Страница 9 из 23
Отв. Щастьлив, а чин его архидиакон.
24) Батюшка, Иван Яковлевич! Скажи в пользу ли рабы А. кончится дело в Сенате?
Отв. Половину дела той мает, кто доброй начал обретает (sic).
25) Как раба А. будет жить, счастлива ли? и богато ли?
Отв. Мирно и враждебно и нетленно и спасительно будет жить.
26) Что ожидает рабу А?
Отв. Дух Агиос.
27) Поправятся ли дела А?
Отв. Поправятся.
28) Поправятся ли дела рабы А?
Отв. Поправятся.
29) Велят ли выдать мне проценты?
Отв. В мефу дать аргент (серебро) боится.
30) Что случится с рабом Александром?
Отв. Александрос Львос Филиппа Василавсу Македону урбсу (sic).
31) Поправятся ли дела Александра?
Отв. Господи аще путь беззакония отврати от его, а настави на путь нетления.
32) Что случится с рабом Константином?
Отв. Житие а не роскошная масленица.
33) Что случится с рабою Екатериной?
Отв. Также. 1854 рока. А мца Януария v дня.
Упомянем еще о некоторых мнимых чудесах покойного лжепророка, записанных в Органоне князя Долгорукого. Я наблюдал, говорит князь А. Долгоруков[10], за Иваном Яковлевичем в Москве, в доме умалишенных; вот один случай, который убедил меня в его прозерцании. Я любил одну А.—А.—А., которая, следуя в то время общей московской доверенности к Ивану Яковлевичу, отправилась к нему, не предскажет ли ей чего-нибудь нового; возвратившись оттуда, между прочим, рассказала мне, что она целовала его руки, которые он давал, и пила грязную воду, которую он мешал пальцами; я крепко рассердился и объявил ей формально, что если еще раз поцелует она его руку, или напьется этой гадости, то я до нее дотрагиваться не буду. Между тем, спустя недели три, она отправилась вторично к нему, и когда он, по обыкновению, собравшимся у него дамам, стал по очереди давать целовать свою руку и поить помянутою водою, то дойдя до нее отскочил, прокричав три раза: Алексей не велел; узнав это я решился к нему поехать и понаблюсти за ним; первая встреча моя была с ним: как только я взошел, он отвернулся к стене и начал громко про себя говорить: Алексей на горе стоит, Алексей по тропинке идет узенькой, узенькой; холодно, холодно холодно, у Алексея не будет ни раба ни рабыни, ноги распухнут; Алексей, помогай бедным, бедным, бедным. Да, когда будет Алексей божий человек, да… когда с гор вода потечет, тогда на Алексее будет крест. Признаться сказать, эти слова во мне запечатлелись, и после этого я выучился трем мастерствам; хотя мне и объясняли эти слова ясновидящие и высокие, но однако день Алексея Божия человека я неравнодушно встречаю. Из наблюдений над ним, я утром более находил в нем созерцания и многие такия откровенные вещи он открывал, что самому высокому ясновидцу только можно прозерцать; в других же иногда целыми днями он пустяки городил. Говорил он всегда иносказаниями[11].
Незадолго до своей смерти Иван Яковлевич написал к одному лицу в Москве следующее письмо, которое издается здесь с необходимыми пропусками:
«Иоанн Яковлевич оттенок нетленного света тышет к лучю нетленного света бессмертного луча и света… на бренной земле… свет миру, а лучь православный на земли и на водах ей витийствует Дух, да почиет свет от трудов своих; не приветствуя Вас… как всегда готового для всемирной славы, тако мир благовествую. Более гораздо квадратных лет ради Бога с его народами тружусь у печки на двух квадратных саженях. Кто ищет царствие небесное нудится, а нуждницы восхищают. Благодарю создателю моему, что он меня пораженного болезнями не отринул, послал исцеление. Ты Господи вся стихиею сотворил еси; Души праведных в руце Божии, от нетленного Света бренный свет питается обратите милостивое Ваше внимание на Ивана Яковлевича, исходатайствуйте ему свободу из больницы на чистый прохладный безболезненный воздух к родной племяннице моей диаконице Марии в село Петровское, за таковое Ваше милосердие воздаст вам Бог и Господь и Дух Святый воздаяние во единой Троицы славимый? Аминь.» Действительно, по этому письму хотели Ив. Яковл. выпустить из безумного дома, но когда ему объявили это, то он сказал, что идти никуда не хочет, а тем более в ад.
«Находившийся в Преображенской больнице Иван Яковлевич Корейша, сего Сентября 6-го числа в четвертом часу пополудни, скончался; отпевание тела имеет быть в Воскресенье 10-го числа, в 10-м часу утра, в приходской, что в Екатерининском Богаделенном доме, церкви, а погребение в Покровском монастыре.» Таково было известие, которое в одно утро Москва прочла в Полицейских Ведомостях. Иван Яковлевич умирал. Недели за три до смерти, уста его смолкли для пытливых носителей, которые уже бесплатно входили к нему в комнату, наблюдали за его предсмертными вздохами и выходили от него с грудою нерешенных вопросов. Из его предсмертных особенных действий известно, что за восемь дней до смерти он приказал купить восемь окуней и сварить ушку. Покушав немного рыбки, он дальнейшее истребление ухи отложил до утра; потом, раз ночью, выдвинулся он на средину комнаты и лег ногами к образам, как прилично покойнику, но внимательными заботами проснувшегося сторожа положен был на прежнее место, в угол к печке. Наконец, стукнул роковой час, и Ивана Яковлевича не стало. Скорбная весть о смерти его быстро пронеслась по всем концам Москвы, множество поклонников спешило к нему из-за Яузы, из Таганки, из-за Москворечья, и все несли ему уксусу, спирту, духов, масл для умащения его тела. Два дня стоял он в своей комнате, и масса народа не отходила от него, прикладывалась к нему и помазывала его для уничтожения появившегося зловония. Благоразумные же поклонники, опасаясь, что от усердного натирания труп окончательно испортится, сочли нужным вынести его в часовню. Назначено было его хоронить в Воскресенье, как и объявлено было в «Полицейских Ведомостях», и в этот день, чем свет, стали стекаться к нему почитатели, но погребение не состоялось за возникшим спором, где именно его хоронить. Говорят, что чуть не дошло до драки, а брань уж была и порядочная. Одни хотели везти его в Смоленск на место его родины, другие хлопотали, чтоб он был похоронен в мужском Покровском монастыре, где даже вырыта была для него могила под церковью, третьи умиленно просили отдать его прах в женский Алексеевский монастырь, а четвертые, уцепившись за гроб, тащили его в село Черкизово, где у покойного осталась племянница в замужестве за диаконом, который поэтому и нажил себе благодетелей. На последней стороне больше всего было силы, и она одолела. Из опасения, чтоб не украли тело Ивана Яковлевича, стоявшее в часовни, сначала приставили к нему сторожа, а потом внесли в церковь, откуда уже никак нельзя было его украсть. Во все это время шли дожди, и была везде страшная грязь, но, несмотря на то, во время перенесенья тела из квартиры в часовню, из часовни в церковь, из церкви на кладбище, женщины, девушки, барышни в кринолинах падали ниц, ползали под гробом, ложились по дороге, чтоб над ними пронесли гроб. Принесли его в церковь. Три кружки, стоявшие зачем-то у гроба, быстро наполнились деньгами, и затем деньги посыпались в гроб. Немало было явлений. На другой день после смерти Ивана Яковлевича явился живописец (называют одного профессора живописи) снять с покойника портрет, но только что он хотел приняться за работу, как у покойника тотчас начали вспухать глаза, губы стали вздуваться, и все решили, что Ивану Яковлевичу вероятно не угодно, чтоб с него снимали портрет, и портрет так и не снимали. Умер он от водяной, но совершенно не это было причиной того, что его разнесло и из гроба текло. Вот от чего это сделалось, как рассказывают: какой-то католик, лекарь, прикоснулся рукой к голове Ивана Яковлевича, и это так оскорбило покойника, что он, не желая вновь испытать какое-нибудь нечистое прикосновение, решился лучше испортиться. Еще при жизни Ивана Яковлевича, когда он лежал недвижим, а из под него текло, служителям велено было посыпать пол песком. Этот-то песок, намоченный из-под Ивана Яковлевича, поклонницы его собирали и уносили домой, и песочек от Ивана Яковлевича стал оказывать врачебную силу. Когда же умер он, то многие приходили издалека и покупали песочек у сторожей. Песочек стал истощаться, а цена ему возрастала, и вот прозорливые сторожа носили песок со двора, мочили его уж из-под себя, и продавали, но, несмотря на все это, сила в песочке оставалась та же самая. Одна из таких-то поклонниц, купившая песочек, вылечила им своего сына, ребенка. Разболелся у ребенка животик, мать и дала ему в кашке пол-ложечки песочку, и ребенок выздоровел. Вату, которой заткнуты были у покойника нос и уши, после отпевания делили на мелкие кусочки. Наконец, многие приходили к гробу с пузырьками и собирали в них ту влагу, которая текла из гроба. Должно думать, что и эта влага будет оказывать целебное действие на детей. Срачицу, в которой умер Иван Яковлевич, разорвали на кусочки. Пришли солдаты его обмывать, но женщины вытолкали солдат вон, как недостойных, и сами его обмыли, и ту воду, которой обмывали, тут же выпили. Поэтому-то у пишущего сии строки есть и песочек и кусочек срачицы, но воды нет. Во все время, пока тело стояло, ежеминутно служили панихиды. На могиле в день похорон, говорят, было отслужено до семидесяти панихид, за что причетники получили до 400 р., неизвестно только, ассигнациями или серебром. По отпевании прикладывались только к рукам покойника, которые были спущены из гроба, сам же он был весь закрыт, и прикладывались так долго, так усердно, что, казалось, конца не будет. Гроб до самой могилы несли мужчины и женщины. Хоронили его на счет Г. Заливского хотя он и католического вероисповедания. (См. в Сев. Пч. о похор. И. Як.) Этот же самый г. Заливский хоронил и Семена Митрича. Ко времени выноса из церкви собрались уроды, юроды, ханжи, странники, странницы. В церковь они не входили, за теснотой, и стояли на улице. И тут-то среди белого дня, среди собравшейся толпы, делались народу поучения, совершались будто бы явления и видения, изрекались мнимые пророчества, хулы, собирались деньги, издавались зловещие рыкания, и пр. и пр.[12]
10
Органон животного месмеризма. Соч. князя Алексея Долгорукова. Спб. 1860, стр. 301–303.
11
Он прежде никогда не говел; один купец, мне знакомый, имеющий пять человек детей, каждый пост езжал его уговаривать и всегда получал ответ: «у тебя буду говеть». В холеру разом купец потерял жену и детей и с горя остригся в монахи; на другой день посвящения его в иеромонахи, Иван Яковлевич вдруг стал плакать и просить привести из такого-то монастыря такого-то. Мы все в нем узнали бывшего купца и он у него исповедался и приобщился. Прим. князя Долгорукого.
12
Г. Скавронский в «Очерках Москвы» указывает еще несколько особенностей погребения Ивана Яковлевича. В продолжение пяти дней его стояния отслужено более двухсот панихид; псалтырь читали монашенки и от усердия некоторые дамы покойника беспрестанно обкладывали ватой и брали ее назад с чувством благоговения; вату эту даже продавали; овес играл такую же роль; цветы, которыми был убран гроб, расхватаны в миг; некоторые изуверы, по уверению многих, отгрызали даже щепки от гроба. Бабы провожали гроб воем и причитаниями: «на кого ты нас батюшко, Иван Яковлевич, оставил, покинул сироти-ну-шек (это слово пелось и тянулось таким тоном, что звенело в ушах), кто нас без тебя от всяких бед спасет, кто на ум-разум наставит ба-тю-шка-а-а?» Многие ночевали около церкви. Могила выстлана камнем наподобие пещеры… Долгое время на могиле служили до двадцати панихид в день… (Очер. Москвы, стр. 212).