Наследник

Я задумался. Грязнуля был прав. Расставаться с Даром мне не хотелось. Но не хотелось, и оставлять его себе. Дар мог мне дать все. Подумаешь, придется подчиняться кому-то. Если уж на то пошло, я ж не на побегушках у них буду. Если то, что они говорили о моей силе верно хоть на треть, ясно, что я им нужен для чего-то большого. И не трудно догадаться, что привлекать меня будут не так уж и часто. Все остальное время я буду предоставлен себе. А за не пыльную работенку, я смогу получить все, что только пожелаю. Исполниться, наконец-то, моя давняя мечта не отказывать себе ни в чем. Не придется ломать голову, хватит ли денег до следующей зарплаты, и вообще будет ли эта зарплата. Не придется откладывать по копейке на черный день, копить на что-то. Вот это и будет жизнь, а не существование. И я хочу отказаться от всего этого ради… ради чего?

Я вспомнил каждодневные поездки в переполненных автобусах, промороженные зимой и душные летом, дребезжащие трамваи. Вспомнил нескончаемые эскалаторы метро. Вспомнил ненавистные школы, постоянные проблемы с заключением договорами. Вспомнил родителей закатывающих скандалы по поводу и без повода; сопливых, тупых детей, что не в состоянии выучить за несколько месяцев простейшее движение… Ответ был очевиден. Почему я раньше еще сомневался?

Я открыл, было, рот, что бы сказать это все Грязнуле, но вдруг ясно увидел озеро, горячий желтый песок и сидящую на смятом покрывале Надю. В ушах отчетливо прозвучали ее слова:

— При такой жизни не будет ни любви, ни друзей… Только завистники и подхалимы. Чем такая жизнь, уж лучше сразу камень на шею и в омут…

Когда я снова посмотрел Грязнуле в глаза, ответ был готов, сомнений не осталось:

— Я уверен в своем решении. — Кот облегченно вздохнул, а я продолжил. — Сварог должен вернуться.

Я устало откинулся на мягкую спинку и прикрыл глаза. Может быть я не прав, но это меньшее что я могу сделать в память об утраченной любви.

Из задумчивой полудремы меня вывели громкие спорящие голоса. Надо же, оказывается машина остановилась и, похоже, давно! Быстрый взгляд через лобовое стекло помог немного прояснить ситуацию. Однако не до конца.

— Грязнуля, чего там?

— Говорят превышение скорости. Но лично мне кажется, что просто хотят на бутылку подзаработать.

— Да? — Я снова посмотрел на виновато втянувшего голову в плечи водилу. Краснорожий, пузатый гаец, утесом нависнув над беднягой, что-то увлеченно орал. — Выйду-ка я немного кости поразмять.

Услышав хлопок закрываемой двери, гаец скосил на меня глаза, но не найдя ничего интересного с новой силой набросился на водилу:

— Ты знак видел? Не видел? Хм… Действительно, вчера ветром свалило… Все равно, меня это не касается. Оформляем протокол, и ты у меня, зараза, нескоро на своей тарантайке кататься сможешь!

В этот момент, напарник краснорожего сделал отмашку очередной машине. Ей оказалась помятая обшарпанная «копейка». Краснорожий недовольно скривился, что с такой взять, но мешать напарнику не стал. Напарник, еще молодой парнишка, с присущей всей гайцам ленцой, вразвалочку направился к нарушителю. Однако дойти до машины он не успел. Покрытая облезающей краской дверца резко распахнулась и из «копейки» выскочил багровый от негодования мужик. С воплем «Достали уже! Седьмой раз за километр! Держи, пес поганый!», мужик сунул в руку ошалевшему от такого напора гайцу полтинник и, прыгнув обратно в машину, дал газу. Взвизгнули пробуксовывая колеса, выхлопная труба выбросила клуб черного дыма, и «копейка» рванулась вперед.

Молодой еще переводил офигевший взгляд с зажатого в руке полтинника на мелькающий вдалеке зад «копейки», как краснорожий не терпящим возражений тоном, произнес:

— Пес, это я. А ты еще щенок. — И отобрав мятую купюру засунул в карман форменного кителя. Потом он вернулся к нам. — Значит так, добрый я сегодня, поэтому даю тебе шанс. Ответишь на вопрос — плати штраф и уматывай на все четыре. Не ответишь… пишем протокол и ты платишь в два раза больше. Итак, если я свечу выверну, какое колесо спустит?

— А если я тебе монтировкой дам по башке, у тебя какой шнурок развяжется? — В тон ему спросил я, подходя поближе. Гайца чуть удар не хватил от такой наглости, но меня уже понесло. Мазнув перед его носом красной корочкой, я сурово сказал. — Отдел внутренних расследований. Инспекторская проверка.

Краснорожего теперь было бы правильнее называть серорожим. Его напарник оказался чуточку посообразительнее:

— Разрешите еще раз удостоверение, я не рассмотрел ваше звание.

Еще бы! Откуда ему там взяться. Демонстрировать повторно удостоверение, дающее право на тренерскую деятельность у меня никакого желания не было, поэтому, смерив его уничижительным взглядом, я наставительно проорал:

— Молчать когда разговариваете со старшим по званию! Я вас отучу, чему научились! Здесь теперь ого-го, не то, что тогда! Почему пуговица не застегнута?!

— Виноват! — Младший суетливо застегнул верхнюю пуговицу и вытянулся передо мной как на плацу.

Я удовлетворенно кивнул.

— Другое дело. И смотрите мне, что б больше ни-ни!

Подкрепив свои слова суровым взглядом, я полез обратно в машину.

— Эй, ты, долго стоять там будешь? Поехали!

Спохватившийся водила бросился к машине. Едва мы отъехали, как Грязнуля расхохотался.

— Когда мотор завелся, — пояснил он, — старший наставительно сказал младшему: смотри, дурак, молодой, а уже не иначе майор. А ты так и будешь до старости жалкие полтинники сшибать.

Я улыбнулся, хотя особой радости не чувствовал. Запоздалый мандраж заколотил колени, сигарета в руках прыгала, уворачиваясь от огонька зажигалки.

— Нечасто блефовать приходиться? — Правильно истолковал мои чувства кот. — Ничего, бывает. Но ты был просто великолепен!

Справившись, наконец, с сигаретой, я жадно затянулся.

— Нечасто? Да я сегодня впервые на такое осмелился! Если бы не знал что смогу в случае чего к Дару прибегнуть, ни в жисть бы не рискнул.

— А чего ж сразу им глаза не отвел?

— Потому и не отвел, что избавиться от него хочу. Прав был Боруэль. После каждого применения Дара, становиться все труднее от него отказываться.

— Даже если делать такую малость? — Изумился кот.

— Особенно если делать такую малость. — Поправил я.

Серая полоса шоссе, монотонно мелькающие за окнами поля и деревья, вкрадчивый шорох шин, все это усыпляло не хуже снотворного. Прикинув, что ехать еще, по меньшей мере, часа три, я решил немного вздремнуть. Тем более что похмелье нет-нет, да и давало о себе знать приступами легкой тошноты. Взяв с Грязнули клятвенное обещание, разбудить меня в случае еще какой-нибудь непредвиденной ситуации, я со спокойной душой задремал.

Проснулся я от мягких но настойчивых похлопываний по плечу.

— Что, уже Новгород?

— Нет, но нам туда и не надо. Со стороны Новгорода нас будут обязательно ждать. А отсюда есть все шансы прорваться.

— А где это мы. — Спросил я, высовываясь в окно.

За окном раскинулось поле. Теплый ветерок, проносясь над верхушками травы, поднимал кучерявые волны, превращая поле в изумрудный океан. Вдалеке, километрах в полутора, словно скалистый берег, чернела полоса леса. Высунувшись из-за моего плеча, мохнатая лапа указала прямо на лес.

— Нам туда. За этим лесом и находиться Сварогова поляна.

— Прямо за лесом?

— Ага.

Что-то насторожило меня в этом «Ага».

— Грязнуля?!

— Ну ладно, ладно… Через этот лес Волхов течет. Поэтому я и подумал, что с этой стороны нас могут не ждать… не очень ждать.

Великолепно! А не мог он сначала поинтересоваться насколько хорошо я умею плавать?

Глава 39

Свежий, такой не похожий на загазованный городской, воздух, ударил в голову почище вина. Глупо улыбаясь, я встал как вкопанный и дышал, дышал, дышал, наполняя легкие непередаваемыми ароматами природы. Запахи свежей травы, луговых цветов и чего-то еще, неуловимо знакомого, соединялись в восхитительный букет от которого начинала кружиться голова.