Возвращение короля Коболда

— Как скажешь, милорд, — смиренно согласилась она,

— Лишь бы ты не путала меня с моим доппельгангером, — поправился Род.

Гвен твердо покачала головой.

— Такого не может случиться ни на каком расстоянии меньше ста футов.

— Ну, надеюсь, так — но, кажется, довольно многие допустили-таки подобную ошибку.

— Они не настолько хорошо тебя знают, — промурлыкала Гвен. — Если они и видели тебя раньше, то лишь недолго и издали.

— Да, но есть некоторые, кому... ну, вот один такой! — Род остановился рядом с фигурой в коричневой рясе, сидевшей на палубе скрестив ноги, прислонившись к поручням с налитым до половины чернильным рогом в левой руке, писавшей старательным округлым почерком в огромной книге с тонкими пергаментными листами. — Приветствую вас, брат Чайлд!

Пораженный монах поднял голову. А затем по лицу у него, расплылась восторженная улыбка.

— Рад встрече, лорд Чародей! Я надеялся увидеть вас здесь!

Род пожал плечами.

— А где же еще мне быть? Это же королевский флагман. Но вы-то как сюда попали, брат Чайлд?

— Я капеллан, — просто ответил монах. — И желаю быть как можно ближе к королю и его советникам, насколько это в моих силах; ибо я стремлюсь как можно лучше записать все произошедшее в ходе сей войны.

— Значит, ваша хроника продвигается успешно? Насколько далеко в прошлое вы сумели копнуть?

— Да я, собственно, начал четыре года назад, когда умер старый король, и записывал все, что видел ж слышал о происходившем с тех пор, сперва в царствование Катарины, а потом во время совместного царствования наших добрых короля и королевы. — Он просиял, глядя на них. — И все же при нынешнем столкновении мне посчастливилось оказаться в самой гуще почти с первых дней. Мой дневник будет точен, дабы люди, которым жить много столетий спустя, узнали, сколь превосходно проявили себя люди нашего нынешнего века.

— Благородная цель, — улыбнулся Род, хотя и без должного уважения, какое заслуживал такой проект. — Однако удостоверьтесь, что записанное вами точно, хорошо?

— Не бойтесь. Я просил рассказать о каждом событии нескольких человек, и таким образом, думается, нашел нечто близкое к истине. И все же по большей части я записывал только то, что видел сам.

Род одобрительно кивнул.

— Ничего не может быть лучше материала из первичных источников. Да будет успешен ваш труд, брат Чайлд.

— Благодарю вас, милорд.

И Род с Гвен пошли дальше вдоль палубы, тогда как монах снова склонился над своим дневником. Когда они оказались за пределами слышимости, Род шепнул Гвен:

— Конечно, рассказы очевидцев не обязательно описывают случившееся в действительности. Людские воспоминания всегда бывают расцвечены тем, во что они хотят верить.

— Вполне допускаю это. — Гвен оглянулась на монаха. — И он так молод и переполнен юношескими идеалами! Несомненно, Катарина и Туан кажутся ему невозможно царственными и внушительными — а зверолюди бесконечно мерзкими и...

— Мама!

Гвен в удивлении отшатнулась, а затем расцвела лучистой улыбкой, когда поняла, что у нее на руках внезапно очутился младенец.

— Магнус, мой милый малютка! Значит, ты явился пожелать родителям счастливого плавания?

Глаза ее потемнели, когда ребенок кивнул, и Род догадался, о чем она думает — о том, что мама с папой могут и не вернуться домой к малышу. Ее требовалось отвлечь.

— Что это у него там — мячик?

Магнус держал тусклый серый сфероид, дюйма четыре в диаметре — и его поверхность внезапно зарябилась. Род уставился во все глаза.

Гвен увидела выражение отвращения у него на лице и быстро сказала:

— Не волнуйся, милорд. Это всего-навсего ведьмин мох, с коим он несомненно играл.

— О. — Род хорошо знал эту субстанцию; она была разновидностью плесени, имевшей особое свойство откликаться на мысли проецирующих телепатов. Род сильно подозревал, что она внесла немалый вклад в развитие эльфов, вервольфов и других населявших грамарийский ландшафт сверхъестественных созданий. — Когда же он начал баловаться с...

Он оборвал фразу, потому что мячик в руке ребенка менялся — и Магнус в удивлении глядел на него во все глаза. Он вытянулся вверх, сплющился и уменьшился снизу, где разделился надвое на отрезок в половину своего роста, а по бокам отделились два кусочка. Верхушка сформировалась в шар поменьше, и форму фигуры начали определять вмятины и линии.

— Что он делает? — прошептала Гвен.

— Боюсь догадываться. — Но Род с болезненной уверенностью знал, чего ему предстоит увидеть.

И оказался прав, так как комок закончил свое преображение и взмахнул опасным на вид боевым топором, открывая щель рта и показывая клыки, которые сделали бы честь и саблезубому тигру. Обозначившиеся поросячьи глазки покраснели от безумной жажды крови, и он принялся неуклюже подыматься по руке Магнуса.

Ребенок пронзительно закричал и отшвырнул его от себя как можно дальше. Уродец приземлился на палубу, осев на один бок; но этот бок выпучился в прежнюю форму, когда он поднялся на ноги и заковылял по палубе, выискивая, чего бы разграбить.

Магнус уткнулся головой в грудь Гвен, воя от ужаса.

— Вот, милый, он сгинул, — заверила его она, — или сейчас же сгинет — и, сузив глаза, обратила горящий взгляд на миниатюрного монстра. Он сделал один шаг, и нога у него превратилась в мякиш.

— Этот зверочеловек, — прошептал Род, — злая пародия на неандертальца.

Еще один шаг, и модель зверочеловека снова превратилась в мяч.

— Но ведь малыш не видел никаких сражений! — запротестовал Род. — Как же он смог...

— Милорд, — процедила сквозь зубы Гвен, — мох не сохранит свой вид, если я не буду принуждать его. Другой разум борется со мной за преобразование его.

— Тогда избавься от него — побыстрее! Кто его знает, еще найдет, чего доброго, себе подобную, и пойдут размножаться естественно!

— Готово, — отрезала Гвен.

Ведьмин мох превратился в такой гладкий шар, что так и сверкал, а потом рванул с палубы и устремился далеко-далеко, направляясь к горизонту.

Гвен снова переключила внимание на Магнуса.

— Вот, детка, вот! Ты в этом не виноват; это какой-то злой и бессердечный человек так переделал твой мячик, чтобы напутать малыша! — Она подняла взгляд на Рода со смертью в глазах. — Кто мог такое натворить?

— Не знаю, но выясню. — Род и сам испытывал желание кого-то покалечить. Он быстро окинул взглядом палубу, поглядел даже на снасти, пытаясь найти кого-то смотревшего на них — но в поле зрения находилось только двое матросов, и ни тот, ни другой даже не косились в их сторону.

Но брат Чайлд все еще что-то записывал в своей книге.

Род уставился на него. Этого не могло быть. Но... Он снова подошел к брату Чайлду, ступая легко, почти на цыпочках, и, вытянув шею, глянул через плечо монаха на записываемые им слова.

— «...они были огромными, — гласила рукопись, — со свисавшими до колен руками и утиравшимися им в самые подбородки клыками. Глаза у них были безумными красными точками, подобающими более свинье, нежели человеку, и светились они на голове, подобной шару, но слишком маленькой для столь великого тела. Единственным оружием им служил огромный и смертоносный топор, и они всегда рыскали с ним, ища, кого бы убить».

— Ты не понимаешь, чего просишь, — воскликнул Пак. — Я же всегда был создан для битвы, род Гэллоуглас! Ты хоть представляешь, какие возникают возможности поозорничать, когда люди воюют?

— Очень даже неплохо, — мрачно ответил Род. — Слушай, я знаю, как тяжело не лезть в бой — но ты должен думать о благе всего Грамария, а не только о собственных развлечениях.

— Кто сказал, будто я должен? — огрызнулся, свирепо нахмурившись, эльф.

— Я, — ответил Бром О'Берин; и Пак, бросив один лишь взгляд на чело своего государя, живо сник.

— Ну тогда, значит, должен, — вздохнул он. — Но почему непременно я? Неужели нет никаких других эльфов, способных выполнить такую простую задачу?