Страница 30 из 52
– Шампанское? – спросила Фауна.
– Ни за что не угадаешь. Рыбу и рака. И меня от рыбы даже не затошнило.
– Ну и что?
– Как что! Помнишь, ты говорила, будто я Рыба, а он Рак?
Фауна отвернулась, скрывая улыбку:
– Что-то у меня в носу свербит. Наверное, простуда начинается…
– А может, это неспроста, что мы съели свои знаки зодиака? Может, это судьба?
– Что ж, очень вероятно. Просто так на свете ничего не бывает.
В глазах Сюзи сверкнуло ликование:
– Съели мы свои зодиаки, а он потом и говорит: «Знаешь, мне так одиноко…»
– А вот это на него не похоже! Неужто выдумал, чтоб завлечь?
– Нет, не понарошке он это сказал. Слыхала я в жизни такие речи, чай, отличила бы. Он сказал это как будто против своей воли, даже сам удивился! Ну, что ты про все это думаешь, Фауна? Не молчи.
– Что я думаю? Думаю, что скоро у меня будет еще одна золотая звездочка.
– Да как же это? Если, предположим – ведь ничего, что я так говорю? – предположим, я к нему перееду. Через дорогу. Но ведь все люди знают, где я работала. Не будет ли его это задевать?
Фауна фыркнула.
– Как будто он сейчас не знает, где ты работаешь… Сюзи, дочка, обещай мне одну вещь. Никогда не убегай от призраков, незачем. Будь человеком – никто тебя не обидит… И мужик, который бежит от судьбы, тоже далеко не убежит. Она его сама найдет.
– А Док?
– Что Док? Если он решит, что ты для него не хороша, значит, сам он тебя не стоит.
– Я не хочу его ловить ни в какие капканы…
Фауна улыбнулась своим мыслям и ответила:
– Не волнуйся, мужик – это такой зверь, что сам капкан насторожит, сам приманку положит, да сам в него и попадет. Ты, знай, спокойно жди. Делать тебе ничего не надо. А не будешь ничего делать, так никто потом и не скажет, что ты его в капкан поймала.
– Но ведь он мне пока не говорил… что я ему нужна…
– Ишь чего захотела. Мужики такого говорить не любят.
– Ой, у меня даже дух захватывает…
– Между прочим, – заметила Фауна, – ты за все утро ни одного скверного слова не произнесла!
– Правда? – удивилась Сюзи.
– Не скрою, когда я отдавала замуж своих прежних золотых звездочек, для меня это была большая потеря. А тебя отдать – совсем не жаль. Никакого убытка. Знаешь, что про тебя Патрон говорит: эта, мол, в дело не годится, задница слишком маленькая, а грудь слишком большая…
– Я только не хочу, чтоб люди думали, будто я за Доком бегаю, хочу на себе женить!
– Успокойся, ни за кем ты не бегаешь. И не будешь бегать. Знаешь, что мы с тобой сделаем… – Фауна посмотрела на Сюзи, что-то соображая. – Уезжай-ка ты сегодня из города, проветрись.
– Куда же я поеду?
– А хоть бы в Сан-Франциско. С поручением – возьмешь один сверток из моего сейфа в банке. А заодно купишь себе кое-какую одежду. Во-первых, шляпку. Во-вторых… купи-ка себе, пожалуй, хороший костюм, чтоб на несколько лет хватило. Походи там по улице Монтгомери, приглядись, что нынче модницы носят, какой материал в почете… Сразу не покупай, погуляй по магазину для приличия, толком все посмотри. Вернешься завтра.
– Чувствую, ты хочешь меня на сегодняшний день сплавить.
– Верно чувствуешь.
– А зачем?
– Это уж, милочка, не твоего ума дело… Автобуса есть два: в два часа и в четыре. На каком поедешь?
– На четырехчасовом.
– Что так поздно?
– Ты говоришь, Док на промысле? Пока он ходит по берегу, я приберусь у него в лаборатории. Там ведь сто лет женская рука не прикасалась.
– Смотри, еще рассердится!
– Ничего. Я ему поставлю мясо тушиться, на медленном огоньке. Я такое мясо умею, пальчики оближешь.
Сюзи вышла из-за стола и бросилась на шею к Фауне.
– Брось свои телячьи нежности. Иди. Я тебe и так уже свой лучший мех подарила. Не говори мне больше жалостливых слов.
– Что я тебя люблю?
– Ну вот, опять…
– Ладно, ладно, не буду.
25. Брехуня
Док вернулся с промысла в половине пятого. Более сотни хитонов были привязаны нитями к стеклянным пластинкам; в дорожных деревянных ведерках с морской водой копошились сотни змеехвосток.
Умерщвление морских организмов – дело весьма тонкое и сложное. Морской зоолог стремится к тому, чтобы животное сохранило свой прижизненный облик, – но в полной мере этого достичь не удается. После смерти у животных, так же как и у нас, изменяется цвет. Кроме того, если умерщвлять с помощью грубых средств, сокращаются мышцы; змеехвостки, в яростной борьбе за жизнь, могут отторгать лучи…
В комнате, выходившей окнами на улицу, Док отцедил из деревянного ведерка часть воды. Пересадил змеехвосток в стеклянную плоскодонную ванночку, влил им немного морской воды. Маленькие животные забились, зашевелили змейками лучей. А когда утихомирились, легли спокойно на дно. Док добавил в морскую воду чуточку пресной. Лучи беспокойно дернулись. Док подождал, потом подлил еще толику пресной воды. Пресная вода – яд для морских животных; если вводить ее постепенно, она действует вкрадчиво, словно морфий. Животное расслабляется, погружается в сон и умирает ненасильственной смертью.
Док уселся ждать, пока подействует яд. И вдруг ощутил какое-то смутное беспокойство. Что-то неладно. Что? Вроде ничего такого не случилось. Самочувствие нормальное, утренняя мнительность прошла. Ах, ну конечно! Подсознание напоминает: ящик богемского пива, подарок, остался у Патрона. Док посмотрел в окно на лавку. Стоп, здесь тоже что-то не так. И вдруг он понял, что: окна – чистые! Док обернулся, оглядел лабораторию. Пластинки не валяются где попало, а аккуратно стоят на полу. Пол блещет чистотой. И запах… в комнате пахнет мылом.
Док отправился на кухню. Тарелки вымыты. Сковородки отдраены, блестят. Из чугунка на газовой плите вкусный дух. Док приподнял крышку. Тихо побулькивал коричневый мясной навар с луковками и морковками. Белый корешок сельдерея плавает, как рыбешка…
Док вернулся к рабочему столу, снова огляделся. Койка застлана прилежно, без единой морщинки; подвернутая под матрас простыня – чистая. Из-под койки, как по ниточке, торчат острые мыски старых штиблет… Дока вдруг охватило чувство сиротства – и странная теплая грусть.
Бедная, подумал он, бедная девочка. Неужели она хочет меня отблагодарить; надеюсь, я не сделал ей ничего дурного. Господи, уж не подумала ли она?.. Что я ей так вчера спьяну наговорил? Плохого-то ничего не сделал а вот не ляпнул ли чего? Ни за что на свете не хотел я обидеть Сюзи, ни словом, ни делом. Док опять оглянулся по сторонам. Да, чистоту она наводить умеет. И мясо тушеное, наверное, на славу… Док подлил пресной воды в стеклянную ванночку: от новой порции яда змеехвостки едва шевельнулись. Лучи их уже начинали завиваться в мелкую спираль.
Чистота в лаборатории будоражила Дока, вместе с тем он ощущал в себе непривычную тишь: нижний голос молчал, убаюканный где-то в потаенных глубинах. Док подошел к полке с пластинками: так, Бах… не то, Букстехуде – не то, Палестрина – опять не то. Но вот рука его набрела на альбом, который он не заводил уже давно. Еще не поняв толком, что это, Док раскрыл альбом. Усмехнулся, поставил первую пластинку. Зазвучала увертюра «Дон Жуана» Моцарта. Док, улыбаясь, пошел на кухню, помешал в чугунке. «Ишь ты, – сказал он вслух. – Выходит, я воображаю себя Дон Жуаном? Да нет, какой из меня Дон Жуан. Тогда отчего же я чувствую себя таким счастливым и гадким?» Док бросил взгляд на стол, где лежали аккуратной стопкой желтые блокноты и рядком – желтые карандаши. «Что ж, попробуем что-нибудь сотворить…» Но в этот миг суетливо скрипнули доски крыльца – и в лабораторию ворвался Брехуня.
Писать о Брехуне – чистое сумасшествие, но коль скоро он появился, у меня нет другого выхода… Люди, которым случалось с ним общаться хоть сколько-нибудь продолжительное время, потом долго не могли опомниться. Кто поумнее, для своего же спокойствия старался себе внушить, что этот человек им попросту приснился. Назвать настоящее имя Брехуни я не могу по той причине, что оно встречается слишком уж на многих бронзовых дощечках, которые гласят: «Создано на пожертвования такого-то».