Страница 4 из 9
Танк наехал на пулеметное гнездо, раздавил «максим» и провернулся всей массой, вминая обломки и тела людей в землю.
Из соседних окопов вылетели две гранаты. Швыряли их наспех, под огнем, обе взорвались, не долетев до цели.
У некоторых бойцов имелись бутылки с горючей смесью. Обращаться с ними толком не умели, да и брали неохотно. Все знали, что случайно разбитая бутылка сожжет человека живьем и спасения от этого липкого пламени нет.
Летом и осенью сорок первого года единственным противотанковым оружием в советской пехоте являлись гранаты и бутылки с горючей смесью. По приказу Сталина еще в июле в ротах и батальонах были созданы специальные команды «истребителей танков».
В связи с быстрым отступлением наших войск эти команды просто не успевали готовить, да и надеялись больше на артиллерию.
В дивизии Панфилова еще в период формировки «истребители танков» прошли краткую учебу. Здесь, на Северо-Западном фронте, пока стояли в резерве, тоже тренировались, хотя использовались в основном учебные деревянные гранаты.
Лейтенант Краев, предчувствуя характер будущих боев, тренировал своих бойцов всерьез, даже выпросил несколько боевых гранат, которые швыряли в макеты немецких танков. Макеты разносило на куски, но как все будет происходить в настоящем бою, предсказать было трудно.
Эта подготовка была несовершенной. Гранатами и бутылками с «горючкой» танк одолеть трудно. Особенно на открытой местности, где, кроме окопов, нет никаких укрытий. Высунешься – словишь очередь, а промедлишь – тебя раздавит танк.
Но в самый напряженный момент боя навыки, полученные за время тренировок, сыграли свою роль.
Иван Коржак швырнул увесистую «РПГ 40». Бросать из узкого окопа гранату весом более килограмма было не только несподручно, но и опасно.
Поставленная на боевой взвод, она могла взорваться даже при легком толчке или задев за куст. Приходилось подниматься едва не до пояса, чтобы сделать нормальный бросок, хотя бы на полтора десятка метров.
Несмотря на большую физическую силу сержанта, граната не долетела до танка двух-трех метров и взорвалась с оглушительным грохотом. «Панцер», как пришпоренный, дал полный газ и свернул в сторону – идти на окоп отчаянного русского командир машины не рискнул.
Опустив до предела пушку, выстрелил, следом заработал пулемет. Ячейка Ивана Коржака была в «мертвом пространстве», очереди летели слишком высоко. Но экипаж «Т 3» по опыту знал, что русские не выдержат и начнут выскакивать наружу, пытаясь спастись.
Действительно, выскочил один, второй боец. Но третий бросил бутылку с горючей смесью, которая разбилась о бортовую броню.
Липкое дымное пламя не могло причинить большого вреда. Горючая смесь была опасна, когда проникала сквозь решетки жалюзи в двигатель. Но и сейчас экипаж почувствовал себя неуютно.
Гусеницы растащили горящую жидкость по всей длине машины, дым проникал в смотровые щели. От жара лопнул и загорелся металлический ящик с инструментом, ветошью и смазочным маслом.
Наводчик удачным выстрелом разнес окоп, откуда вместе с комьями земли вылетели куски человеческого тела и сплющенная каска. Из другого окопа красноармеец попытался бросить гранату, но толчок выбил ее из рук, и она взорвалась за бруствером.
Андрей Краев забежал сбоку, но близко к танку его не подпустили автоматчики, ведущие беглый огонь. Бутылка разбилась о камень, пламя выплеснулось на землю, лизнуло гусеницы.
– Уходим, пока нас не прикончили, – приказал командир «Т 3», – здесь змеиное гнездо из фанатиков.
Как и весь экипаж, он носил на черных петлицах устрашающую эмблему – человеческий череп, знак презрения к смерти. Но сгореть заживо среди русских окопов не хотел.
– Вырвемся отсюда и расстреляем гадюшник с бугра, – заявил наводчик.
Увидев, что танк спешно отступает, вслед полетели новые гранаты. Ощутимо дернулась гусеница, о броню лязгали осколки.
Командир танка, двадцатилетний лейтенант, имел достаточный опыт, не боялся рисковать, а в России воевал с первых дней войны. Он уже сменил один танк. Под Смоленском его прежний «Т 3» влез в гущу обороны. Он неплохо поработал со своим экипажем, раздавил две пушки вместе с расчетами и перебил из пулеметов едва не половину отступающей русской роты.
Было весело. Но два танка, и его в том числе, нарвались на засаду. Что случилось с другим экипажем, лейтенант не видел. Его собственный танк взорвался на мине. Удар был такой силы, что из носа и ушей потекла кровь, а выбраться из горящей машины ему помогли наводчик и заряжающий.
Затем в их сторону полетели ручные гранаты, и лейтенант едва сумел выбраться. Месяц пролежал в госпитале, залечивая ожоги, и вот снова старуха с косой совсем рядом.
Танк отступал, отстреливаясь из пулеметов. С разных сторон летели винтовочные пули, ощутимо били о броню возле смотровых щелей, а дым от горящего «коктейля Молотова» заставил приоткрыть люки.
Возможно, «Т 3» с его пушкой и двумя пулеметами, отойдя метров на двести, мог бы переломить ход боя интенсивным огнем. Но лейтенант, командир штурмового взвода, поторопился и лично возглавил атаку.
Его было трудно не заметить. В офицерской, хорошо сшитой форме с серебристыми погонами и ярким распластанным орлом. Лейтенант перехватил поудобнее автомат и дал команду атаковать, одновременно делая знак танкистам, чтобы они прекратили пятиться назад.
Ему явно не хватало опыта в таких самостоятельных операциях. Он не нанес удар сразу имеющимися у него силами, а теперь все катилось помимо его воли. Поднявшись в рост, он сразу превратился в мишень.
В лейтенанта выстрелили двое или трое. Стрелял и Андрей Краев. Все отчетливо услышали удар пули о человеческое тело, из пробитой выше колена ноги брызнула кровь.
Лейтенанта подхватили и унесли в безопасное место. Танкисты, отогнав танк за деревья, сбивали огонь, который упрямо лизал гусеницы и прилипал к саперным лопатам.
– Не дай бог в эту смесь вляпаешься, – бормотал наводчик. – Сожжет до костей.
О том, чтобы снова затеять стрельбу, наводчик не думал. Командир взвода был тяжело ранен, командир танка угрюмо курил. Мимо пронесли двоих тяжелораненых. Один дергался и вскрикивал. Второй лежал молча, а сквозь парусину медицинских носилок клейкими каплями сочилась кровь.
Минометчики добивали остаток боезапаса. Из окопов русские бегло вели винтовочный огонь. Выкопать надежное укрытие минометный расчет не успел, надеясь на успех атаки. Пуля звякнула о ствол и ушла рикошетом. Подносчик, спешивший с лотком мин, вскрикнул и выронил лоток. Пуля пробила локоть.
Бой понемногу затихал.
Трудно было описать состояние Андрея Дмитриевича Краева, когда он обходил окопы, разговаривал с людьми, помогал перевязывать раненых. Он был словно не в себе, с трудом воспринимая происходящее.
Пальцы мелко тряслись. Лейтенант боялся, что это заметят окружающие, подумают, что его не отпускает страх. Это были последствия первого боя, который надолго остается в памяти любого солдата во всех мелочах. Особенно когда впервые убил врага.
Он провел этот бой, отбил атаки. Можно сказать, одержал небольшую победу. И в то же время вспоминал моменты, когда на него накатывал страх.
Когда летели, взрывались одна за другой мины, и окоп не казался надежным укрытием. Одна из мин рванула глухо. Андрей понял, что она влетела в чей-то окоп и человек не просто убит, а разорван, расплющен. И лейтенант невольно представил в том окопе себя.
Сейчас, после боя, он заставил себя подойти, посмотреть на то, что осталось от его бойца, и приказал похоронить убитого в этом же окопе.
– Винтовку достаньте, – зачем-то приказал он, хотя трехлинейка никуда не годилась.
А про документы забыл. Вспомнил, когда бойцы уже засыпали окоп, нагребли небольшой холмик и вместо памятника положили сверху каску, принадлежавшую погибшему.
Коржак сказал:
– Бог с ними, с документами. У меня все данные в тетрадке записаны. И адрес семьи тоже.