Все приключения мушкетеров

Арамис не играл никогда. Он был самый дурной мушкетер и самый неприятный гость на пиру. Он всегда был занят делом. Иногда посреди обеда, когда все, увлеченные вином, и в жару разговора, располагали оставаться еще часа три за столом, Арамис смотрел на часы, вставал с приятною улыбкой и прощался с обществом, чтобы идти посоветоваться как говорил он, с одним богословом, с которым у него назначено свидание. Иногда он возвращался домой писать какое-нибудь сочинение, и просил друзей не развлекать его.

Между тем Атос улыбался тою прекрасною меланхолическою улыбкой, которая так шла к его благородному лицу, а Портос пил, уверяя, что Арамис никогда не был бы больше как приходским сельским священником.

Планше, слуга д’Артаньяна, в счастливое время вел себя очень хорошо; он получал 30 су в день и в продолжение месяца всегда возвращался домой веселый как зяблик, и был вежлив с своим господином. Но когда счастливые дни в улице Могильщиков миновались, то есть, когда сорок пистолей короля Людовика XIII были почти истрачены, Планше начал жаловаться.

Атос находил эти жалобы отвратительными, Портос непристойными, а Арамис смешными. И потому Атос советовал д’Артаньяну отпустить негодяя, Портос хотел, чтобы его прежде поколотили, а Арамис говорил, что господин не должен слушать, когда слуга говорит о нем что-нибудь дурное.

– Хорошо вам говорить, сказал д’Артаньян, потому что вы, Атос, живете с Гримо как с немым; вы запрещаете ему говорить и потому не услышите от него худого слова; вы, Портос, ведете роскошную жизнь и Мускетон смотрит на вас как на божество; наконец вы, Арамис, всегда заняты изучением богословия и внушаете глубокое уважение слуге вашему Базену, человеку кроткому и набожному; но я, не имея прочного места и без средств к жизни, не мушкетер и даже не гвардеец, чем могу я внушить Планше расположение, страх или уважение?

– Дело важное, отвечали три друга; это относится к хозяйству; слуги как женщины; надобно поставить их сначала в такое положение, в котором они должны быть. Подумайте об этом.

Д’Артаньян подумал и решился предварительно наказать Планше, что и было исполнено им так же добросовестно как он поступал во всем; потом, поколотив его как следует, он запретил ему оставлять службу без его позволения, потому что, прибавил он, будущность моя наверное переменится: я ожидаю вскоре лучших обстоятельств. Итак, твое счастье обеспечено, если ты остаешься при мне, а я слишком добрый господин, чтобы лишить тебя хорошей будущности, уволив тебя теперь по твоей просьбе.

Такой образ действий заслужил уважение мушкетеров к распорядительности д’Артаньяна. Планше удовольствовался и не говорил больше об увольнении.

Четверо молодых людей жили дружно. Д’Артаньян, не имевший никаких привычек, потому что приехал из провинции и попал в мир для него совершенно новый, подражал во всем своим друзьям.

Они вставали зимой около 8 часов, летом в шесть и отправлялись за приказаниями и как будто за делом к де-Тревилю. Хотя д’Артаньян не был мушкетером, но исполнял службу с удивительною точностью; он был всегда для компании с тем из трех друзей своих, который был на очереди в карауле. Его все знали в отеле мушкетеров и все считали хорошим товарищем. Де-Тревиль, оценивший его с первого взгляда, и истинно к нему расположенный, не переставал хвалить его королю.

Три мушкетера, с своей стороны, также очень полюбили своего молодого товарища. Дружба, соединявшая всех четырех, потребность видеться три или четыре раза в день, то для дуэли, то по делам, или для удовольствия заставляла их беспрестанно бегать друг за другом как тени. Если встречали кого-нибудь из них по дороге от Люксембурга до площади Св. Сюльпиция, или от улицы Старой Голубятни до Люксембурга, то наверное они искали один другого.

Между тем обещания де-Тревиль шли своим чередом. Однажды король приказал Дезессару принять д’Артаньяна младшим в его роту гвардейцев. Д’Артаньян, вздыхая, надел мундир; он отдал бы десять лет жизни, чтобы променять его на мушкетерский. Но де-Тревиль обещал ему эту милость после двухлетнего испытания, которое могло быть сокращено, если бы д’Артаньяну представился случай оказать какую-нибудь услугу королю, или отличиться каким-нибудь блестящим делом. Д’Артаньян удалился с этим обещанием и на другой же день начал службу.

Тогда Атос, Портос и Арамис в свою очередь, ходили на караул вместе с д’Артаньяном, когда он был дежурным, так что рота Дезессара увеличилась четырьмя человеками, вместо одного, в тот день, когда поступил в нее д’Артаньян.

VIII. Придворная интрига

Между тем сорок пистолей короля Людовика XIII, как и все на свете, имели свой конец, и когда они пришли к концу, четыре товарища попали в затруднительное положение. Сперва Атос поддерживал несколько времени всю компанию на собственные деньги. Потом Портос, как обыкновенно бывало в таких случаях, исчез на несколько времени, и после того в продолжение еще двух недель снабжал их во всех нуждах; наконец настала очередь Арамиса, который принес жертву очень любезно и добыл несколько пистолей посредством продажи своих богословских книг, как говорил он.

Тогда, по обыкновению прибегнули к де-Тревилю, который дал несколько вперед в счет жалованья; по этого не надолго стало троим мушкетерам, наделавшим уже много долгов, и гвардейцу, который их еще не имел.

Наконец, когда они видели, что ничего уже больше не оставалось, то последними усилиями собрали восемь или десять пистолей, на которые Портос пошел играть. К несчастию он проиграл все и еще кроме того двадцать пять пистолей на слово.

Тогда затруднительное положение обратилось в самое печальное; голодные, в сопровождении слуг своих, они бегали по набережным и казармам, отыскивая, где можно пообедать у кого-нибудь из посторонних друзей, потому что, по мнению Арамиса, следовало в хорошие времена угощать обедом всех, кого попало, чтобы в несчастных случаях можно было самим где-нибудь попользоваться обедом.

Атос был приглашен на обеды четыре раза и каждый раз приводил с собою друзей своих со слугами их. Портос получил шесть таких приглашений, Арамис восемь – и каждый раз они отправлялись все вместе. Арамис, как из этого видно, мало говорил, но много делал. Что касается до д’Артаньяна, то, не будучи еще ни с кем знаком в столице, он нашел только один завтрак, состоявший из шоколада у одного священника из своей провинции и один обед у гвардейского корнета. Он привел всю ватагу к священнику, у которого они съели двухмесячный запас и к корнету, угостившему их на славу; но Планше говорил, что все-таки ели только раз в день, хотя и много ели.

Д’Артаньян был очень огорчен тем, что в замен великолепных угощений, предложенных ему Атосом, Портосом и Арамисом, он мог предложить товарищам только полтора обеда, потому что завтрак у священника можно было считать только в половину обеда. Он считал себя в тягость компании, забывая, по своей ребяческой доброте, что он кормил всех в продолжение целого месяца, и ум его начал деятельно работать. Он думал, что союз четырех людей молодых, храбрых, предприимчивых и деятельных, должен был иметь другую цель, кроме веселых прогулок, уроков фехтования и колкостей, более или менее умных.

Действительно, четверо таких людей, преданные друг другу, готовые жертвовать один для другого не только кошельком, но и жизнью, храбрые, должны были неизбежно какими бы то ни было средствами достигнуть предположенной ими цели. Одно только удивляло д’Артаньяна, каким образом друзья его об этом до сих пор не подумали.

Он думал об этом серьезно, ломал себе голову, как бы дать направление соединенной силе их, посредством которой, по его мнению, можно было бы как рычагом Архимеда, перевернуть весь свет, как вдруг раздался тихий стук в дверь. Д’Артаньян разбудил Планше и велел ему отпереть.

Из того, что мы сказали, что д’Артаньян разбудил Планше, не следует заключать, что это было ночью или рано утром. Нет! только что пробило четыре часа. Планше, два часа тому назад, приходил просить у барина обеда, на что тот отвечал ему поговоркой: кто спит, тот обедает. И Планше обедал во сне.