Страница 4 из 65
Очкодыр лопочет куда то в сторону кому-то и чего-то (стукач гребанно-долбанный), разбираю лишь хер обер фейнрих, и думаю "вот вот хер", и все вы немцы херы. На крик очкодурка подбегает к мне немчурбанфюрер поширше, да с машиненпистоле-38 (или как там эта трясогузка называется) на грязной шее, и передергивает затвор своей музейной коммунистоубивалки и льет в мой адрес оскорбления (где ваша европейская воспитанность и толерантность уИОбок шиклгруберский, (эт девичья фамилия гИТЛЕРА))
— Штейт ауфф, русише швайне!
— Их нихт русише швайне, их ващпе то по паспорту узбекише швайне, а я тебя с твоей вшегонялкой МП – 38 на Нижнем Уренгое видел, пошел в арьергард жертва аборта моники манштейн, то есть левински!
Ну и конечно думаю, сплю я, и эти ископаемые скинхеды мне сняться, и продолжаю,
— Ты это Херр Унтерофицир, шайсен нахрен, (или шиссен, точно помню что одно стрелять другое – какать, а что есть, что ни ху ху, ни по по). Короче Херр шиссен или шайсен, мой дед вас имел с 1942 по 1950, ну и я конечно плЯвал на ваш рейх, и оптом и в розницу.
Посмотрел на меня этот швайнштайгер, и раздалась очередь, убил сцуко, все я умер, реалистичный бля сон, с меня ошметки кожи и мяса полетели. Умираю. Трындюлец нафиг.
И тут бац. Перемотка.
— Товарищ старший лейтенант, товарищ Каримов, вставайте, они ж пристрелят, давайте. Блин опять (или осемь, скорей одва, нет одва это тупой канал на блюдце, то есть на тарелке) я валяюсь на пыльной дороге, рядом солдатик (блин их тогда, красноармейуами нащывали) в форме РККА, пытается меня поднять, а я развалился как хрютизанка на кровати Людовика хернадцатого.
— Слышь, боец ты кто? — спрашиваю я у него.
— Лейтенант Онищук товарищ старший лейтенант вы, что меня ни разу не узнаете, мы ж с одного погранотряда.
Значит, все таки не сон, пора смирится с этим, я попал, то есть "попал". Значит и тут я погранец, наяву (то есть в жизни) я служил в свое время в Московском погранотряде в/ч 2033. Кстати про отряд наш фильм есть "Тихая застава", он похож на действительность, как старая шлюшка, переспавшая со всеми у кого встает, на огненную комсомолку погибшую девственницей. То есть фильм лжив типа вокруг все трусы и враги, а в части небожители, да белокурые бестии. Хрена вам авторы ни хера, там так не было, там и люди вокруг и внутри в/ч были чище добрее и дружнее. Да и солдаты там в основном наверно на % 80 были наши: таджики (до хера), узбеки (до хера), русские (граждане Таджикистана которые, одна штука) татары (пять штук) один Равиль чего стоил, ну и даже туркмены (две штуки) и казах Нурлан. Чет отвлекся я, о опять очкастый лезет.
— Штейт ауфф русише швайне! Форвард, шнеллер, лос лос.
— Да пошел ты, чмо очкастое, я мутер твою шпили – вили, я гросмуттер твою шпили-вили да и не раз, да и не один, да и ваще твой блядуче подзаборный. Говорю я и потом меня осеняет, а че я повторяюсь, надо по новой его обласкать, оригинальней надо быть. (да что за тавтология хрен-нахрен, где креатив-то)
— Ну что гомосек очковафельный, а правда что ваш гитлер педик и сосет у геринга, а гимлер с говноббельсом свингеры и их жен пропер весь берлин? А еву браун конь с быком на групповушке пердолили, дубл пенетрейшн устроили, — все это говорю, развалясь в пыли, и держась, как патриций на пиру. А за спиной колонна наших пленных стоит, ждет меня.
Ну и конечно подбегает унтер официр великогерманского рейху, и тоже выИОбывается своим МП – 38, типа крутой аФФтамат у мИнЕ ващпе,
— Да вы заипали аналисты-ананитики, русише швайне, русише швайне, хошь докажу что хоть и швайне, но ни хера не русише, член обрезанный показать? — лезу руками к ширинке.
А немец, упертый как траХтор, и тарарах в меня входят пули…
Опять убивают, ну что за штампы, как пленный боец РККА послал куда подальше, сразу убивают ублюдки, нет, чтоб выслушать, а вдруг чо умное скажу, вдруг пошлю в какое симпатиШное место, вам же "лебенсраум" нужен.
— Товарищ старший лейтенант, товарищ Каримов, вставайте, они ж пристрелят, давай те.
Опять я валяюсь в пыли на дороге, в метрах пяти опять так же понуро стоит колонна пленных красноармейцев, а рядом Онищук пытается меня поднять. Пилядовый дуварес, как говорил Равшан или Джумшуд, это что за "День сурка". Чувствую надо вставать, и идти куда гонят, а то опять убьют. Не ну разве немцы не долборазы, за последние полчаса щас в третий раз убьют.
Подбегает очкастый пидорообразный (или образнопидорный) вермахтчанин, и сразу опять грубость и унижение, сцуко в руках ружбайка вот и геморойствует, я б те очки-то в глотку бы вогнал гадюк семибатюшный.
— Штейт ауфф русише швайне.
Ну и ничего оригинального, а где ж немецкий креатив, типа да ис фантастишь и т. д.
Встаю, отряхиваюсь и громко говорю:
— Яволь, херр официр.
У немца глаза стали ширше (или правильно говорить ширее) очков.
Ну да хрен те офицером стать, легче одной жопой на эверест залезть, подумал я и влился в колонну наших пленных.
Онищук у меня спрашивает, -
— Товарищ старший лейтенант, а откуда вы немецкий язык, знаете?
А что я ему скажу, что люблю фильмы про ВОВ и по ним наблатыкался чуть чуть по оккупантски шпрехать.
Кстати в 2003 я был гастарбайтером в России, в УФО (ну понятно это не НЛО по английски). И там в июне того года мы вкалывали на каменоломне, гранит серый добывали, щоб новые русские всякие архитектурные прибамбасы из дикого камня делали.
Ну и работаем с пацанами, прикалываемся, и я как рулила, типа прикрикиваю на них, стебусь на великорейхском.
— Арбайтен узбекише швайне.
— Шнеллер, алзо цурюк форвард.
— Хенде хох, гитлер капут, дойчен зольдатен унд официрен.
— Ди штрассе дер браунен батальонен и т. д.
В это время к этой горке, на которой мы камень ломаем, подходил один из сторожей каменоломни, старый дядя Петя, пожилой щирый хохол, но левобережный, то есть адекватный чел, Пiтро короче.
А он родился, где-то в 30–35 годах (плюс-минус, я паспорт у него не проверял) и все прелести оккупации на себе испытал. А дядька осушитель кстати, ну он осушает емкости с спиртом, это видимо его национальный вид спорта. Утром поллитра спирта, в обед та же доза, и вечером литр спирта. А все напитки ниже 90 градусов (не цельсия и даже не кельвина, а чего-то другого) для него, что-то вроде кефира для каннибала, или соляры комару. Так вот он, услыхав мои возгласы на горке, а в лесу слышно далече, чуть штанишки свои не испортил (снутри причем), и пошел домой за ружьем. Тем более я был в спецовке, которая раньше была вообще-то военной формой. Данную форму в виде гумпомощи нашей (таджикской) армии подарили толи пакистанцы то ли еще, какие прототалибы. Ну и она цветом похожа на фельдграу, фасон, правда, не тот, но дядь Пете 70–80, да и в молодости его никто Зорким Глазом не звал, исключительно видимо бронебойной глоткой звали.
Потом он пришел с ружьем, но когда подошел, то узнал меня, да и кричать я шпрехословья перестал, и дедок, поматерился сперва перебрав меня, мою родову, каждого немца (вовеки веков), ну и НАТО туды ж ее в качель добавил. А потом рассказал о том, что с ним было, и что он планировал. С утиной дробью на немцев попер, мазохист старый, были б тут вермахты, они б из него быстро половичок сделали бы (ну или фотообой "Старый охотник").
Всего этого я не сказал, конечно, Онищуку, а промолчал. Потом говорю,
— Онищук звать-то тя как?
— Петр, — отвечает он.
Еще один Петр, да по фамилии тоже хохол, но это точно не тот.
— А ты не можешь, Петруха меня в тему втянуть, что происходит, а то я ни разу не всасываю что за кипеш, только погремуху, то есть фамилию помню свою?
— Наверно из-за того что вас по голове прикладом ударил немец вы временно память потеряли.
— Это вот это очкастое гребло меня вдарило?
— Нет таарщ старш лейнтан, тот ушел в голову колонны.
— Ну все летехи, конец вам и вашей красножопой власти, — говорит вдруг поравнявшийся крепыш, очень похожий на телевидеокиллера Доренку, шедший в следующей за нами шеренге.