Зачарованный книжник

Таким образом, когда Гвен и Корделия объявились с визитом, они застали обоих за строительством башни.

Молодые люди не разговаривали, атмосфера была до предела насыщена гневом и отчаянием.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

— Б-р-р! — содрогнулась Корделия, как только они с матерью приземлились. — Что это такое? Размолвка наших любовничков?

— Похоже, страсти схлестнулись здесь не на шутку, — нахмурилась Гвен. — Будь добра, отвлеки внимание женщины, пока я попытаюсь выведать правду у своего сына.

Кивнув, Корделия направилась к Алуэтте.

Чем ближе подходила она к матовым стенам, тем больше поражалась размерам строения. Алуэтта, чье одиночество было нарушено, недовольно вскинула взгляд, но при виде Корделии на лице ее появилось виноватое выражение. Перед ней была девушка, которую она в свое время собиралась лишить жизни и всего, что эта жизнь обещала: открытий, любви, радостей материнства. И эта девушка была не старше ее самой!

— Грандиозность замысла прямо-таки потрясает! — признала Корделия. — И для чего вы строите ее?

— Для его исследований, — кивнула в сторону Грегори Алуэтта. — Он собирался строить для себя простой дом, но, решив разделить с ним его уединение, я настояла на некоторых элементах роскоши.

— Так вы планируете жить здесь только вдвоем, в полной изоляции от остальных людей? — недоверчиво спросила Корделия.

— Так предполагалось, — поджала губы Алуэтта. — Вначале Грегори был не против моего общества и моей помощи в поисках решения мировых проблем. Хотя сейчас, похоже, он придерживается иного мнения.

— В самом деле? — Корделия не могла не почувствовать негодования собеседницы. — Вы хотите сказать, что он принимает все ваши дары без малейшей радости или благодарности?

— Нет, — запнулась Алуэтта. — До сегодняшнего дня мне казалось, Грегори вполне доволен моим присутствием.

— Доволен? — Корделия и сама начинала злиться на брата. — А он признавался вам в любви?

Помолчав, девушка вынуждена была признаться:

— Да, несколько раз.

— Рада слышать, — кивнула Корделия. — Нам-то он рассказывал о своей любви к вам! Несчастной любви, как он считал, ведь Грегори не рассчитывал на ответное чувство. Подумайте, мадемуазель, неужели бы он охладел, получив такой подарок от судьбы?

— Похоже на то, — мрачно ответила Алуэтта.

— А он знает о вашей любви? Вы говорили ему об этом?

Прежде чем ответить, Алуэтта задумалась.

— Ну, нет… Но и без того я дала ему все доказательства моей любви. Любому мужчине этого было бы достаточно!

— Но только не заучившемуся школяру, который понятия не имеет о своей мужской ценности! — возразила Корделия.

— О, но Грегори замечательный любовник! — вспыхнула Алуэтта, но тут же смутилась:

— То есть… Я не то имею в виду…

— Не стоит, — усмехнулась Корделия, — меня вовсе не шокирует ваше признание. Да и сестринской ревностью я не страдаю. На самом деле ваши слова меня успокаивают и радуют!

Затем улыбка ее угасла.

— Я достаточно хорошо знаю брата, и не могу поверить, что он так страстно желал вашей любви и разочаровался, едва получив ее! Здесь что-то другое! Пойдемте спросим его!

Алуэтта в тревоге встрепенулась, но ее собеседница уже решительно шагала прочь.

— О нет! Не надо! — бросилась за ней девушка. — А вдруг он не желает меня больше видеть?

— Тогда лучше узнать это прямо сейчас, — Корделия была непреклонна.

— Но если он скажет это, то я не смогу больше оставаться здесь!

Корделия не верила своим глазам! Неужели это была та самая женщина, которая без малейших колебаний собиралась отбить у нее Алена, а возможно, и лишить ее жизни!

— Лучше знать самое худшее, — бросила она через плечо, направляясь к брату.

Тем временем Гвен подошла к сыну, который как раз закончил укладывать очередной блок и повернулся к ней. Он попытался выжать из себя вежливую улыбку, и материнское сердце тоскливо сжалось. Чтобы выиграть время, она оглядела тридцатифутовую стену и похвалила:

— Это поистине удивительно, сын мой!

— Не с такой замечательной помощницей, — бодро ответил Грегори, однако на лице его отразилось смятение, которое он, впрочем, тут же изгнал.

Гвен мысленно исследовала стену, убедилась в ее телепатической непроницаемости и сделала соответствующие выводы.

— Я рада за тебя, Грегори, — сказала она вполголоса. — В этом месте ты обрел истинную любовь, а также дело всей жизни. И Алуэтта, наконец-то, сможет примириться со своим прошлым.

— Ты права, — удивленно проговорил он. — Я, честно говоря, не рассматривал события в таком ключе.

— Ну так рассмотри, — посоветовала мать, а затем ласково спросила:

— Что может тревожить человека, перед которым лежат такие богатства?

— Все это так, — признал юноша, — но я сомневаюсь, что Алуэтта любит меня, ведь она ни разу не сказала это.

— Ты и так знаешь, — возразила Гвен. — И, поверь, ее любовь лишь возрастет, если ты будешь честен с ней.

— Да, но… — маска спокойствия слетела с Грегори. — Но она стала пленницей этой любви! Хороший же из меня любовник, мама, если я обрекаю свою избранницу на бессрочное заключение в этом месте, где она лишена человеческого общения и вынуждена довольствоваться лишь моим обществом!

Гвен с минуту изучала возбужденное лицо своего сына, и от сердца у нее отлегло.

— Не думаю, чтобы она в ближайшее время жаловалась на это, сын мой! А если уж она заскучает, то, будь уверен, отправится путешествовать, куда душе ее будет угодно. Поедешь ли ты с ней в этом случае?

— Конечно же! — горячо воскликнул юноша. — Но, подумай, что за радость такой доброй и любвеобильной женщине до конца своих дней быть привязанной к отшельнику-книжнику! Нет, естественно, изредка будут выпадать случаи, когда Короне понадобится наша помощь в каких-то сложных делах. Но по окончании мы снова окажемся здесь, в полном одиночестве! Как я могу при этом надеяться сохранить ее любовь?

— А ты не думаешь, сын мой, что после всех испытаний, через которые прошла твоя возлюбленная, она и сама предпочтет такое уединение с человеком, которому доверяет?

Грегори молчал, обдумывая услышанное, а мать не торопила его. Когда же, по ее мнению, пауза затянулась сверх меры, она сказала:

— А разве себя ты не обрекаешь на заточение, сын мой?

— Да, конечно, но я сам это выбрал, — возразил юноша.

— Так же, как и она.

— Что она?

В этот момент показалась размашисто шагающая Корделия, за ней спешила взволнованная Алуэтта.

— Так что она? — воинственно спросила сестра, уперши руки в бока и сверкая глазами на Грегори.

— Она была настолько глупа, что выбрала меня! — помертвев, ответил юноша.

— Глупа? — воскликнула Алуэтта.

— Теперь ты веришь? — спросила Корделия, бросив на нее быстрый взгляд и вновь воззрившись на брата.

Однако голос ее смягчился, когда она вновь обратилась к нему:

— Но в этом нет ничего глупого, братишка!

— Ты так думаешь? — покачал головой Грегори. — Ведь такой выбор подразумевает жизнь в заточении.

Подумай, ведь она выбирает изгнание, полную изоляцию и все! И это она! Женщина, которая заслуживает, чтоб ее холили и лелеяли, чтоб ею восхищались…

Алуэтта, как зачарованная, шагнула к нему.

— Так холь меня! Лелей! Восхищайся!

— Конечно! — отозвался он. — Но ты достойна большего! Ты заслуживаешь поклонения толпы, обожания Мужчин и зависти женщин!

— У меня все это было бы, если б я хотела! — сказала Алуэтта, обвивая его шею руками. — Но что мне было нужно больше всего, так это любовь и преданность единственного достойного мужчины! Я, наконец, обрела то, что искала! И если вы думаете: я откажусь от своего счастья, то вы просто глупец, сэр!

— Нет, в этом я не сомневаюсь, — Грегори на глазах оттаивал от близости любимой девушки. — Но все же, одиночество..

— Уединение, — поправила Алуэтта. — Которое я приветствую! О, возможно, через год-два или три мне захочется снова оказаться среди людей, разве вы откажетесь тогда сопровождать меня?