Страница 14 из 14
Шторм неожиданно стих. Качка полностью прекратилась. Словно тоже это заметив, Плуто слегка приподнял голову, внимательно посмотрел на хозяина и едва заметно кивнул. Потом устрашающе вздрогнул, заржал и с огромным усилием поднялся на слабых, дрожащих ногах. Николас смотрел зачарованно, не веря собственным глазам. Плуто встал! Теперь он сможет есть и пить, а значит, не умрет! Великолепный липициан поверил новому хозяину, принял решение и совершил подвиг.
Николас обнял коня, прижался щекой к голове и зарыдал в голос. Ни разу в жизни он не испытывал благодарности столь глубокой. Смерть главного героя по пути во Флориду нанесла бы самый жестокий удар из всех, что посылала судьба. И вот Плуто возвращается! Николас предложил воды; конь благодарно взглянул и начал жадно пить. Потом повернулся и посмотрел на остальных. Нина радостно заржала в своем стойле, приветствуя друга. Николас провел в контейнере еще час, чтобы убедиться, что Плуто не ляжет снова. К счастью, он с аппетитом ел и выглядел заметно лучше.
Фон Бинген сразу отправился разыскивать Богарта, но на палубе не нашел и постучал в дверь каюты. Томпсон открыл, удивился и сказал, что ухаживал за женой.
– Как он? – мрачно спросил американец, не сомневаясь, что попутчик пришел, чтобы сообщить о гибели липициана. Надежды на спасение не оставалось: жеребец лежал слишком долго.
– Встал, – с широкой улыбкой ответил Николас, и Томпсон остолбенел от изумления.
– Не могу поверить. Когда я его видел, он доживал последние часы. – Николас согласно кивнул. – Как вам удалось его поднять?
– Разговаривал. Умолял встать, и в конце концов он согласился. – Радость и облегчение захлестывали и кружили голову.
– Значит, вы лучше меня. В прошлом году мне так и не удалось поднять свою кобылу, что бы я ни делал. Трижды приглашал ветеринара, и все-таки ничего не помогло. Правда, должен признаться, что не умолял ее подняться. – Он рассмеялся. – Что ж, поздравляю. Молодец! – Он похлопал Николаса по плечу. – После обеда выпьем за его здоровье, отпразднуем победу.
– Спасибо. Просто хотел, чтобы вы знали. – Николас надеялся встретить за обедом Моник. С тех пор как Плуто лег, он думал только о его здоровье и ни разу ее не видел. Она же продолжала проявлять настойчивый интерес и даже прислала в каюту бутылку шампанского с запиской, в которой признавалась, что соскучилась. Очаровательная француженка очень старалась и в более подходящее время давно бы преуспела. Но сейчас события разворачивались таким образом, что было попросту не до нее.
В свою каюту Николас вошел сияющим. Плуто вернулся к жизни, а значит, спас хозяина и двух его сыновей. На горизонте забрезжила надежда.
Глава 6
До последнего дня морского путешествия Николас не спускал глаз с Плуто и других лошадей: все чувствовали себя прекрасно, а липициан выглядел даже сильнее, чем прежде, твердо держался на ногах, с аппетитом ел и пил. После болезни он особенно привязался к новому хозяину и всякий раз, когда Николас входил в контейнер, встречал его приветственным ржанием. Казалось, что теперь он понимает собственное значение и знает, чего от него ждут. Сам же Николас чувствовал, что приобрел верного друга.
Дневные часы он проводил с сыновьями: играл в шаффлборд, купался, стрелял по тарелочкам вместе с Тобиасом и с ним же гулял по палубе. С тех пор как Плуто поднялся, вечера проходили в обществе Моник. Прекрасная пара танцевала едва ли не до рассвета, неизменно восхищая всех присутствующих, и вообще замечательно проводила время. Танго в исполнении Николаса и Моник превратилось в достопримечательность парохода; они сногсшибательно смотрелись вместе. Француженка обладала врожденной артистичностью, обожала внимание публики, а рядом с красивым элегантным мужчиной чувствовала себя особенно уверенно. И вот наконец в последнюю ночь, проводив даму до каюты, он ее поцеловал. Пара лишних бокалов шампанского за здоровье Плуто помешала противостоять очарованию Моник и романтическому свету полной луны – тяжелой и поразительно яркой в темном ноябрьском небе. На следующий день пароход прибывал в Нью-Йорк.
– Когда собираетесь вернуться в Германию? – шепотом спросила Моник после второго поцелуя. Ей очень хотелось встретиться снова и продолжить морские радости.
– Не собираюсь, – спокойно ответил Николас, и она взглянула с удивлением.
– А я думала, что вы едете ненадолго, чтобы где-то показать лошадей.
– Останусь в Америке, – лаконично пояснил фон Бинген, не желая распространяться о том, что намерен показывать лошадей в цирке. Грядущая жизнь его смущала: цирковых артистов он всегда считал по меньшей мере странными, и вот теперь предстояло стать одним из них. Вряд ли когда-нибудь удастся привыкнуть к новому положению.
– Существует ли особая причина, по которой вам придется остаться? – со страхом и подозрением уточнила Моник. Она знала, что в последние годы люди начали покидать Германию ради спасения собственной жизни, однако элегантный светский господин не имел с ними ничего общего.
– Да, – признался Николас и оперся спиной на перила. Лгать не хотелось. Конечно, лучше было бы ничего не объяснять, но ведь она добивалась ответа.
– Вы еврей? – спросила Моник с особым любопытством. Трудно было поверить, что это возможно: имя, титул и внешность говорили о знатности, богатстве и – главное – благородном происхождении.
– И да, и нет, – честно ответил Николас. – До недавнего времени, в обычной, нормальной жизни, я им не был. А в гитлеровской Германии, кажется, внезапно стал. Дело в том, что своей матери я никогда не знал. Родители развелись сразу после моего рождения, а несколько недель назад мы с отцом узнали, что она была наполовину еврейкой. По законам нацистов и я сам, и мои сыновья – тоже евреи и подлежим отправке в трудовой лагерь. Спасение только в эмиграции, поэтому мы плывем в Америку.
Слова поразили Моник, причем он не мог понять, какое из известий ее шокировало: то, что он едва избежал страшной участи, или то, что его мать была еврейкой.
– Какой ужас, – наконец прошептала она с откровенным сочувствием. – И какой абсурд. Что же будете делать? – Моник выглядела встревоженной и расстроенной, что подтверждало ее доброту. Николас невесело рассмеялся.
– Выбор небогат. Никакой профессии у меня нет, ничего делать толком не умею. Возможно, смог бы работать учителем танцев, шофером или конюхом. Не могу сказать, что занятия эти очень привлекательны, а на раздумья оставалось лишь несколько недель. Друг дал лошадей – тех самых, которые едут в Америку вместе с нами. Две из них липицианской породы и отлично выучены для представлений. Собираюсь работать в цирке в качестве наездника. – Он удрученно покачал головой. – Младший сын в восторге. Не могу сказать, что разделяю его радость, но благодарен хотя бы за то, что смог вывезти детей из Германии и найти работу. Так что, дорогая, ночи напролет вы танцевали с цирковым артистом. Боюсь, узнав об этом, ваши друзья были бы шокированы – как, впрочем, и мои тоже.
Высказав все, что тяготило душу, Николас почувствовал себя одновременно и хуже, и лучше. Хуже потому, что нелепость ситуации составляла сущность реальности, а лучше потому, что нелепость вызывала не слезы, а смех. Не найдя достойной реакции, Моник растерянно засмеялась.
– Вы серьезно? – Показалось, что он шутит, разыгрывает. Но нет, тяжелый взгляд доказывал иное. Более странной истории не приходилось слышать ни разу в жизни. Обычно из Германии уезжали доктора и юристы – настоящие евреи, – но только не такие образцовые аристократы, как Николас.
– Абсолютно серьезно. Из Нью-Йорка повезу сыновей и лошадей в штат Флорида, где нас нанял самый известный в мире цирк. Эти добрые люди помогли вырваться из Германии и предложили работу, за что я им безмерно признателен. Боюсь, вы появились в моей жизни с небольшим опозданием. Еще месяц назад я бы ухаживал за вами самым изысканным и благородным образом, а после возвращения на родину наносил бы вам визиты. А теперь вот перезимую во Флориде в обществе клоунов, акробатов и прочих экстравагантных личностей, а оставшиеся девять или десять месяцев года буду вместе с ними колесить по всей Америке. Зато смогу посылать почтовые карточки с видами самых разных уголков Соединенных Штатов.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.