Страница 41 из 59
Можно было насчитать по меньшей мере двадцать возможных причин, исключая причины личного порядка, почему Цецилия внезапно пожелала встретиться со мной, но даже не намекнула, зачем именно. Хотя строить всякие догадки было бесполезно и нужно было только набраться терпения, я всю дорогу в такси только этим и занимался. К сожалению, нажимая кнопку звонка в вестибюле особняка на Пятой авеню, я успел перебрать в уме только половику возможных предлогов.
Одновременно я размышлял и над тем, как меня встретит Хакетт — как нанятого частного детектива или как гостя, однако мне не пришлось решать эту проблему. Цецилия, вышедшая мне навстречу, взяла у меня пальто, передала Хакетту, схватила меня под локоть, провела в одну из комнат и закрыла за собой дверь.
— Вас хочет видеть мать, — заявила она.
— Да? — удивился я. — А я думал, что вы…
— Так оно и есть, но к такой мысли я пришла только после того, как мать уговорила меня заманить вас к нам. Видите ли, сейчас у нас сидит сам начальник полиции Нью-Йорка, и, полагая, что вы можете отказаться приехать к нам, они попросили меня позвонить от своего имени. Выполнив их просьбу, я поняла, что тоже хочу видеть вас. Они оба находятся наверху в музыкальном зале, но прежде чем пойти к ним, я хочу задать вам вопрос. Что вы знаете об Эдвине Лэдлоу и этой Фэйт Ашер?
События принимали непредвиденный оборот. По мысли Вулфа, я должен был, по возможности, не раскрывая карт, выяснить, осведомлена ли она о тайне нашего клиента, а тут она заговорила первая, и я должен был изображать человека неосведомленного.
— Лэдлоу? — Я недоумевающе покачал головой. — Понятия не имею. А в чем дело?
— Вы ничего не знаете?
— Нет. А что я должен знать?
— Я думала, что вы должны знать все, раз являетесь виновником всех неприятностей. Видите ли, не исключено, что я все же когда-нибудь выйду замуж за Лэдлоу. Вы оказались подлецом, и я могу выйти за него замуж даже сейчас, если он попадет в неприятное положение. Мое мнение о вас складывается на не совсем еще проверенной информации, и я могу изменить его. Вы действительно подлец?
— Я подумаю и потом отвечу вам. Так что Лэдлоу и Фэйт?
— Я сама хочу знать. Полиция интересуется, известно ли кому-нибудь из нас, что Эдвин был знаком с ней. Конечно, он не знал ее. По-моему, они получили какую-то анонимку. Я думаю, что они хотят попечатать на каждой из наших пишущих машинок, которых у нас четыре… нет, пять — по одной у Хакетта, Сесиля и у меня и две в кабинете мамы. Вы действительно ничего не знаете?
— Ну, теперь-то знаю, вы же рассказали мне. — Я погладил ее по плечу. — А знаете, если вам придется туго и нужна будет работа — позвоните мне. У вас есть задатки дамы-детектива, так как вы сразу поняли, зачем полиции понадобились образцы шрифта всех ваших машинок. Они взяли их?
— Да. Можете представить себе, как это понравилось матери, но она все же разрешила им взять образцы.
Я снова погладил ее по плечу.
— Не позволяйте этому нарушить ваши брачные планы. Несомненно, полиция получила анонимку, но они приходят ежедневно дюжинами и не стоят ломаного гроша. Даже если в письме утверждается, например, что Лэдлоу — отец ее ребенка, это ничего еще не доказывает. Отправители анонимок никогда…
— Да, дело не в этом. Если он отец ее ребенка, это доказывает, что после выхода за него замуж у нас сразу же могла бы быть семья, которую я так хочу иметь. Меня беспокоит, что у него неприятности, а какой-либо помощи от вас ждать не приходится.
Миссис Ирвин, безусловно, правильно охарактеризовала ее. У нее был трезвый взгляд на вещи.
— Теперь вы можете поступать так, как найдете нужным, — продолжала Цецилия. — Если вы хотите уклониться, от встречи с мамой и начальником полиции — вам известно, где ваше пальто и шляпа. Мне не нравится, что меня использовали в качестве приманки, и я могу сказать им, что вы рассердились и ушли.
Мне предоставлялся выбор. Возможность поболтать с миссис Робильотти казалась мне довольно привлекательной, поскольку ее можно было довести до такого состояния, что она выболтает что-нибудь интересное, но там будет присутствовать начальник полиции Скиннер, по всей вероятности, разговор сведется к пустопорожней болтовне. И вместе с тем было бы полезно выяснить, почему они не постеснялись использовать Цецилию. Я сказал, что мне не хотелось бы разочаровывать ее мамашу, и мы вместе поднялись на следующий этаж. Она провела меня в ту самую гостиную, где во вторник вечером мы встретились с дамами, не дождавшись, что нам подадут коньяк.
Там оказалось в сборе все семейство — Сесиль стоял у окна, а мистер и миссис Робильотти с начальником полиции Скиннером сидели в дальнем конце с бокалами, конечно, уж не шампанского. Как только Цецилия и я подошли к ним, Робильотти и Скиннер встали, но не для того, чтобы пожать мне руку. Миссис Робильотти вздернула костлявый подбородок, но это не произвело того впечатления, на которое она явно рассчитывала. Нельзя сделать вид, что сидя ты смотришь свысока на человека, который стоит.
— Мистер Гудвин поднялся сюда по доброй воле, — заявила Цецилия. — Я предупредила его, что вы устроили ему засаду, но он все равно пришел. Познакомьтесь, мистер Скиннер, — мистер Гудвин.
— Мы знакомы, — заметил начальник полиции тоном, из которого следовало, что он вовсе не испытывает бурной радости, видя меня. После нашей последней встречи около года назад у него еще больше поседели виски и на лице прибавилось морщин.
— А я хочу сказать, — провозгласила миссис Робильотти, — что предпочла бы вообще больше никогда не видеть вас в своем доме.
— Луиза, Луиза, не нужно, — укоризненно покачал головой Скиннер и, переведя взгляд на меня, продолжал: — Гудвин, мы сейчас разговариваем совершенно неофициально. Альберт Грантэм был моим близким, дорогим другом. Я знаю, как болезненно он воспринял бы то, что произошло у него в доме, и считаю своим долгом перед ним…
— Но он так же, — прервала его Цецилия, — никогда не позволил бы, позвав кого-то к себе домой, не предложить ему стула.
— Верно, — согласился Робильотти. — Гудвин, присаживайтесь.