Черная гора

– Нет, спасибо. Ничего.

– Я хочу пить. Арчи. Принеси, пожалуйста, пива. Две бутылки.

И я отправился на кухню.

3

Прошло три недели и восемь часов. Во вторую пятницу апреля, в одиннадцать утра, Вульф спустился на лифте из оранжереи в прихожую, протопал в кабинет и водрузился в свое огромное, рассчитанное на слона, кресло.

Как обычно, я просматривал утреннюю почту, которую клал на его книгу для записей под пресс-папье.

– Надо немедленно заняться письмом, которое наверху, – сказал я ему. – Кэртрайт из Консолидейтед Продакс снова жульничает, или он так думает. В последний раз он заплатил по нашим векселям двенадцать грандов и не пикнул. Вам надо поговорить с ним.

Вульф оттолкнул пресс-папье с такой силой, что оно покатилось по столу и упало на пол. Потом схватил кипу почтовой корреспонденции, смял ее в комок и кинул в корзину.

Конечно, это было мальчишеством, потому что он прекрасно знал, что я ее позже выну оттуда, но жест был красивым, и я его оценил. Судя по его настроению, я бы не удивился, если бы он взял другое пресс-папье, вырезанное из черного дерева (оно уже однажды было использовано неким человеком по имени Мортимер, чтобы раскроить череп жене) и бросил его в меня. А в моем настроении я бы не стал уворачиваться.

За прошедшие пятьсот двенадцать часов была проделана масса работы. Сол Пензер, Фред Даркин и Орри Кэтер, все были созваны в первое же утро и получили задания, и заплатили им ровным счетом 3143 доллара и 87 центов, включая расходы. Я работал по шестнадцать часов в сутки, частично головой, частично ногами. Вульф общался с тридцатью разными людьми, в основном в кабинете, но к пятерым из них, которые не могли прибыть к нему, он сам выходил и даже выезжал, чего никогда не сделал бы за гонорар. Он проводил часы у телефона и за это время шесть раз звонил в Лондон, пять в Париж и три раза в Бари, Италию.

Конечно, все это были пустяки по сравнению с тем, что пришлось проделать полицейским. Дни проходили за днями, версия отпадала за версией, и дело бы заглохло, если б велось для проформы. Однако полиция постоянно работала над ним, и по двум причинам: во-первых, они опасались осложнений международного характера и хотели избежать их; во-вторых, они надеялись, что это будет анекдотом года – лучший друг Ниро Вульфа убит, и вроде Вульф работает по этому делу, однако ни один человек еще не привлечен к ответственности. Поэтому бумаги продолжали копиться и работники закона не могли расслабиться даже немного, если бы и хотели. Кремер звонил Вульфу пять раз, Стеббинс еще больше, и Вульф дважды принимал участие в совещаниях у окружного прокурора.

Мы девять раз обедали в «Рустермане», и Вульф настаивал на оплате заказа, что возможно нарушало другое условие – он был душеприказчиком имущества. Вульф приходил рано, чтобы провести часок на кухне и дважды спорил с ее обитателями – в первый раз по поводу морнейского соуса, а затем они разошлись во мнении, как готовить деволяй. Я бы заподозрил его в брюзгливости, если бы физиономии шеф-поваров не свидетельствовали о том, что он абсолютно прав.

Конечно, Кремер со своей армией выполняли всю рутинную работу. Автомобиль, из которого стреляли, оказался украденным часом раньше со стоянки на Западной Пятьдесят шестой улице, а затем брошенным на Второй авеню. Эксперты, начиная от дактилоскопистов до специалистов по баллистике, напустили кучу тумана и все без единого ответа, с тем же результатом работали три-четыре дюжины людей, отрабатывающих «женскую» версию, которая через пару недель разрослась и включила еще больше женщин в дополнение к первым семи, охватывая его знакомых уже не за год, а за четыре. Однажды Кремер сказал Вульфу, что он, если хочет, может пройти всю цепочку, просмотрев около трехсот записей бесед с восемьюдесятью четырьмя опрошенными, и Вульф посмотрел их. Он провел за ними у окружного прокурора одиннадцать часов. В результате сделал девять предположений, по всем была проведена работа, но дело не сдвинулось с места. Он оставил в покое женщин и те чувства, которые они вызывали у копов, и переключил Сола, Фреда и Орри, уж не говоря обо мне, на международное направление. Была проделана большая работа. Мы многое узнали о тех десяти организациях, которые перечислены в манхэттенском телефонном справочнике и названия которых начинались со слова «югославский». Мы узнали также, что сербам наплевать на боснийцев и еще на хорватов. Что преобладающее большинство югославов в Нью-Йорке настроены против Тито, и практически все против русских. Что восемь процентов швейцаров на Парк-авеню – югославы. Что жители Нью-Йорка, которые сами или их родители родом из Югославии, уклоняются от разговоров с незнакомыми лицами и могут полностью прекратить общение, если им покажется, что вы что-то вынюхиваете. И кучу других вещей, из которых только немногие таили слабую надежду навести наконец на след той птички, что выпустила три пули в Марко Вукчича. Но все вылетело в трубу.

В первые четыре дня мы видели Карлу еще дважды. Она явилась в субботу днем и спросила Вульфа, правда ли то, что, как было объявлено, похорон не будет. Он сказал, что да, в соответствии с последней волей Марко, изложенной в письменном виде, его кремируют и без церемоний. Она возразила, что сотни людей хотели бы выразить ему уважение и любовь, а Вульф ответил, что если уважать убеждения, которые есть у человека, но которого уже нет и он не может их отстоять, он должен иметь право диктовать, как распорядиться собственным телом. Единственное, чего она смогла добиться, так это обещания, что прах отдадут ей. Затем она поинтересовалась успехами расследования. Вульф же ответил, что сообщит, когда будет, что сообщить. Этот ответ ее явно не удовлетворил.

Она снова пришла в понедельник вечером. Мне надоело реагировать на проклятый дверной звонок, и я поручил это Фрицу. Войдя в кабинет, она приблизилась к столу Вульфа и выпалила:

– Вы сообщили полиции! Они продержали там Лео целый день, а днем пришли за Полем и его забрали тоже. Я знала, что не должна вам доверять.

– Пожалуйста, – начал было Вульф, но ее прорвало. Он откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Карла продолжала свою высокопарную декламацию, пока не остановилась, чтобы перевести дыхание. Вульф, открыв глаза, осведомился: – Ты закончила?

– Да! Я совсем закончила. Вместе с вами.

– Тогда не о чем говорить. – Он дернул головой. – Вот дверь.

Она подошла к красному кожаному креслу и села на край.

– Вы же говорили, что не сообщите о нас полиции.

– Я не сообщал. – Он устал и был возмущен. – Если ты мне не доверяешь, ты не поверишь ничему, что я скажу, так к чему лишние слова?

– Я хочу их услышать.

– Очень хорошо. Я ничего не сказал полиции ни о тебе и твоих соратниках, ни о твоих предположениях относительно убийства Марко. Но они не дураки и, я точно знаю, доберутся до сути. Я удивлен, что этого еще не случилось. Они приходили к тебе?

– Нет.

– Придут, совершенно точно. У меня только четыре человека, и мы не справляемся. У них полки. Если ты им скажешь, что приходила ко мне в четверг вечером, они обидятся, что я утаил это от них, но это неважно. Можешь сказать им или не говорить, как хочешь. Что касается информации, которую ты мне дала, поступай с ней, как хочешь. Может быть, лучше предоставить им докопаться до нее самим, потому что в процессе поиска они могут обнаружить что-то, о чем ты не знаешь. Поскольку ты здесь, я могу также сказать тебе, каких успехов я достиг – никаких. – Он повысил голос. – Никаких.

– Совсем ничего?

– Ничего.

– Я не скажу полиции то, что сказала вам. Но это не имеет значения. Если вы этого не сделали, так сделаете. – Вдруг она вскочила, простирая руки. – Ах, как вы мне нужны! Мне нужно спросить вас, – мне нужно сказать вам, что я должна сделать. Но я не скажу! Не скажу! – Она повернулась и ушла. Она двигалась так быстро, что, когда я вышел в прихожую, она уже открывала входную дверь. А когда я подошел к двери, она уже вышла и дверь была закрыта. Через одностороннее стекло я видел, как она спускалась по ступенькам, уверенная, гибкая, как фехтовальщица или танцовщица, что было вполне справедливо, поскольку она занималась и тем, и другим.