Скитания

Городок назывался Порто-Эмпедокле. Когда катера причаливали к пирсу, морякам ударил в нос неприятный, раздражающий запах. Вся местность была покрыта желтоватым слоем пыли. Итальянский офицер связи объяснил им, что раньше Эмпедокле экспортировал серу и сейчас из-за войны в порту скопились большие ее запасы.

У пирса стояли запломбированные, окрашенные в защитный цвет товарные вагоны.

— В них наверняка что-то важное, иначе с ними не возились бы так, — заключил Хайниш.

Его предположение подтвердилось. В вагонах находились черно-серые железные шары на небольших тележках. Это были мины. Потребовалось несколько часов, прежде чем катера погрузили на борт дьявольский груз. Теперь Апельт понял, почему на катерах имелись минеры.

Вечером состоялось короткое совещание командиров. Хармс вернулся с гордым видом: ему поручили выполнить самое трудное задание. Вскоре завели двигатели, и катера стали медленно отчаливать от берега. Сейчас моряки уже твердо знали, куда их посылают: от мыса Пассеро — южной точки Сицилии расстояние до Мальты составляло всего шестьдесят миль.

Море было спокойным, и катера прошли этот путь за два часа. В темноте Мальта предстала перед моряками мощной крепостью. Ее многократно пытались взять штурмом и разрушали почти до основания. В начале мая 1942 года генерал военно-воздушных сил Лерцер, уверенный в полной победе, доносил: «Мальта перестала существовать как морская и военно-воздушная база!» Но англичане с завидным упорством и настойчивостью восстановили ее. Даже августовский разгром конвоя не смог сломить ее защитников.

Отряд на малом ходу приближался к порту Ла-Валетта. В бинокль отчетливо виднелись оконечность мола, громадный мост и стволы береговых орудий. Расстояние составляло самое большее две тысячи метров. Крузе приказал сбросить мины как можно ближе от входа в порт. Катер лейтенанта Хармса вырвался далеко вперед. Ему предстояло первым начать постановку мин. Для других экипажей это было привычным делом: подступы к Ла-Валетте начали минировать еще два года назад. Английские тральщики были постоянно в деле, чтобы хоть как-то обезопасить вход в порт. Поэтому все удивлялись: почему противник не предпринимает никаких мер? Может быть, томми проспали?

Когда минер стал вставлять взрыватели, Хармс подумал: «Если сию минуту орудие на молу откроет прицельный огонь, мы все взлетим на воздух».

Однако противник вел себя спокойно, и моряки, воспользовавшись этим, быстро подкатывали мины к корме и через равные промежутки времени сбрасывали их в воду. И когда они освободились от последней мины, весь экипаж вздохнул с облегчением.

К вечеру отряд в полном составе вернулся в порт. Лейтенант Хармс твердо верил, что теперь для них началась счастливая полоса.

Хайнц Апельт тоже был доволен, ведь он впервые участвовал в настоящей боевой операции. И хотя при этом не было произведено ни одного выстрела, юноша все же гордился собой. В обеденный перерыв он написал большое письмо Хельмуту Коппельману и более короткое — Герхарду Герберу. Наконец-то и он мог сообщить им что-то интересное. К уничтожению вражеского самолета он ведь тоже был причастен до некоторой степени.

Через два дня поступил приказ готовиться к новой операции. «Лорды», как всегда, в своих предчувствиях не ошиблись. Фразе с помощниками долго занимался погрузкой и размещением торпед.

После обеда катера вышли в море. Хармс приказал вести усиленное наблюдение. Солнце палило нещадно, и от него негде было укрыться. Не помогал и защитный крем от загара — многие на палубе уже получили солнечные ожоги. Вражеские самолеты-разведчики не появлялись: англичане, вероятно, использовали их где-то в другом месте.

Ночь наступила сразу, без какого-либо заметного перехода. В море стоял абсолютный штиль, а водная гладь была почти зеркальной. Никакого движения воздуха не чувствовалось. Идеальная погода для торпедных катеров!

При подходе к Мальте были выключены двигатели. Выстроившись широкой дугой, катера изготовились действовать из засады. Воздушная разведка докладывала, что в течение последних дней одиночные суда неоднократно входили в порт Ла-Валетта. Предполагалось, что англичане готовят к проводке конвой.

Катера находились недалеко от вражеского порта. Время от времени мощные прожекторы противника прощупывали небо, затем в воздух поднимались осветительные ракеты, озаряя все вокруг мерцающим мертвенно-желтым светом. Разговаривать на палубе разрешалось только шепотом. Когда же кто-нибудь на соседнем катере, стоявшем на расстоянии тысячи метров, забывался и начинал говорить в полный голос, моряки могли отчетливо слышать его. От этого у каждого моряка на душе становилось тревожно.

К полуночи вражеские суда стали выходить из бухты. Особенно хорошо их можно было различить, когда в небе вспыхивали осветительные снаряды или ракеты. Впереди шло полным ходом небольшое судно, выбрасывая из дымовой трубы сноп искр. Конвой противника направлялся прямо на немецкие катера.

На борту катера Хармса воцарилась напряженная тишина. Торпедисты подали сжатый воздух, открыли клапаны, и теперь оставалось нажать только кнопку, чтобы привести в действие грозное оружие.

Извергающее искры судно приближалось к катеру. В какой-то момент морякам казалось, что оно идет на таран. Но вряд ли с его мостика могли заметить низкие торпедные катера. Хайниш внимательно следил за ничего не подозревающим судном.

— 90… 88… 83 градуса, — беспрерывно отсчитывал он.

Судно прошло дальше — уже было видно, как за его кормой высоко вздымалась и призрачно искрилась морская вода.

Когда противник приблизился на двести метров, лейтенант Хармс спокойным голосом скомандовал: «Пли!» Торпеда с шипением вылетела из ствола и шлепнулась в воду. На какое-то время моряки оцепенели от страха: слишком громким показался им нарушивший тишину шум от выпущенной торпеды. Однако на судне все было спокойно, и оно продолжало следовать своим курсом. Но вот раздался оглушительный взрыв, и за кормой высоко поднялся фонтан воды. Попадание! Судно сразу застопорило ход и остановилось недалеко от торпедного катера. На палубе загорелись карманные фонарики, в ходовой рубке в нарушение светомаскировки зажгли свет, а затем зазвонили в сигнальный колокол. Какой-то боцман бранился на непонятном языке и торопил команду. Завыла собака.

Немного позднее и другие катера вступили в бой. Взрывы раздавались в ночи как раскаты грома. Торпедные катера, словно волки, ворвались в стадо овец. На правом фланге что-то пылало. Моряки Хармса не могли понять, что там произошло. «Может быть, торпедирован танкер или загорелся наш катер?» — спрашивали они себя.

Хармс приказал подойти к противнику вплотную. Командир хотел лучше рассмотреть торпедированное им судно, водоизмещение которого он предварительно оценивал в две с половиной тысячи тонн. Однако судно уже накренилось на левый борт, и Хармсу пришлось отказаться от своего намерения.

Тем временем вражеские моряки осознали трагичность своего положения и стали спускать на воду шлюпки. Но в это мгновение корма поднялась высоко вверх, и судно быстро скрылось в пучине. У Хайнца перехватило дыхание от радости. «Теперь мы рассчитались с англичанами за три наших потопленных катера. Смерть за смерть, кровь за кровь!» — ликовал он.

Однако его радость была преждевременной. Внезапно по правому борту загорелись осветительные снаряды, и в течение нескольких минут катер командира отряда оказался ярко высвеченным на поверхности моря. Затем последовали новые серии осветительных снарядов, и противник орудиями среднего калибра стал методично пристреливаться по цели. Третьим залпом вражеская артиллерия накрыла катер. Теперь он уже не мог двигаться. Последовало еще несколько залпов, и катер перевернулся на правый борт килем вверх.

Лейтенант Хармс решил изменить курс, чтобы выйти из зоны обстрела. Эсминец был таким противником, с которым ни один торпедный катерне желал бы встретиться. Осуществляя этот маневр, Хармс неожиданно обнаружил по правому борту теплоход каботажного плавания. Лейтенант внимательно рассмотрел его и небрежно бросил: