Скитания

Вдоль высоких берегов Рейна тянулись виноградники. Некоторые моряки, выходцы из Северной Германии, увидели их впервые в жизни.

— Послезавтра мы будем в Альпах и нас передадут британским горным морякам, — пошутил Фразе.

По мере удаления от моря настроение у моряков становилось все более игривым. Все, за исключением командира, воспринимали этот поход как прогулку, которая не имела отношения к войне.

Хармс же от напряжения и беспокойства морщил лоб. Южнее река уже не была такой широкой и местами даже становилась мелководной. И хотя все мели были отмечены на карте, это не успокаивало лейтенанта. За фарватером здесь уже не следили так тщательно, как в мирное время. Приходилось постоянно опускать лот и измерять глубину.

Когда отряд завернул в канал, солнце стояло высоко. Катера прошли еще несколько километров и оказались в огромном речном порту. У пирса стояли цистерны с горючим для заправки катеров.

— Где мы находимся? — спросил Апельт за ужином.

— В Страсбурге, — ответил Хайниш.

Апельт сразу вспомнил гимназию. Со Страсбургом была связана юность Гете… Высокая остроконечная башня, которую он увидел в окрестностях города, определенно принадлежала Мюнстеру. С огромным удовольствием он познакомился бы с этим памятником архитектуры, но увольнения на берег запретили.

Рейс продолжался дальше в южном направлении. Канал прямой стрелой пролег на местности. Его современные шлюзы катера прошли быстро. Хайниш нашел на мостике «Справочник по судоходству на Рейне» и взял его с собой в кубрик. Там находилось несколько человек, и они внимательно слушали, когда Хайниш стал читать вслух:

— «Рейнский канал получен в счет репараций по Версальскому договору. Проектная длина — 117 километров… Строительство начато немецкими фирмами в двадцатые годы. В 1932 году был открыт первый участок с мощной электростанцией Кембс…»

Все работающие на шлюзе говорили по-немецки, хотя и со своеобразным акцентом. Эльзас… Яблоко раздора между Германией и Францией, как говорил доктор Галль. Или об этом рассказывал Куле?

При дальнейшем следовании шлюзы стали встречаться чаще. Едва катера успевали пройти всего несколько километров, как им снова приходилось шлюзоваться. Узкая водная полоса все глубже врезалась в холмистую местность. А вдали уже виднелась лишенная растительности горная цепь.

— Вероятно, это Альпы? — заинтересовался кто-то.

— Швейцарская Юра, — уточнил Хайниш.

Потом достигли Мемпельгарда. Хайниш утверждал, что теперь они находятся на высоте триста семнадцати метров выше уровня моря.

— А что нам здесь делать? — поинтересовался Шпиндлер.

На этот обоснованный вопрос никто не смог дать ответа, и даже Хармс. Очевидно, только командир отряда точно знал, какая цель преследуется этим странным речным рейсом.

— Вероятно, мы собираемся на наших торпедных катерах завоевать Швейцарию, — сострил Фразе.

Швейцария была нейтральной страной, но ее статус мог измениться в течение одной ночи. Нейтралитет и пакты о ненападении не очень-то много значили в этой войне.

Рейнский канал катера уже давно миновали и теперь шли по какому-то ответвлению канала, технические сооружения которого были построены еще в девятнадцатом веке. Шлюзы были сделаны из дерева, а их ворота открывались вручную. Движение на канале было довольно оживленным, и замаскированные торпедные катера не очень-то выделялись в этой толчее судов. Тем не менее некоторые речники с удивлением обратили внимание на то, что из дымовых труб катеров не поднимается дым.

Канал пересекал ручьи, а иногда даже небольшие реки. Моряки с любопытством рассматривали голубую ленту воды, стоявшие неподалеку опрятные деревни и маленькие города. После многих морских переходов это зрелище для экипажа было необычным и новым.

В течение лета в канале было мало воды, и катерам приходилось останавливаться и ждать, когда она прибудет, или избавляться от части груза, чтобы продолжать путь дальше. На самых опасных местах палубная команда с помощью багров удерживала торпедные катера в центре фарватера. Устаревшая система шлюзов превращала каждое шлюзование в большую проблему.

Вскоре ширина водной полосы стала увеличиваться. Матросы высказали предположение, что они идут уже по какой-то реке.

— Это французская река Ду, — известил с важной миной Хайниш. — А канал, который мы миновали, называется Рейн — Рона.

Только катера двигались особенно медленно. Дно реки было неглубоким и скалистым, и любое отклонение от линии фарватера могло привести к катастрофе.

Катера подошли к городу Шалон-сюр-Сон. Глубина Соны и в этом месте составляла всего один метр. Дальше двигаться было невозможно. Теперь оставалось только уповать на дождь, который поднял бы уровень воды в реке, но на небе не было ни одного облачка.

— Мы уже прошли сто пятьдесят семь шлюзов, — известил Хайниш. — Преодолеем и это мелководье.

Шпиндлер растянулся на палубе и подставил свое тощее тело солнцу.

— Из-за этой войны я забыл, что можно загорать, — сказал он, выразив тем самым мнение многих.

Веселое настроение, царившее на катере, никак не разделял лейтенант Хармс. Чем медленнее они продвигались вперед, тем мрачнее становилось его лицо. Когда флотилия бросила якорь в Шалоне, барометр его настроения упал до нуля. Старый катер и его почти всегда подвыпивший экипаж в штатском действовали ему на нервы. Хармс совсем недавно стал командиром и горел желанием проявить себя в бою. А весь этот рейс был для него просто напрасной тратой времени.

Глубина один метр двадцать сантиметров была достаточной, чтобы миновать эту скалистую отмель. Хайниш получил указание каждое утро замерять уровень воды футштоком. В течение многих дней показания колебались между одним метром и одним метром и десятью сантиметрами. Экипаж воспринимал это с удовлетворением. Затем уровень воды поднялся до одного метра двенадцати сантиметров. Хармс воспрянул духом. Два дня спустя футшток показал даже один метр пятнадцать сантиметров.

— Это катастрофа, — сказал Фразе.

Хармс же приказал прогреть двигатели, чтобы при дальнейшем повышении уровня сразу же отдать швартовы. Командир отряда вызвал лейтенанта к себе и отругал его за самовольничанье.

Когда футшток снова показал один метр двенадцать сантиметров, Хармс был близок к помешательству. Будто в насмешку, матросы выкатили на палубу большую бочку вина и сделали на ней отметки, подобные меткам на корпусе корабля. Самый «благоприятный» уровень воды по футштоку необходимо было обмыть. Вскоре почти все члены экипажа были пьяны.

Официально увольнения на берег запрещались, но матросов на несколько часов отпускали купить продукты или подстричься. Посещение злачных мест и контакты с местными жителями теперь строго пресекались. Матросы очень сожалели об этом и с грустью вспоминали о времени, проведенном в Голландии.

Три недели моряки простояли в Шалоне, пока наконец не начался дождь. Он шел долго. Все понимали, что несет с собой это изменение погоды. Барометр настроения снова менялся: Хармс постепенно веселел, а его экипаж становился все мрачнее.

Рейс можно было продолжать. С большими предосторожностями катера обходили скалистые отмели. Даже легкое столкновение со скалами могло привести к повреждению рулевого механизма или гребных винтов. Хармс и боцман Керн, как цепные псы, следили за работой экипажа.

Наконец опасные участки были пройдены, и катера двинулись по все расширявшемуся руслу реки Соны. Через день они уже прибыли в Лион — центр шелкоткацкой промышленности. Здесь Сона впадала в Рону. Выйдя на широкую речную гладь, катера увеличили скорость и вечером стояли в Авиньоне, который напомнил Хайнцу Апельту о том, как он и его товарищи разучивали на уроках французского языка песню про этот город и его прекрасный мост. И вот теперь Хайнц находился здесь, нес вахту недалеко от знаменитого моста. Если бы Моппель мог знать обо всем этом!