Страница 5 из 39
Возле ворот стоял извозчик. Оглянувшись, князь сел в повозку и приказал ехать на Невский проспект. От многолюдного Невского, затерявшись в потоке экипажей, можно было направиться на явочную квартиру. А там уже нетрудно скрыться, уехав из России.
Однако он недооценил расторопности и хитрости жандармов. Слежка за князем-революционером продолжалась.
На Невском проспекте около здания Думы пролетка неожиданно остановилась. Разом растворились обе дворцы и в них возникли жандармы — с обеих сторон. Они схватили Кропоткина за руки, опасаясь, что он выхватит револьвер.
Третий участник задержания негромко объявил, что князь арестован и будет препровожден к прокурору.
Допрос начался в четыре часа утра.
— Вы обвиняетесь, — торжественно произнес прокурор, — в принадлежности к тайному обществу, имеющему цель ниспровергнуть существующую форму правления.
Петр Кропоткин был революционером, ниспровергателем застарелых теорий не только в науке. Он мечтал установить справедливое общество — равенства, свободы, братства между людьми. Он добивался правды и когда вел научные исследования, и когда тел к рабочим, рассказывал им о несправедливом устройстве общества.
БОРЬБА ЗА ИДЕЮ
В Петропавловской крепости содержались важные государственные преступники. Сюда был заключен Петр Кропоткин. На допросе он отказался давать какие-либо показания и назвать сообщников.
Глухой каменный каземат. Толстые крепостные стены.
Тяжелая тишина. Маленькое оконце под потолком, забранное решеткой. Койка, тумбочка, табурет.
Десять шагов из угла в угол. Пройти взад и вперед полтораста раз — одна верста. Каждый день он упорно вышагивал две версты утром, две после обеда и одну перед сном. Семь с половиной тысяч шагов ежедневно. Семьсот пятьдесят поворотов — медленных, чтобы не закружилась голова. Дважды в день гимнастика с тяжелой дубовой табуреткой.
Когда князь был на свободе, он время от времени переодевался в простые одежды и незаметно покидал свой дом. Он вел революционную пропаганду среди ремесленников, ткачей, приезжих крестьян. Назывался Бородиным.
Эту свою работу он считал главной. Поэтому отказался от должности в Географическом обществе.
А в каземате его мысли постоянно возвращались к неоконченному исследованию. Он верил в свое научное открытие. Самое страшное мучение, оказывается, не тюремное заточение, не скудная пища, не холод и сырость. Нельзя работать! С этим он никак не мог примириться.
В Петропавловской крепости заключенным предоставляли перо и бумагу лишь по личному разрешению царя.
Брат Петра Кропоткина Александр с помощью Академии наук добился такого разрешения.
Мелким, едва разборчивым почерком, ровными строками исписывал Петр Кропоткин страницу за страницей.
Брат передавал ему необходимые научные книги, а также беглые заметки, сделанные во время путешествия в Швецию и Финляндию.
Он работал яростно, словно пробивал путь на свободу.
Так увлекся, что перестал замечать стены камеры и невысокие стрельчатые своды. Как будто находился среди обширной равнины. И не теперь, а в прошлом, несколько тысяч лет назад.
Волшебное свойство научной мысли: переносить человека в дальние края, неведомые страны, в давно прошедшие времена. Кропоткин не просто фантазировал. Он в уме восстанавливал те события, которые происходили на севере Европы в ледниковую эпоху.
Тогда на северных островах, в Скандинавии и Финляндии начали накапливаться льды. С горных склонов они сползали в долины, не успевали растаять за короткое северное лето и постоянно увеличивались. Ледяной покров распространился на юг. Отдельные потоки медленно продвигались особенно далеко по долинам рек. Под их мертвящим дыханием гибли, отступали леса. Все живое оттеснялось все дальше и дальше к югу. Громадные ледяные массы затопили северные равнины Европы, Азии, Америки. Прошли многие тысячелетия, прежде чем началось таяпие великих ледников…
В своем воображении он видел то, что было еще неведомо никому из людей. Словно находился в фантастической машине времени, а не в тюремной камере.
Он видел дикарей с простыми каменными орудиями и с копьями, занятых охотой на северных оленей. Древние люди сумели пережить ледниковую эпоху. Они претерпели немало бед и лишений…
От прошлого мысли Кропоткина переходили к современности. Давно нет великих ледников. Вместо пих благодатные леса и озера, луга и пашни. Почему же вокруг так много бедняков, с огромным трудом добывающих жалкое пропитание? Почему люди живут так убого, недружно, в зависти и злобе, одни — захватывая себе земли, сколачивая огромные капиталы, другие — мучительно борясь за черствый кусок хлеба?
Люди выработали трудовые навыки, создали орудия труда, стали использовать лошадей. Что им мешает жить хорошо? Пожалуй, более всего — плохое государственное устройство, то, кто захватил власть и силой заставляет других работать на себя…
Кропоткин имел все, о чем, казалось бы, можно мечтать. Княжеский титул, богатство, имения, прекрасное образование. Его хорошо знал и уважал царь. Он имел все возможности для занятий наукой и для получения высоких должностей. А почему? Только потому, что родился в дворянской семье, принадлежит к старинному роду. Разве это справедливо? на пего обязаны работать такие же русские люди, как он. Вся беда их в том, что они родились в семьях крестьян, рабочих…
Князь Кропоткин еще в молодости решил сам зарабатывать себе на жизнь. Рискуя своей свободой, он стал бороться против несправедливости. Значит, он выступал против знакомых и близких, против всех тех, кто знатен и богат, против своего обеспеченного положения, против своего класса.
Теперь его лишили всего, даже свободы. Но но лишили способности думать, заниматься наукой. Мысль нельзя заточить в тюрьму. Мысли его были свободны.
Он мечтал вырваться из заключения. Постоянно думал о побеге. Знал, что еще ни одному узнику Петропавловской крепости не удавалось бежать. Не знал только, что и в этом ему суждено быть первым.
Настала зима. Днем в протопленном каземате было душно, парило. Ночью над полом шол ток морозного воздуха. Становились влажными стопы, простыни, одеяло, даже борода. В суставах начиналась ломота, «зубная боль». Сказывался ревматизм, нажитый во время труднейших экспедиций по неизведанным краям Сибири.
Кропоткин продолжал писать, преодолевая болезни, слабость, постоянную гнетущую усталость. Продолжал вышагивать бесконечные тюремные ворсты, упражняться с табуреткой.
Накопец-то закончил первый том своего «Исследования о ледниковом периоде». Передал рукопись брату для подготовки к печати. Академия наук была готова без промедления опубликовать новаторский труд. Автор оставался в заключении. Его создание вышло на свободу.
Над вторым томом работа застопорилась. У Петра Алексеевича появились признаки цинги. Мучили боли в желудке. Сказывалась утомительная умственная работа.
Но эта работа и спасала. Из остальных заключенных, вовсе лишенных работы, несколько человек умерло, а несколько сошло с ума.
Минуло два тюремных года. Кропоткина перевели в дом предварительного заключения. Здесь в крохотной камере — четыре шага! — ему стало совсем плохо. Он уже с трудом поднимался на второй этаж.
Солдат-часовой, сопровождавший его, вздохнул сочувственно:
— Не дожить тебе, сердешному, до осени.
По просьбам родственников его перевели в тюремный госпиталь. Силы больного стали восстанавливаться. Он продолжал до поздней ночи трудиться над вторым томом своего исследования. А еще готовил побег. Слал на волю зашифрованные записки. Уточнял планы побега.
Домик напротив тюремного госпиталя купили друзья.
В назначенный день — 30 июня — конвоир вывел Петра Кропоткина на прогулку. Из окоп дома послышались звуки скрипки. Это означало — путь свободен.
Кропоткин сбросил тяжелый полосатый балахон и бросился бежать к воротам мимо двух телег с дровами. Конвоир оторопел, по понимая, что происходит.