Страница 58 из 123
Ни Казимер, ни Селезнев, ни Борецкий не подумали почему-то о том, что москвичи, невзирая на неравенство сил, могут напасть первыми.
Селезнев, Борецкий, Григорий Берденев и один из Михайловых стали рядом, опустив тяжелые копья. Вострубили трубы. Был полдень. Новгородская рать двинулась всею громадой и устремилась в бой.
Нападающих сразу же постигла неудача. Окольчуженные кони с седоками в тяжелом вооружении увязли в песке. Борецкий почувствовал это по сбившемуся, ставшему судорожным скоку коня и роковому, подкатывающемуся с затылка ощущению тесноты (от слитного дыхания конского и как бы сгустившегося разом гомона и звона железа). Он рванул коня, тот, взоржав, грузно встал на дыбы, еще глубже уйдя в песок задними копытами. Чье-то копье скользом проскрежетало по крупу его скакуна, к счастью, не прорвав брони, и конь судорожно скакнул, вновь увязнув всеми четырьмя ногами.
«Клин» замедлил движение. Задние налетали на передних. Ряды смешались. В тучах пыли погасли знамена. Борецкий с запозданием подумал, что москвичей надо было, наоборот, взять в кольцо. Но он уже ничего не мог сделать, не мог даже обернуться, чтобы отдать приказ, и только продолжал неровным коротким скоком сближаться с плохо различимым сквозь пыль московским строем, сжимая в руке длинное рыцарское копье. И тут-то Холмский и Федор Давыдович одновременно, с двух сторон, подали знак к наступлению. До слуха Дмитрия долетел режущий звук дудок. Тотчас легкие кони москвичей стремительно перенеслись через ручей, разбив его копытами в тысячи сверкающих искр, и, все убыстряя и убыстряя бег, в вихрях песка поскакали навстречу новгородской рати.
— Москва-а-а!
Донесся нарастающий клич. Иные из москвичей, как обыкли в походах, кричали монгольское, перенятое от татар:
— Хурра-а! Урра-а!
Ратники стреляли на скаку, и сплоченный конный таран боярского ополчения попал сразу под ливень стрел, на мгновение затмивших свет, в уши ворвался их зловещий посвист. Новгородцы от неожиданности попятились, стесняясь еще больше, и выставили копья. Но пригнувшиеся к седлам москвичи замелькали перед самыми мордами коней, обтекая боярскую дружину с боков и проскакивая мимо рассыпным строем.
— Отсекают! — срывая голос, крикнул Борецкому Селезнев в самое ухо.
— Теперь вперед! Только вперед! — крикнул в ответ Дмитрий, ринувшись встречу врагу. Где-то сзади отстали Берденев с Михайловым. Совсем рядом показались московские ратники. Дмитрий шпорами сквозь кольчугу изо всех сил ударил по бокам взмыленного коня и рванулся на них. Конь споткнулся, но выровнялся. Копье, вонзившись во что-то, затрещало, и Дмитрий выпустил древко, тут же с облегченной яростной радостью вырвал из ножен клинок дорогого меча.
— Аа-а-а! — летело в уши.
Он рубанул и еще, и еще… Ряды сшиблись. Дело наконец дошло до мечей, и мертвые стали валиться с обеих сторон.
Василий Казимер, хоть и был в панике, в ратном деле кое-что понимал.
Та же мысль, что возникла у Дмитрия, почти одновременно пришла и к нему в голову, когда он узрел, что продавить с ходу московский строй не удастся.
Схватив за плечо своего дворского, он прокричал ему:
— Скачи в Славенский полк, пусть заходят сбоку, сбоку и в тыл! — Он показал рукой круговращательно. — И Еремея поторопи, пущай тож обойдет! Остатки гордости не позволили ему тут же, спасая жизнь, рвануться следом за дворским.
Рыхлая громада новгородской конницы меж тем топталась в облаке пыли, почти не двигаясь. Огибавшие ее по берегу москвичи осыпали новгородский полк стрелами, целясь в коней. Раненые кони лягались и вставали на дыбы, увеличивая сумятицу. Никто не видел, что впереди. Воеводы только сдерживали ратных, не наступая, ибо не знали, куда наступать стремительные москвичи были со всех сторон.
Казимеров дворский, выбравшись из гущи, поскакал вдоль нестройных рядов Неревского полка. Казалось, гомон и рев догоняют его сзади. Стрелы изредка посвистывали над головой. Рать славлян топталась, не двигаясь с места.
— Почто стоите?! — крикнул дворский на подскоке. Голос его почти пропал в многоголосом гуле и ржании коней.
— Почто, почто! — озлясь, заорал ему в ответ боярин в граненом высоком шеломе, без нужды дергая повода, так что конь всплясывал, задирая морду и обнажая багряные десны. — Куды наступать-то? Своих давить?
Плотничана-ить вспятились!
Боярин хитрил. Полк явно стоял без движения, просто так. Дворский с ходу врезался в ряды:
— Чего медлите тут?!
Ратники переминались, отводили глаза.
— Кто его знат! Мы не знам! — ответил, морщась, пожилой, мирного вида ремесленник в не по росту широком кожаном кояре и старом клепаном шеломе.
Давишний боярин подскакал сзади:
— Почто владычные стоят?!
— Передовой полк бьется! — возразил запальчиво дворский. — Казимер велел вашим сбоку и в тыл зайтить!
— Ищи воеводу! — засопев, отмолвил боярин.
Шум, стихший было, опять разросся, приблизившись.
— Москвичи!
Что-то створилось. Боярин, махнув рукой, ускакал.
— А-а-а! Москва-а-а! — неслось издали.
— Боярина какого спроси, цто мы? Нам не приказано! — загомонили мужики. — Каки мы ратные, силой набраны!
Дворский, уже с отчаяньем, вновь поскакал вдоль неровного строя славлян, разыскивая невидимое в пыли знамя и воевод. Лишь бы успеть!
В это время владычный полк тронулся, наконец, с места, видимо, Еремей добился своего, и, все убыстряя ход, поскакал, вздымая облака иссохшей, перетолоченной в пыль земли.
Впереди тоже стояли без движения ратные, и владычному полку, чтобы не врезаться в своих, пришлось взять правее, в прорыв между славенской и прусскою загородскою ратью. Ратники нестройно растягивались, огибая своих.
Передовые, небольшая кучка, плотно скакали с Еремеем, прочие начинали отставать. То тут, то там, словно нечаянно, запинался конь, кто-то осаживал, дергая повода. Нестройный гул от топота копыт заглушал выкрики.
Далеко впереди то взмывал, то глох рев и лязг сечи, и непонятно было, свои ли, москвичи ли то, лишь порою прорывалось дружное: «Москва-а-а!», — и тогда становилось ясно, где рати.
Владычный полк, растянувшись, загородил дорогу плотничанам, и Кузьмин с Арзубьевым принуждены были остановить своих, пропуская ражих владычных конников. Все как на подбор: в бронях, зеркальных шеломах, на хороших конях, они проходили ленивой рысью, недовольно поглядывая по сторонам и все больше и больше растягиваясь.
Вот голова полка, ведомая Еремеем, — он не стал ждать отстающих, вступила в дело и начала теснить москвичей. Военное счастье заколебалось.
Но Даниил Холмский, вовремя усмотрев замятню, обрушился на нестойких архиепископских воев с отборной ратью, смял и погнал бегущих на боярский клин. Еремей, кинувшийся за подмогой, попал в гущу московской рати. Задние владычного полка вместо того, чтобы устремиться на Холмского, тотчас стали поворачивать коней, налетая на своих же.
Неразбериха стояла полная, и тут одно слово легко могло решить все, и это слово пронеслось. Сполошный крик: «Татары!» — разом порушил рать.
Желтые татарские стяги стояли над лесом.
Пока передовые врубались в московский строй, тут кинулись назад, смешав своих же. Владычень полк целиком повернул на бег, оставив Еремея с несколькими верными ему ратниками. Те, что только утром кричали, требуя наступления, теперь круто осаживали коней, поворачивая к Новгороду.
Роковое месячное стояние без дела, насильственный набор ремесленников, рознь славлян с неревлянами, бояр с житьими, а житьих с черным народом, приказы Феофила — все тут сказалось разом.
Дмитрий Борецкий врубился во вражеские ряды и уже пробивался к Даниле Холмскому, когда страшный удар в плечо сбоку и сзади, прорубив кольчугу, чуть не сбросил его с седла. Правая рука, выронившая клинок, повисла плетью. Борецкий оглянулся, ища подмоги, но кругом были москвичи. Конь под Селезневым на его глазах повалился, Василий вскочил, чудом не запутавшись в стремени, но татарский аркан упал ему на плечи, и Василия, сбив с ног, поволокли по земле. Борецкий вырвался и, одолевая боль, поскакал воротить полки. Великие бояре на глазах бросали сабли, сдавались в плен.