Семья Звонаревых

— Так это же Лотарингский марш! — пояснили им. — Марш отторгнутой от Франции провинции. Он запрещён в Германии, но Пуанкаре родом из Лотарингии, вот в его честь и играют этот марш.

Действительно, едва услышав звуки марша, Пуанкаре встал в ландо и, обернувшись к царю, картинно раскланялся, а затем приложился к руке Александры Фёдоровны. Французы на валике продолжали неистово аплодировать, к ним присоединилась почти вся публика, за исключением, конечно, немцев. Эти овации принимали характер открытого вызова в их адрес. Марш надо было прекратить, но царь не сделал ни малейшего намёка, и Лотарингский марш гремел над всем полем, по которому полк за полком проходила царская гвардия. Это был уже вызов, брошенный немцам. Стало ясно: Россия и Франция договорились о совместной войне против Германии и о возвращении Лотарингии Франции.

Так это и понял граф Пурталес.

Не дожидаясь конца парада, он в сопровождении своей свиты покинул валик.

Между тем полки продолжали своё движение. Соблюдая безукоризненное равнение, солдаты проходили мимо царя и Пуанкаре. Когда солдаты равнялись с царём, великий князь и командир гвардейского корпуса генерал Безобразов поднимали вверх руку, затянутую в белую перчатку, и солдаты истошными голосами кричали «ура». Пройдя метров двести за валик, полки перестраивались в походные колоны и с песнями отправлялись в лагерь.

Хотя поле и было хорошо полито, солнце быстро высушило землю. Поднялась пыль. Ветер будто нарочно гнал её прямо на валик.

Заканчивала марш пехота. Готовилась артиллерия.

В это время Тихменёв с кем-то раскланялся. Звонарёв увидел сенатора Кони и начальника Главного артиллерийского управления, которые прошли невдалеке. Сергей Владимирович козырнул им, они ответили ему благосклонными кивками.

В конном строю, на рысях, мимо валика уже двигалась артиллерия. Вороные, рыжие, гнедые лошади побатарейно тянули громыхавшие щитами пушки. В каждой батарее есть своя масть коней — сильных, широкогрудых, начищеных до блеска. Пыль густела. Всё происходило будто в серовато-буром тумане. За артиллерией живым потоком потянулась конница. Первыми шли рысью кавалергарды на серых в яблоках лошадях, с обнажёнными палашами в руках. Впереди полка, лихо салютуя шашкой царю и Пуанкаре, проскакал командир генерал Скоропадский.

Встречать кавалергардов вышла старая императрица. Став на краю валика, Мария Фёдоровна приветственно махала рукой конникам.

Тридцать три года тому назад она впервые появилась верхом на лошади перед строем этого полка в кавалергардской форме, и Александр III объявил тогда, что его жена, императрица Мария, назначается шефом полка. С той поры Мария Фёдоровна неизменно бывала на всех полковых праздниках и лично поздравляла солдат и офицеров. Сейчас она смотрела сквозь слёзы на «свой» полк и взволнованно приветствовала его. Кавалергарды отвечали ей громким «ура».

Как только полк прошёл, Мария Фёдоровна устало склонила голову и снова ушла под тент к своему креслу.

Вот к валику приблизился лейб-гвардии Уланский полк, и уже царица Александра Фёдоровна порывисто, величественно вскинув голову, поднялась в ландо и энергично замахала белым кружевным платочком. Она настолько увлеклась этим занятием, что загородила собой гостя — Пуанкаре. Получилось, что она одна принимала парад. Солдаты, держа равнение на царский шатёр, пялили глаза на раскрасневшуюся царицу, дружно тянули «ура», а царица одаривала их покровительственными улыбками.

Улан сменил лейб-гвардии Атаманский полк. Огромный казак поднял на руки больного цесаревича и вынес его вперёд, на край валика. Наследник замахал рукой своему подшефному полку, казаки дружно отвечали на его приветствия.

Зной усиливался, пыль плотным серым облаком затягивала поле. Было трудно дышать. Бесконечный марш войск, грохот оркестра и тысячеголосые крики солдат уже изрядно утомили разомлевшую от жары публику. Пуанкаре то и дело смахивал платком пот с лица, а царь уныло улыбался и устало поглядывал по сторонам.

Когда, замыкая парадное шествие, продефилировал наконец гвардейский жандармский эскадрон, все облегчённо вздохнули. Царское семейство не успело ещё разместиться в автомобилях, а публика уже потекла к вокзалу.

Поле опустело. Издалека доносились солдатские песни. Звонарёв задумчиво смотрел на медленно оседавшую пыль.

— Я вижу, Сергей Владимирович, на Вас нашло минорное настроение, заметил с улыбкой Тихменёв. — Поторопитесь, иначе не попадём в вагоны.

— Да, пожалуй, — рассеянно отозвался Звонарёв и, окинув поле прощальным взглядом, вздохнул: — Как всё же нынче душно и пыльно, просто нечем дышать.

Тихменёв искоса, с хитринкой взглянул на него:

— Как прикажете Вас понимать — в прямом или переносном смысле?

— В прямом, конечно, — так же с улыбкой ответил Звонарёв. — Хотя «Заря с церемонией» и сегодняшний парад — это тоже пыль, которую пускает наш самодержец в глаза не только французам, но и нам. Так сказать, демонстрация военной мощи, парад, оркестры, блеск… А в Питере чёрт знает что творится. Забастовки, баррикады…

— И охранка, — не без ехидства заметил Тихменёв.

7

Варя ощутила на себе омерзительное дыхание уголовного мира с первых же минут пребывания в тюрьме. Проститутки, воровки, бандитки. Падшие существа, сохранившие человеческий облик, с черствыми, закаменелыми душами полуживотных. Насмешливо, полупрезрительно они поглядывали на чистенькую, хорошо одетую «барыньку», которая вдруг угодила к ним в камеру, чем-то похожую на матросский кубрик пиратской каравеллы. Двухэтажные нары, зловоние, дух давно не мытых, грязных тел, махорки, сивухи.

Поняв, куда она попала, Варя тут же заявила решительный протест надзирателю с требованием перевести её в другую камеру, но тюремщик под одобрительное улюлюканье обитательниц камеры заявил издевательски:

— Ишь чего захотела, принцесса! Может, тебе ещё прислугу приставить и пуховики расстелить? Хорошо будет и здесь. Тут такие мамзели, что враз тебя в божеский вид приведут.

Варя долго стояла у двери, не решаясь подойти к нарам. Кто-то хихикнул:

— Подумаешь, святую из себя корчит.

Сверху, с нар, донеслось:

— Эта, видать, не нашего пошибу… Барская.

И снова смешок:

— Укокошила какого-нибудь пьяненького офицера и обчистила.

Варя молчала. К ней подошла полная арестантка, растрёпанная, с обрюзгшим лицом и слезящимися от трахомы глазами.

— Вот что я скажу тебе, красавица, — проговорила она гундосо, обдав лицо Вари тошнотворным запахом гнилого рта. — Скидывай-ка свою кохту и юбку. Пондравились они мне. Взамен получишь мои. — Она тряхнула подолом лоснившегося от жира и грязи чёрного рваного платья. — И давай пошевеливайся. А ежели не скинешь, прирежу. Я такая! Кого хошь тут спроси.

Мясистая грубая рука с длинными почерневшими ногтями потянулась к Варе.

— Прочь! — Варя отшвырнула руку. — Не притрагивайтесь ко мне!

С нар сползали нечёсанные испитые фурии. Они медленно приближались к Варе, окружая её полукольцом, зло посмеиваясь, с холодными жёсткими глазами.

— И чего ты, Тузиха, церемонишься? — прохрипела долговязая седая женщина, почёсывая грудь. — Дай ей по рылу, чтоб не брыкалась.

Тузиха двинулась на Варю.

— Ну, будешь скидывать по-хорошему?

— Не буду! — твёрдо ответила Варя.

— Бей её! — выкрикнул кто-то.

— Бей! — взвилось визгливо.

Тузиха взмахнула огромным кулачищем. Варя отпрянула к двери, и в тот же момент Тузиха пошатнулась, плюхнулась задом на пол. Молодая сильная женщина так неожиданно дернула её за волосы, что она не устояла на ногах и упала.

— Ах ты, стерва! Супротив меня, значит?! — взревела Тузиха и, поднявшись, хотела было наброситься на непрошенную защитницу «новенькой».

Молодая женщина с силой оттолкнула её от себя.

— Не дюже расходись. Не таких ведьм видела.

Только теперь Варя узнала в молодой арестантке Маню Завидову, ту самую, которую едва не убили ожесточившиеся бабы на Выборгской стороне.