Грехи волка

– Слава богу, нет. Просто вбила себе что-то в голову, вот места и не находит. Все у нее хорошо было, пока не вышла за этого мистера Мердока с его фокусами. – Служанка прикусила губу. – Ох, не следовало мне так говорить! Уверена я, человек он хороший.

– Наверное, да, – не слишком убежденно откликнулась Эстер.

Собеседница взглянула на нее с улыбкой:

– Думаю, вам неплохо бы выпить чашку чая. Уже почти одиннадцать. Если хотите, в столовой что-нибудь найдется.

– Спасибо. Я бы не отказалась.

За большим дубовым столом сидела в одиночестве миниатюрная темноволосая женщина лет, как показалось мисс Лэттерли, двадцати с небольшим. На щеках у нее играл такой румянец, как будто она только что вернулась домой после длительной прогулки. И хотя это противоречило моде – по крайней мере, лондонской, – сиделке было приятно глядеть на эту девушку после привычных бледных лиц. На первый взгляд она казалась просто хорошенькой, но, присмотревшись, можно было заметить, что она еще и умна и проницательна. Пожалуй, и лет ей было не двадцать, а больше, возможно, уже за тридцать…

– Доброе утро, – обратилась к ней медсестра. – Вы – миссис Фэррелайн?

Женщина взглянула на нее с некоторым испугом, но тут же улыбнулась, успокоенная.

– Да. А вы кто? – В ее голосе прозвучал не вызов, а только живой интерес, словно приход незнакомки явился для нее приятным сюрпризом.

– Эстер Лэттерли. Я – сиделка, которую пригласили сопровождать миссис Фэррелайн в Лондон.

– А, понятно. Присаживайтесь. Не хотите ли чаю? Или вы предпочитаете какао? Какое печенье – овсяное или песочное?

– Пожалуй, я выпью чаю с песочным печеньем, – ответила медсестра, присаживаясь напротив.

Женщина налила чай и, подав его Эстер, пододвинула к ней тарелку с печеньем.

– Матушка у себя наверху, – продолжала она. – Мужчины все, конечно, на службе, а Айлиш еще не вставала. Она никогда так рано не поднимается.

– Она… нездорова? – Едва задав этот вопрос, Лэттерли тут же спохватилась, что делать этого не следовало. Если кто-либо из членов семейства предпочитает оставаться в постели до полудня, не ее дело выяснять, что тому причиной.

– Боже упаси! – воскликнула она и вдруг спохватилась: – Ох, извините, я же не представилась! Это совершенно непростительно. Я – Дейрдра Фэррелайн, жена Элестера. – Она вопросительно глянула на Эстер, пытаясь понять, говорит ли той что-нибудь это имя. Увидев по ее лицу, что ей уже известно, о ком речь, она продолжила: – А еще в нашей семье есть Уна – миссис Макайвор, та, что писала вам, и Кеннет и Айлиш – то есть миссис Файф, только я никогда ее так про себя не называю, не знаю, почему, и наконец, Гризельда – та, что теперь живет в Лондоне.

– Понятно. Благодарю вас. – Сиделка отпила глоток чаю и откусила печенья. На вкус это лакомство было даже лучше, чем на вид, очень мягкое и рассыпчатое – оно просто таяло на языке.

– Об Айлиш беспокоиться нечего, – доверительно продолжала Дейрдра, – просто она никогда не встает в положенное время, хотя совершенно здорова. Чтобы в этом убедиться, достаточно на нее взглянуть. Очаровательное создание, быть может, даже самая привлекательная женщина во всем Эдинбурге. Но зато и самая ленивая. Не поймите меня превратно, я очень ее люблю, – тут же прибавила она, – но знаю все ее недостатки.

Эстер улыбнулась:

– Если искать совершенства, рискуешь остаться в полном одиночестве.

– Полностью с вами согласна. Вы прежде бывали в Эдинбурге?

– Нет. Я вообще не бывала в Шотландии.

– Вот как! Вы всегда жили в Лондоне?

– Нет, некоторое время я провела в Крыму.

– О господи! – Миссис Фэррелайн удивленно вскинула брови. – Ах да! Ну конечно же! На войне. Уна что-то говорила о поисках для матушки сиделки из людей мисс Найтингейл. Не знаю, зачем ей это понадобилось. Чтобы следить за своевременным приемом лекарств, не требуется фронтовая медицинская сестра. Вы добирались туда морем? Это же, наверное, целая вечность! – Наморщив брови, она потянулась за очередным печеньем. – Вот если бы люди умели летать! Тогда можно было бы не огибать Африку, а просто пересечь Европу и Азию.

– Чтобы попасть в Крым, не нужно огибать Африку, – мягко уточнила Лэттерли. – Это на Черном море. Плывешь по Средиземному морю, а потом через Босфор.

Дейрдра энергично махнула маленькой ручкой:

– Зато Африку приходится огибать, чтобы добраться до Индии или Китая. В принципе, это одно и то же.

Не найдя подходящего ответа, медсестра вновь принялась за чай.

– Вам после Крыма не кажется все здесь ужасно… пресным, что ли? – с любопытством спросила ее новая знакомая.

Этот вопрос можно было бы счесть просто вежливой попыткой поддержать беседу, если бы в тот момент Эстер не видела напряженного лица собеседницы и ее проницательного взгляда. Что ей ответить? Работа медицинской сестры была, как правило, утомительной и монотонной при всем разнообразии ранений, с которыми приходилось иметь дело. Сейчас вместе с опасностями и риском, которыми была полна жизнь мисс Лэттерли в Крыму, ушло в прошлое и крымское чувство товарищества. Правда, вместе с ним ушли голод и холод, страх, гнев и скорбь… И на смену всему этому пришло эмоциональное напряжение от совместной работы с Уильямом Монком. Эстер познакомилась с ним, когда тот в качестве полицейского инспектора расследовал дело Грея, а чуть позже, при посредничестве Калландры, сотрудничала с ним в деле Мюидора. Тогда Уилья-ма вышвырнули из полиции и вынудили заниматься частным сыском. А потом девушке вновь пришлось прибегнуть к его помощи, когда в связи с убийством генерала Кэрлайена нависла опасность над ее подругой Эдит Собелл. И еще раз, когда было найдено тело сиделки Бэрримор, они с сыщиком вели расследование вместе… Именно тогда Эстер лучше всех справилась с работой в больнице.

Но ее отношения с Монком были слишком запутанными, чтобы попытаться объяснить их, и совсем не могли служить рекомендацией в глазах такого почтенного семейства, как Фэррелайны.

Дейрдра ждала ответа, не сводя с нее глаз.

– Иногда, пожалуй, кажется, – призналась сиделка. – Я без сожаленья рассталась с теми условиями жизни. Но одновременно я потеряла и тамошних друзей, а это грустно.

– А риск? – настаивала миссис Фэррелайн, перегнувшись к ней через стол. – Разве стремление совершить что-то невероятно трудное не замечательно?

– Но не в тех случаях, когда нет ни малейшего шанса на успех, а цена неудачи – чужие страдания.

Дейрдра смутилась:

– Конечно же, нет. Простите, я, наверное, показалась вам бессердечной. Я имела в виду совсем не то. Я говорила о рискованной идее, изобретательности, внутреннем стремлении. Я… – Она вдруг замолкла, поскольку дверь отворилась и появилась Уна. Скользнув взглядом по лицам обеих женщин, она улыбнулась:

– Надеюсь, мисс Лэттерли, о вас позаботились? Удобно ли вы устроились?

– О да, благодарю вас, – ответила Эстер.

– Я расспрашивала мисс Лэттерли кое о чем из того, что ей довелось пережить, – с энтузиазмом воскликнула ее собеседница. – Это так увлекательно!

Миссис Макайвор присела к столу и налила себе чаю. Задумчиво глядя на Эстер, она спросила:

– Не чувствуете ли вы себя порой в Англии чересчур стесненной после крымской свободы?

Этот вопрос был не из тех, которые задают, чтобы заполнить паузу. За ним чувствовалось напряженное размышление. Медичка медлила с ответом, и Уна попыталась пояснить свою мысль:

– Я имею в виду ту ответственность, которая там лежала на вас – если, конечно, во всем, что я об этом читала, есть хотя бы доля правды. Вы, должно быть, очень многое испытали, насмотрелись на страдания, которых порой можно было и избежать. И, я думаю, не всегда рядом с вами оказывался кто-то из старших по должности – офицер или врач, – чтобы взять решение на себя.

– О, разумеется, нет! – быстро отозвалась Эстер, удивленная остротой собственной реакции на эти слова. Сидя в этой уютной столовой, обставленной прекрасной мебелью, она вдруг четко поняла, как не хватает ей сейчас того доверия, ответственности и права действовать на свой страх, которые определяли ее жизнь в Крыму. Сегодня большинство принимаемых ею решений касались вещей совершенно обыденных, банальных. О чем же должна думать женщина, подобная Уне Макайвор, чьи обязанности ограничиваются по преимуществу домашними делами? Что заказать кухарке на обед? Как рассудить ссору судомойки с прачкой? Пригласить того-то и того-то к обеду на этой неделе вместе со Смитами или на следующей с Джонсами? Надеть в воскресенье голубое платье или зеленое? Судя по умному и решительному лицу Уны, она не из тех женщин, кто тратит все свои душевные силы на подобные проблемы, мелкие даже с точки зрения сиюминутной, и уж тем более мелкими для того, чтобы быть смыслом всей жизни. Не звучал ли в ее вопросе легкий оттенок зависти?