Страница 48 из 52
– Кому-кому?
– Ясновидцу. Так зовут этого человека, – устало объяснил Док.
– Не волнуйся, мигом все сделаю! – сказал Элен, гордый поручением, и умчался рысцой.
Док снова улегся, но только начал засыпать, убаюканный своим страданием, раздался стук в дверь.
– Кто там? – крикнул Док. – Войдите!
Ответа не было, но постучали еще раз. Змеи неистово затрещали.
– Боже! – сказал Док. – Неужто школьники пришли на экскурсию?
Однако это оказалась телеграмма – длинная-предлинная, с оплатой за счет адресата. В ней говорилось:
ЭВРИКА! ГРЕЧЕСКОЕ СЛОВО ЗНАЧИТ НАШЕЛ. ТЕПЕРЬ ТЫ УЧРЕЖДЕНИЕ. УЧРЕДИЛ ОТДЕЛЕНИЕ ИЗУЧЕНИЮ ЦЕФАЛОПОД КАЛИФОРНИЙСКОМ ТЕХНОЛОГИЧЕСКОМ ИНСТИТУТЕ. ШЕСТЬ ТЫСЯЧ ГОД ПЛЮС ТЕКУЩИЕ РАСХОДЫ. ЗАНИМАЙСЯ ОСЬМИНОГАМИ. СДЕЛАЮ ТЕБЕ ВЫСТУПИТЬ КОНЦЕ ГОДА ДОКЛАДОМ КАЛИФОРНИЙСКОЙ АКАДЕМИИ НАУК. ДАЛЬНЕЙШЕЕ ОТ ТЕБЯ. ПОЗДРАВЛЯЮ. НЕ ЗАБУДЬ ОПЛАТИТЬ ТЕЛЕГРАММУ. ЖАЛЬ НЕ УСЛЫШУ ЧТО СКАЖЕШЬ.
Док положил телеграмму на постель и сказал:
– Вот сукин сын!
36. Лама савахфани*11
– Хорошие леденцы – «Ребячья нежность»! Ешь! – говорил Элен, сидя на краешке железной тюремной койки и с любопытством глядя на ясновидца. – Раз ты друг Дока, можешь ничего не бояться.
– А что это за Док? Я его не знаю.
– Зато он тебя знает. Считай, тебе повезло.
– Док – это какой-то доктор?.. Но я не знаю никаких докторов.
– Нет, он не взаправдашний доктор. Он ловит разных морских жучков.
– О, тогда я его помню! Однажды я угостил его обедом.
– Ну вот, а он тебя угощает леденцами.
– Боюсь, что я не стану их есть.
– Почему?!
– Скажите моему другу Доку, что в душу мою проник яд жадности. Я очень люблю леденцы. До вчерашнего дня я крал по одному леденцу и искуплял свое маленькое преступление стыдом. Но вчера меня обуял непомерный аппетит, и я взял сразу три. Директор магазина, оказывается, знал, что я беру по одному леденцу, и закрывал на это глаза. Но когда я взял три, он не стерпел. Я на него не в обиде, он поступил правильно: кто знает, что я совершил бы на следующий день. Быть может, у меня возникло бы более опасное желание… И вот я хочу наказать себя: я буду нюхать эти леденцы, но к ним не притронусь.
– Ты что, чокнутый? – спросил Элен.
– По-видимому, – отвечал ясновидец. – Хотя утверждать не берусь. Ведь у меня нет почвы для сравнения: я не знаю, как чувствуют себя другие.
– Ну ты и разговариваешь – навроде Дока, – сказал Элен. – Ни слова не пойму.
– Как он, кстати, поживает?
– Не очень хорошо. Мучается!
– Да-да, я теперь припоминаю. Я еще тогда обратил внимание, что его душа одета саваном одиночества. Еще тогда мне было за него боязно.
– Нет, ей-богу, словечки у тебя – прямо как у Дока! – восхитился Элен. – Знаешь, из-за чего он мучается? Из-за бабы.
– Что ж, этого следовало ожидать. Если человеку холодно, он ищет тепла. Если человек одинок, от этого есть только одно лекарство. Почему же он не возьмет эту женщину в жены?
– Она не хочет с ним жить… пока.
– Что ж, бывает. Такое уж они племя.
– Кто?
– Женщины. А что значит «пока»? Разве потом что-нибудь изменится?
Элен уставился на ясновидца дикими, стоячими глазами. Этот человек разговаривает, как Док. Может, он даст совет? Однако напрямую говорить с ним не стоит.
– Можно тебя спросить?
– Да, пожалуйста.
– Только это не настоящий вопрос… В жизни ничего этого нету… не знаю, как сказать…
– Стало быть, вопрос гипотетический?
– Ну да, вроде как шутка! Дело, значит, такое. Один человек попал в беду, мучается…
– И что же?
– Никак беду не одолеет. А у него есть друг…
– Друг, это, наверное, вы? – спросил ясновидец.
– Нет! Совсем другой парень! – замахал руками Элен. – Не помню, как зовут… В общем, попал человек в беду. Есть один способ, как с ней справиться, но сам он ничего сделать не может. Значит, это должен сделать друг? Как думаешь?
– Да. На то он и друг.
– Даже если тому человеку будет больно?
– Да, даже если очень.
– Даже если нет полной надежды?
– Да. Я не знаю, как обстоит дело с вашим Доком, но знаю, как обстоит с вами… Если вы его любите, то, чтобы помочь, вы должны быть готовы на все – буквально на все. Даже убить его, если его мука неисцелима. Таков высший и горчайший долг дружбы!.. – Элен слушал затаив дыхание. – Я понимаю: то, что вы хотите совершить – жестоко. Убедитесь прежде, что иного выхода нет; затем усвойте – наказание неотвратимо. И последнее: очень возможно, что спасенный вами друг не захочет больше разговаривать с вами… Так что ваш поступок требует настоящей любви, великой любви! Такова ли ваша любовь к другу?
Элен шумно вздохнул.
– Я же говорю, ничего этого нету! Я спросил – вроде как загадку загадал. Гипа… в общем, шутка!
– А по-моему, – сказал ясновидец, – вы любите вашего Дока не на шутку!..
Никто не знает, каким образом человек становится великим. Быть может, величие всегда живет в нас – дремлет в темной бездне души, чтобы в один прекрасный день воспрянуть к свету; а может, оно проникает в тело извне, словно незримые космические частицы? Однако вот что доподлинно известно: величие пробуждается к жизни, к действию лишь силой необходимости; обретается человеком в муках; влечет за собою очищение, возвышение, нравственную перемену, после которой нет пути назад, к невинно-безответственному существованию.
Элен лежал под черным кипарисом, корчился, тихонько постанывал сквозь стиснутые зубы. Ночь длилась; луна зашла, отдав мир в объятия злой черной тьмы; и грудь Элена стеснилась таким безмерным, таким безысходным отчаянием и одиночеством, что Элен возопил о своей великой и страшной участи, как возопил некогда Он, думая, что Бог оставил Его…
Час за часом в душе Элена шла борьба, и лишь к трем часам в сердце настоялась решимость. Элен принял этот свой жребий, как прежде принял проклятое президентство. Он знал, что действует с судьбой заодно – и был спокоен. И, право, только поверхностный и скучный человек не счел бы его в эту минуту прекрасным!
Элен поднял с земли орудие судьбы – бейсбольную биту Уайти II – и выполз из-под ветвей черного кипариса, словно огромный серый кот.
Не прошло и трех минут, как он вернулся под дерево, упал ничком на землю и зарыдал.
37. Главка с булавку
Доктор Гораций Дормоди терпеть не мог ночных вызовов (кто ж их любит?), но Док был приятель, приятелю не откажешь, к тому же по исступленному голосу в телефонной трубке доктор понял – дело нешуточное.
Приехав в Западную биологическую, доктор увидел, что лицо хозяина белее полотна, правая рука висит как плеть.
– Ну, что я могу сказать – явный перелом. Насколько серьезный – пока не знаю. Нужно сделать рентген. До машины дойти сможешь?..
Поглядев на снимок, Гораций сказал:
– Так и есть. Кость перешиблена начисто, срастется нескоро. А теперь расскажи-ка еще раз, как тебя угораздило?
– Сам не пойму… Может, во сне сунул руку между стенкой и кроватью и повернулся на другой бок?..
– А может, ты все-таки с кем-нибудь подрался?
– Говорю же тебе – я спал! Ну что ухмыляешься? Что смешного?
– Ладно, спал так спал, – примирительно промолвил доктор. – Какое мое дело… Если, конечно, того, другого, лечить не придется. Судя по повреждениям мягких тканей вокруг перелома, разговор у вас был крутой: похоже, без дубинки не обошлось.
– Бред какой-то! – вскричал Док. – Через день начнутся весенние приливы, мне нужно ехать в Ла-Джоллу!
– Камни ворочать?
– А как же!
– Ну-ну… Валяй… – усмехнулся доктор. – Как гипс, схватывается?
– Схватывается, – подавленно ответил Док.
11
Слова Иисуса, распятого на кресте. «От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого. А около девятого часа воззвал Иисус громким голосом: “Или, Или! лама савахфани”». То есть: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего ты Меня оставил?» (Евангелие от Матфея, XXVII, 45–46).