Душа зла

Руки Бролена покрылись мурашками. Бентли только что, сам того не ведая, ткнул в его самое больное место. Да, оставалось только понять, к какой цели стремятся их противники…

Они приехали в Главное полицейское управление и зашли в кабинет к Ллойду Митсу, заканчивавшему составлять отчет об информации, собранной относительно Элизабет Стингер. Увидев его, Бролен не смог сдержать улыбки: он еще не привык видеть коллегу без бороды.

— Что у нас есть по поводу Элизабет? — спросил он.

Митс поднял руки к потолку:

— Немного. У нее по определению не было врагов, ей никто не угрожал, и у нее не было ни одного друга, о котором мы не знали бы; последним оказался страховой агент из Арканзаса. Теперь что касается ее похищения. Салиндро отправил двух своих людей поспрашивать торговцев из той части города, где ее похитили, но в тот вечер никто не заметил ничего подозрительного. Кажется, ее дочь забирает к себе мать Элизабет. А что у вас?

Бролен пересказал ему все, чем они занимались во второй половине дня, и коротко остановился на том, куда теперь предстоит направить усилия. В течение часа полицейские на основе собранных данных вырабатывали план дальнейших действий. Затем они заказали по телефону китайскую еду. Заодно Бролен успел отнести в лабораторию образец слюны, взятой им у Милтона Бомонта, сопроводив его короткой запиской, адресованной Карлу Диместро и Крейгу Нова.

Трое мужчин устроились в кабинете Бролена и начали внимательно разбирать тонны документов, изъятых в квартирах обеих жертв. Распечатки телефонных разговоров, банковские счета, квитанции, недавняя почта… Все это надо было проверить, убедиться, что в них не содержится ничего необычного, что могло бы вывести их на след убийцы. Бролен хорошо знал: в случае с «серийниками» подобная скучная работа, как правило, не дает никаких результатов, потому что чаще всего убийца никоим образом не выходит на связь со своей жертвой непосредственно до момента совершения самого преступления, однако эту работу приходится проделывать всегда. Наконец-то инспектор был вынужден признать, что присутствие Бентли Котленда не было исключительно тяжким бременем, тот вполне мог быть приятным, как сегодня, и даже оказаться полезным. Тем более что он постепенно начал все лучше разбираться в ремесле полицейского, открывшемся ему во всей своей красе и реалистичности, сильно отличаясь от того, что он, должно быть, представлял себе, сидя на университетской скамье. Со своей стороны, Бролен не мог его ни в чем упрекнуть — в конце концов, он сам когда-то воображал себе ежедневную кропотливую работу полицейского вовсе не такой, какая она есть на самом деле; пребывание в ФБР было тому великолепной иллюстрацией.

Солнце постепенно закатывалось за горизонт, и раскинувшийся за большими окнами кабинета Портленд озарился множеством огней.

Бролен несколько раз порывался позвонить Джульет, просто для того, чтобы услышать ее голос и, может быть, напроситься к ней на ночь, но каждый раз прогонял от себя эту мысль. Их отношения едва завязались, — и лучше было не торопиться; завтра утром надо отправить ей цветы. Эта мысль ему понравилась, и он вновь погрузился в бесконечную серию цифр.

Когда отворилась дверь, все трое решили, что прибыл их обед, но вместо разносчика в дверях появился Ли Флетчер, беспокойно наморщивший лоб.

— Джош, проблема с Джульет Лафайетт. Охранявшие ее Сиддон и О'Доннер, передали 10–49, и это напрямую касается девушки.

Код 10–49 в полиции Портленда означал, что совершено убийство; увидев, как побледнел Бролен, Флетчер поспешил добавить:

— С ней все в порядке. Кажется, речь идет о ее подруге… — Он посмотрел на клочок бумаги, который держал в руке. — Некая Камелия Маккой. Она была убита.

Бролен закрыл глаза и не заметил, как в пальцах сломался карандаш.

60

Высокий дом Камелии Маккой был окружен желтой лентой, трепетавшей на ветру. Несколько автомобилей, добрая половина которых стояла с включенными «мигалками», казалось, были беспорядочно разбросаны вдоль по улице, по крайней мере, так подумал Бролен, приехав на место происшествия.

Наступила ночь, и, вылезая из «Мустанга», инспектор вздрогнул, но не смог бы ответить, отчего — от холода или страха. Он почти сразу же заметил «Форд» без опознавательных знаков, в котором Гарри Сиддон протягивал Джульет кофе. Она находилась на пассажирском сиденье, дверца рядом с ней была открыта, плечи девушки укутаны одеялом. Увидев Бролена, она выскочила из машины и молча подошла к нему.

Они долго стояли, обнявшись, пока Бролен не отступил на шаг, чтобы взглянуть Джульет в глаза. «Мигалки» озаряли ее лицо сюрреалистическими красными сполохами.

— Держишься? — спросил он, скорее чтобы дать ей понять, что он беспокоится за нее, нежели ожидая какого-либо ответа.

Она робко пожала плечами и снова прижалась к нему. Бролен почувствовал, как грудь девушки сотрясает крупная дрожь, но все, что он смог сделать, это погладить ее по голове. Сказать было нечего: наступил один из тех моментов, когда слова не способны утешать, а молчание и простое рукопожатие могут сделать гораздо больше.

К ним приблизились два человека один из новичков и сотрудник лаборатории, но, видя их скорбные лица, они так и остались стоять в стороне. Командование операцией взял на себя Ллойд Митс.

Наконец они разомкнули объятия, и Бролен усадил Джульет в машину, принес ей горячий чай. Джульет почти машинально взяла его онемевшими пальцами.

— Я должен войти внутрь, — мягко объяснил он.

Она кивнула, и одеяло медленно соскользнуло с ее плеч.

— Знаю.

Бролен увидел двух человек из службы судебно-медицинской экспертизы, нетерпеливо ожидавших его возле крыльца.

— Гарри и Пол отвезут тебя домой и останутся там до моего приезда, ладно?

Вместо ответа Джульет крепче сжала губы, кровь отлила от них, и они побелели, став похожими на бороздки, прочерченные в снегу. Бролен поцеловал девушку в лоб и пошел прочь.

Час спустя Камелия Маккой покинула свой дом в черном мешке, шуршание которого напоминало скрип дорожных сумок во время отъезда в отпуск.

Отъезда в очень и очень далекие края.

Навсегда.

Иногда нам с искренним удивлением приходится констатировать, какой силой обладают переполняющие нас чувства: они возносят нас над нашей способностью воспринимать окружающую действительность и растягивают время настолько, что, кажется, полностью выдергивают нас из неумолимого потока часов и минут, и тогда мы воспринимаем происходящее как будто откуда-то издалека. Так и Джульет — она прожила несколько следующих часов в каком-то ином мире, словно сознание перестало ощущать течение времени, дабы ей легче было преодолеть нахлынувшую боль.

Она оставила обоих полицейских в гостиной и поднялась в спальню, в свое убежище. Вместо того чтобы упасть на кровать и всласть выплакаться, как поступает большинство людей, Джульет долго ходила кругами по комнате и наконец открыла окно. Подобно вихрю любопытных призраков, холод мгновенно ворвался внутрь.

Джульет перегнулась через подоконник. В ледяном небе бесстрастно мерцали звезды. Тысячи бриллиантовых глаз, расстояние до которых казалось обманчиво коротким, величественно светились над спящей землей.

Звезды шепчут, подумала она, они поют в космосе. Озаряя бесконечный мрак своим пылающим хором.

Джульет посмотрела на колокольню церкви Преподобного Виллема, поискала глазами луну, но не обнаружила ее — вокруг горели лишь городские огни тщеславия и висели густые тени.

Разглядывая мириады этих земных звезд, Джульет вспомнила слова Камелии, сказанные подругой несколько месяцев назад, когда она сама, чудом избежав гибели во время похищения, с трудом приходила в себя.

Смерть раздражает, ее не любят, и, когда она приходит, всегда хочется, чтобы, она прошла от нас как можно дальше.

Это было правдой. Сама мысль о смерти отвратительна человеку. Иногда она становится такой навязчивой, что от нее невозможно отмахнуться, но относиться к ней по-другому все равно сложно. Джульет вспомнила про своего кота Хумуса. Когда она была ребенком, в их доме жил большой черный кот, Хумус. Его завели родители еще до рождения Джульет, он был в доме, когда она появилась на свет, когда ее крестили, и даже в ее десятый день рождения Хумус все еще находился рядом с ней. Он был частью ее жизни, неотъемлемой частью ее вселенной. Но однажды утром она нашла Хумуса на полу у софы, он лежал, вытянувшись во всю свою длину, а его фиолетовый язычок вывалился на плитку пола. Джульет было тогда двенадцать, она не сразу поняла, что случилось, и, взяв кота на руки, ощутила пальцами его холодное маленькое тело. В тот день она долго плакала. Она никогда не думала, что однажды Хумус может умереть, тем более так. Никакой прощальной ласки, ни одного мяуканья напоследок, ничего, только холодное тельце на полу в субботнее утро. Позднее она услышала разговор отца с матерью. «Он ведь мог пойти и сдохнуть где-нибудь еще, разве не так? Я думал, кошки, собираясь умирать, прячутся. Да, мне тоже тяжело, но что за хрень! Подумай о Джульет, каково это, увидеть безжизненное тело своего кота с утра пораньше, думаешь, ей это приятно? По крайней мере, если бы он умер где-нибудь на улице или в соседском саду, девочке было бы легче. Никто бы ничего не увидел, и, больше не замечая кота в доме, мы бы просто-напросто поняли, что он сдох. Всем было бы намного легче».