Страница 100 из 101
Игорь опустил голову, хмуря брови. Слова гусляра падали ему в самое сердце! Он будто заново переживал прошедшие события.
вещал гусляр напевными словами.
Застыла половчанка, жена Владимира, боясь слово пропустить. И Лавр, сын Узура, так и оставшийся Игоря, тоже замер.
А голос гусляра звенел высоко и напряжённо:
Боярин Ольстин был поражён и растерян. Похолодело у него в груди. А вдруг и про него в песне сказано, как трусливо бежал он из битвы, войско своё бросив? Украдкой огляделся Ольстин, не заметил ли кто его волнение.
Вот уже и о битве пел гусляр:
Отлегло от сердца у Ольстина, нет о нём в песне ни слова.
Зато забегали беспокойно глаза у Ярослава Всеволодовича.
Не забыл о нём в своей песне гусляр:
Насторожился и суздальский посол, когда гусляр упомянул его могучего властелина:
Не обошёл молчанием скорбный певец и галицкого князя, отца Ефросиньи:
Влажно заблестели печальные очи Ефросиньи, заволновалась её грудь под вызолоченной бебрянью княжеского платья. О ней вёл сказ седовласый гусляр:
Не удержалась от жалобного всхлипа Агафья. Ольга смахнула со щеки слезу изящным пальчиком. В очах Василисы застыло страдальческое выражение.
Игорь в эти мгновения взирал не на гусляра, а на Ефросинью.
Вышеслав заметил, какие были у него глаза! Так смотрят лишь на самого дорогого и близкого человека!
Вот гусляр-сказитель сменил тональность своего голоса, переходя от скорби к радости: