Здесь водятся чудовища

— И всю жизнь заложить за эти считанные минуты! — вспыхнула Корделия. — Сколько женщин ты обокрал, сколько жизней сгубил на корню? Но сегодня не твой день, любовный трепач, поскольку ты встретил не одинокую девушку, а сразу троих одиноких девушек! С единой целью — отомстить за наших сестер!

В гневе она готова была разорвать его когтями.

— Вот как, ты хочешь направить их против меня? — Из-за холма показался Грегори. Он взбирался по склону, устремляясь к ней, распахнув руки, готовый ее обнять.

«Иди сюда», — предательски прозвучал голос в сознании. И она заставила себя отвернуться. Голос лип к ней, привлекал к себе.

Ртуть затрепетала при виде приближающегося Джеффри, который, протягивая к ней руки, воскликнул с мольбой:

— Убери меч, пусть ничто не разделяет нас и ничего не будет между нами.

Ртуть стала разворачивать лошадь, но та упиралась, словно чувствуя, что за спиной у нее существо необычной, неземной породы.

— Сейчас мы встретимся клинком к клинку и пусть он выбьет у меня оружие из руки, если сможет!

Однако неведомая сила удерживала ее, пытаясь повернуть лицом к нему, всеми фибрами души крича в ней о любви. Как она ни противостояла этому, голова, тем не менее, упрямо поворачивалась. Хотя внутренний голос кричал тревожно:

«Опасность! Убегай, пока не поздно! Уноси скорее ноги! Не подпускай его, или ты никогда уже не сможешь полюбить человека!»

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Когда голова Ртути все-таки повернулась, перед ней снова появилась сорока — но в этот раз клюв ее не был распахнут от смеха — в нем было два больших катышка. Вспрыгнув ей на руку, она выбросила содержимое клюва на ладонь.

— Что это?

— Шерсть, мадемуазель!

— Шерсть?

— Это очески из шерсти самой красивой овечки!

Заткните ими уши, и вы больше не услышите соблазнителя, не услышите его льстивых уговоров, он потеряет власть над вами и вы будете свободны, без труда избежав его чар!

Трясущимися руками Ртуть заткнула уши комочками шерсти тонкорунной овцы — и голос ганконера немедленно стих, превратившись в невнятное бормотание, едва слышное сквозь удары пульса в голове.

Сорока снова по-птичьи ухмыльнулась, и, взмахнув крыльями, была такова. Через несколько секунд она вернулась, вертясь рядом с Корделией. Ртуть закричала ей:

— Быстрее! Заткни уши этими шариками, они освободят нас от чар!

Ганконер уже повернулся к Корделии, умоляя ее не сдерживать желания, но та ловко воткнула затычки в свои прелестные ушки, которыми он заклинал слушать его и подчиняться ему. На лице Корделии тут же появилось облегчение. И в третий раз сорока, появившись неведомо откуда, выпорхнула перед Алуэттой, которая немедленно взяла затычки и употребила их по назначению.

Голос за ними, превратившийся в настойчивый бубнеж, вскоре стал приобретать угрожающие интонации — мольбы и уговоры сменились угрозами и проклятиями, а затем — воем отчаяния. Но девушки уже не прислушивались к соблазнителю девичьих сердец. Без остановки они домчались до края долины и вступили в лес, полный сосен и болиголова.

Здесь Ртуть вытащила затычки. Осмотревшись по сторонам, она закричала:

— Спасибо, сорока! Мы тебе многим обязаны и надеемся отплатить тем же!

Корделия уставилась на пару маленьких комочков у нее в ладони и печально произнесла:

— Чувствую себя так, словно навеки рассталась с Аленом.

— А я с Грегори! — слезы потекли по щекам Алуэтта.

— И я чувствую себя так, словно Джеффри потерян для меня навсегда, — откликнулась Ртуть. Шмыгнув носом она продолжила:

— Но знаю, что все это — лишь происки монстра, последствия его власти над нами. Он слишком сильно всколыхнул наши чувства, пытаясь заставить сделать то, чего ему так хотелось, и что нам так не свойственно — обмануть наших женихов! Давайте же поспешим скорее вослед за ними, ибо теперь мы знаем, что нужны им как никогда!

— О, как я хочу, чтобы Ален поскорее заключил меня в объятия! — простонала Корделия.

— Для этого требуется сначала отыскать эти объятия! Леди, за мной!

— Погоди! Прежде чем мы… — лошадь Алуэтты пошла рядом с Ртутью. Лицо девушки было напряжено, однако она заставила себя договорить с усилием. — Я должна перед тобой извиниться. За этот случай с мечом.

— А-а, — махнула рукой Ртуть, — уронила дева меч… а у кого-то голова с плеч. Ничего, бывало и не такое.

Лицо Ртути внезапно подобрело. Черты разгладились, хищная гримаска покинула его, на мгновение, быть может, но все равно — приятное мгновение.

— В конце концов, я заслужила это. С моей стороны было жестоко и несправедливо поминать тебе прошлое, которое уже никакого отношения не имеет к тому, что творится с нами сейчас. Ты не словами, а делом доказала верность своему жениху — а значит и нам. — Она взяла руку Алуэтты, дружески пожав ее. — В путь, мадемуазель, осмелюсь называть тебя с этих пор подругой!

— Теперь у нас есть повод доверять друг другу, — усмехнулась Корделия. — Поскольку с этих пор мы сестры — или невестки, что одно и то же, в сущности!

— В этом не приходится сомневаться, — согласилась Ртуть. — И не просто сестры — а сестры по оружию.

Вперед, леди — наши женихи состарятся в ожидании — хотя, быть может, и не знают, что мы спешим по их следу!

— Но мы спешим! — улыбка посетила лицо Алуэтты, блеснула на несколько кратких мгновений, и в ней уже не было ни тени подозрения или обиды.

Так, бок о бок, они мчались через леса, больше не доверяя торным дорогам, и предпочитая идти оленьей тропой.

Тем временем Джеффри вместе с Аденом и Грегори двигались по плоской и накатанной, словно палуба корабля, равнине, расстилавшейся до края горизонта, где лишь несколько скрюченных деревьев простерли в небо свои короткие узловатые сучья. По сторонам мелькал лишь высохший папоротник, стелившийся по земле всюду, насколько хватало глаз.

— Что за место — прямо земля мертвых! — пожаловался Ален. — Уже лето, а здесь все как будто поздняя осень. Можно подумать, солнце никогда не заглядывало в эти края!

— Лучше спроси, что за сила обратила эти края в пустыню, — хмуро откликнулся Джеффри. Оборотясь к младшему брату, он спросил:

— Что скажешь на этот счет, школяр? Я хотел сказать. Великий ученый, — тут же насмешливо поправился он.

— Попахивает колдовством, — сморщил нос Грегори, — или дурно использованной «пси». Называй, как хочешь.

— Так что, один чернокнижник высушил целую равнину, превратив ее в пустыню? — поинтересовался Ален. — Как же ему это удалось — отвел в сторону воду?

— Или же сделал так, чтобы она не накапливалась, — предположил Джеффри. — Остановил родники, завалив их камнепадом, и перегородил реки.

Несколько минут они хранили молчание, вспоминая об афанке. Кони бодро стучали копытами, взбираясь все выше по такому пологому склону, что его едва можно было заметить, лишь несколько затрудненная походка лошадей указывала на то, что они неуклонно поднимаются в гору.

Но тут Грегори неожиданно воскликнул:

— Дома!

— Хижины, — поправил Джеффри, выпятив губу, — верный знак, что ничего хорошего он от этого не ожидает. — Хотел бы я знать, откуда они вдруг взялись — мы должны были заметить их уже издали.

Этот вопрос они выяснили, как только добрались до вершины пологого склона. Под ними открывался спуск — такой же пологий, как и тот, по которому они взбирались. В центре долины виднелось пересохшее русло ручья. В дюжине ярдов от его берегов сбились в кучку соломенные крыши поселка.

Ален сдвинул брови:

— Так дело не пойдет. Ни кота, ни собаки, ни домашнего скота — и вообще ни единой души! Не нравится мне эта деревня.

— Может, все ушли отсюда, когда началась засуха? — предположил Джеффри.

— Вряд ли, — Грегори указал рукой вперед. — Посмотри, там дальше сразу начинается зеленая трава.

Как будто этот край поделили между собой лето и осень.