Последний шакальчик

– Женщины.

Раф хмыкнул:

– Они ведь солдаты, знаешь ли. – Подавшись вперед, он оперся о стол. – Ты осматривал этот курорт? Нельзя обманывать определенные ожидания.

Старлитц осматривал и саму сауну, и прилегающие помещения, и территорию вокруг. Шлюх кругом было больше, чем бронебойных снарядов в корпорации «Бофорс».

Участок был частный и очень дорогой. Перевороты успешно зачинали и в менее вероятных местах.

Старлитц кивнул:

– Смысл понятен. Знаешь, у меня сегодня деловая встреча со старой дамой. Ты нарочно все так организовал, чтобы я пропустил веселье.

Раф помедлил, задумавшись:

– Ты ведь не сердишься на меня, правда, Старлитц?

– Почему ты спрашиваешь, Раф?

– К чему на меня сердиться? Я даю тебе на время Айно. Разве тебе этого мало? Я не обязан был давать тебе переводчика для твоих афер. Я доверяю тебе, ты окажешься совсем один в маленькой лодке с моим любимым лейтенантом. Тебе следует благодарить меня.

Старлитц уставился на него во все глаза.

– Да уж, ты слишком добр ко мне.

– Присмотри за Айно. Моему шакальчику в последнее время приходилось нелегко. Я знаю, ты по-доброму к ней относишься. Поскольку приложил столько трудов, чтобы поговорить с ней у меня за спиной.

– Нет, давай сегодня я оставлю ее с тобой, – предложил Старлитц. – Посмотрим, что сделают твои двадцать голых пьяных мужиков с тяжеловооруженной студенткой с факультета поэзии.

Раф вздохнул с наигранным поражением:

– Старлитц, ты не умеешь врать с той же легкостью, как делают это по-настоящему жадные люди.

– Спасибо, что ты это заметил, приятель.

– Конечно, я хочу, чтобы ты на время увез отсюда Айно. Она молода и может неверно все истолковать. Поговорим откровенно. Эти люди, которых я нам купил... это грубые мужики, которые убивают и умирают за плату. Им надо давать награду и наказания такие, какие им понятны. Они – шлюхи со стволами.

– Я всегда счастливее всего, когда знаю самое худшее, Раф. Худшего ты мне пока не сказал.

– С чего это я должен исповедоваться тебе? Ты мне секретов не доверяешь. – Раф толкнул через стол пепельницу. – Выкури сигарету.

Старлитц взял «галуаз».

Эффектным жестом Раф дал ему прикурить, потом закурил сам.

– Ты много говоришь, Старлитц, – сказал он. – Ты хорошо торгуешься, заключаешь удачные сделки. Но о себе ты не говоришь никогда. Все, что я о тебе узнал, я выяснил через других людей. – Раф кашлянул. – К примеру, я знаю, что у тебя есть дочь. Дочь, которой ты никогда не видел.

– Ну да, конечно.

– Я видел твою дочь. У меня есть фотографии. Она на тебя не похожа. Она привлекательная и симпатичная.

– У тебя есть снимки, приятель? – Старлитц выпрямился в кресле. – Видео?

– Да, у меня есть фотографии. У меня есть даже больше. У меня есть контакты в Америке, люди, которые знают, где живет твоя дочь. Она живет у тех странных женщин на Западном побережье...

– Ну да, признаю, они довольно странные, но, видишь ли, постатомная семья, и все такое, – выдавил, помолчав, Старлитц.

– Тебе бы хотелось познакомиться с дочерью? Я мог бы выкрасть ее и доставить к тебе сюда, на Аланды. Это проще простого.

– Соглашение не так уж и плохо, пока остается в силе. Мне позволяют посылать ей детские книжки...

Раф закинул на стол ноги в носках.

– Может, тебе надо осесть, Старлитц. Когда мужчина вступает в определенный возраст, ему приходится жить той жизнью, какую он себе выбрал. Возьмем, к примеру, меня. В основе своей я человек семейный.

– Ух ты.

– Вот именно. Я уже двадцать лет как женат. Моя жена во французской тюрьме. Ее схватили в семьдесят восьмом.

– Долгий срок.

– У меня двое детей. Один от моей жены, другой от девушки из Бейрута. Люди думают, что у Рафа Шакала не может быть семейной жизни. Они не считаются с моими мечтами. Ты знаешь, что я занимался журналистикой? Я даже стихи писал. Стихи на итальянском и на арабском.

– Ну надо же.

– Вот-вот. Скажу больше, поскольку это между нами и нет никаких русских на курорте, кто установил бы всякие надоедливые жучки... Интуиция мне подсказывает, что ты хороший человек, Старлитц. Мы с тобой оба – постмодернистские мужчины мира сего. Мы видели, как разваливается на части империя. Это, знаешь ли, не имеет никакого отношения к старому глупому Карлу Марксу.

– Может, и так, приятель.

– Мы видели девяностые за работой. Развал – это заразно. Теперь он повсюду. Он вышел из-под контроля, как СПИД. Ты когда-нибудь встречал ливанского военачальника, который стал бы местным диктатором? Джамблатта, может быть? Берри? Отличные ребята. Мужи – как львы.

– Никогда знаком не был.

– Это прекрасная жизнь – стать диктатором. Вот что случается с террористами, когда они взрослеют.

Старлитц кивнул. Опасно, очень опасно, что Раф так озабочен его добрым о себе мнением, но он ничего не мог с собой поделать, ему это льстило.

– Захватываешь укромный уголок, – объяснял Раф. – Растишь коноплю или мак. Покупаешь оружие. Это как маленькое государство, но тебе не нужны ни юристы, ни бюрократы, ни рекламщики, никакие глупые ублюдки в костюмах. У тебя есть стволы, и у тебя есть власть. Ты говоришь людям, что сделать, и они бегут и делают. Возможно, такое и не может длиться вечно. Но пока оно длится, это рай на земле.

– Это хорошо, Раф. Вот, теперь ты со мной откровенен. Я это ценю, правда ценю.

– В прессе твердят, мне, мол, нравится убивать людей.

Ну конечно, мне нравится убивать людей! Это привносит в жизнь героизм. Если б убийства не щекотали нервы, никто не стал бы покупать билеты на фильм, где людей убивают.

Но если б я хотел убивать, я поехал бы в Чечню, в Грузию, в Абхазию, наконец. Не в том соль. Любой идиот может стать военачальником в зоне военных действий. Соль в том, чтобы стать военачальником там, где люди жирные, размякшие и богатые! Военачальником надо становиться у самых границ разваливающейся империи. Это наилучшее место! Знаю, у меня были в прошлом мелкие недостатки. Но девяностые – это шестидесятые наоборот. На сей раз я намерен выиграть и это выигранное удержать! Я намерен захватить эти островки. Я введу военное положение и стану править собственным указом.