдирание мертвяков и бурный «толчок» — торг трофеями.

Люди — разные. Разным людям — нужно разное оружие. Хотя бы — просто по размеру. Например, разница у известных святорусских кольчуг в плечах — в полтора раза. В последующих веках европейские аристократы будут посылать оружейникам свою одежду — как образцы размеров для изготовления доспехов. По королевским доспехам можно определить: как хорошо конкретный король кушал в разном возрасте.

Схема «индпошива» будет доминирующей до конца 19 века в части изготовления обычной одежды. В части вооружений — ситуация изменится лет через 20, когда армии Третьего крестового похода покатятся через Северную Италию в Сицилию. Говорят о 50 тысячах человек, многие из которых вдруг, от длительного зимнего безделья, решат обновить своё оружие перед очередным «обретением Иерусалима». И оружейники Милана и соседних городов перейдут от работы «на заказ» на работу «на рынок».

Просто сработал «переход количества в качество»: чуваков — много, каких они типоразмеров — видно, деньги у них — есть.

«На любой товар найдётся покупатель» — международная мудрость базарной торговли. Вопрос только в периоде ожидания. Вот именно на этот товар-размер-цвет — покупателя.

Итак, в княжеской оружейной типового боевого оружия — мало. Фактически, оружейная — помесь отстойника со зверинцем. Остаётся либо оружие случайно попавшее, трофейное или своё сломанное, до которого руки не доходят. Либо — даренное. Русская народная примета: «нож дарить нельзя» — здесь не работает. Хотя, например, в перечне подарков, которыми обменялись Свояк и Ростик — остро заточенного нет.

Князю дарят, прежде всего, подданные. Оружейные мастера приносят свою продукцию. «Поставщик двора его княжеской милости» — статусно. И не только оружейники: какой-нибудь «трескач» — торговец треской — тащит меч каролинговский и кланяется:

— Из дальних стран заморских, с трудами превеликими, нашему князь-батюшке достославный клинок — в подношение.

Попросту: «взятка борзыми щенками».

Бывают ещё подарки «отеческие», «побратимские», «на поле боя», «на дружбу и согласие», «на смертный бой» — меч присылают как вызов, «на поход», «к юбилею», «на долгую память»…

Что-то из всего этого — продаётся. Иногда просто как лом — в переплавку. Что-то передаривается — есть образцы, которые поколениями циркулируют «в подарочном наборе» в правящем доме.

С приходом христианства мечи и доспехи стали значительно реже укладывать в могилы вместе с покойниками. Вот они и ходят меж людей. То — на стенке повисит, то — в сундуке полежит. Но пока оружие в доме есть — его надо чистить, драить и смазывать. А то совсем в труху рассыплется.

Получается такая… музейная оружейная свалка. Самое место для юного тоскующего шалопая в моём лице. Как ребёнка в магазин игрушек запустить. Или как у Сергеева в «Sex-Shop»:

Мужики, вы же меня понимаете! Тут же столько всякого всего интересного…!

— Дядя Гаврила, а это что? Шкурку с рыбки сняли?

— Не трожь! Осторожно!.. Мать… Я ж те говорил…

— Я ж не нарочно! Оно само!

— А, один хрен… Погнило всё. Его б давно уже… Теперь сам собирать будешь! Но сперва — каждую чешуйку до блеска. Со всех сторон. И в масле — проварить! А нитки и подкладку — шерстяным воском! Хотя где его нынче взять… Пчелиным промажешь. Эх… Это, Ваня, чешуйчатый доспех. Давний очень. В княжьей оружейной — вещь сугубо бесполезная.

— А что так? Надраить, основу и нитки поменять, собрать заново… На князе очень даже смотреться будет.

— Ага. Как на корове седло. Глянь — чешуйка к основе пришивается через две дырочки у верхнего края.

— Вижу. А почему — «как седло»?

— Чегой-то ты… Зовёшься — «Зверь Лютый», а надо — «Баран Глупый». Гляди: чешуйки слабенькие — в пальцах согнуть можно. Но друг друга на треть перекрывают, ряд на ряд, одна на две. Потому — и легко, и прочно. Прямо бить — держит, сверху рубить — держит, а вот снизу… Суй палец. Вот! Одна тканина.

— И чего?

— Мда. Бестолков. Что за молодь бессмысленная нынче пошла…? Такой доспех хорош для пешца. Его бьют либо прямо, либо сверху. Конному против конного — схоже. А с седла против пешца с копьём… проще ещё одну нижнюю рубаху пододеть. Толку — столько же.