Страница 2 из 93
— Думается мне, нельзя смирить то, чего нет, — хмыкнул родитель, принимаясь за еду.
Они ели молча. Когда закончили, отец спросил:
— Останешься дома?
Бесс мотнула головой:
— Приму душ и сматываюсь.
— Можно подумать, твоим грязным байкерам есть разница, помылась ты или нет!
Она добродушно усмехнулась.
— «Нет ничего более негигиеничного, чем жизнь». Но ты прав, моим байкерам все равно, тем они мне и нравятся. Моюсь я для уголовников. Эти уважают чистоту.
Александр Вениаминович устало потер переносицу.
— Однажды ты нарвешься, Бесси, и даже я не смогу тебе помочь.
Девушка посмеялась и, распахнув дверь ванной, процитировала: — «Люди наказываются сильнее всего за свои добродетели». Коих у меня нет. Так что не беспокойся.
Она быстро приняла душ, надела сапоги и сорвала с вешалки косуху из грубой кожи.
На улице стемнело и стало заметно холоднее. Девушка выехала на своем «Харлее» из арки и помчалась по Балтийской в сторону негорящих фонарей.
Проезжая мимо дома за высоким забором с колючей проволокой, Бесс вспомнила придурка, которого сбила на днях, и ее охватил гнев. Она крепче стиснула руль.
«Наверняка был пьян, урод», — подумала она, косо глядя на огромный дом, где в квадратной башне тускло горел свет.
Промчавшись по узкому Михайловскому переулку, Бесс повернула на улицу Швецова и вскоре остановилась возле грязно-желтого четырехэтажного дома. Он располагался вдоль Охотничьего переулка, окна выходили на крупный перекресток, а с другой стороны двери парадных смотрели на соседнее здание Петровского колледжа.
Перед входом в прямоугольный дворик, закрытый с одной стороны колледжа железным забором, с другой — зданием из красного кирпича, стояла коричнево-синяя скамейка. На старых рейках засохли скукоженные листочки. Тут возвышались высокие могучие деревья еще с зеленой листвой.
Девушка въехала во двор и оставила мотоцикл за полуразрушенной стенкой помойки и вошла в третью — последнюю парадную. По темной узкой лестнице взбежала на четвертый этаж и позвонилась в квартиру. Железную дверь открыла девица в халате и тапочках, с опухшими веками, красным лицом и всклоченными волосами.
— A-а ты-ы, — все, что вымолвила та сухими потрескавшимися губами, отступая в коридор.
Играла музыка, из глубины квартиры доносился хрипловатый голос:
Бес вошла, сняла верхнюю одежду и проскользнула в комнату, откуда слышались голоса и тихий звон рюмок.
Вокруг накрытого стола сидели четверо мужчин и уже изрядно пьяная девушка.
Мужчина лет тридцати пяти, голый по пояс, с торсом в татуировках, поднялся и двинулся навстречу гостье. Светловолосый, коротко стриженный, с двухдневной щетиной, сероглазый — он приобнял девушку за талию, приглашая на танец.
Из музыкального центра медленно лилась песня:
Двигаясь в такт мелодии, Бесс скользнула ладонями по широкой спине в наколках. С ним она познакомилась около года назад, когда Владимир во второй раз вышел из тюрьмы. Первый свой срок — три года — он отмотал по малолетке за поножовщину. Во второй раз сидел семь за непреднамеренное убийство собутыльника в баре.
Вовка, не увлекайся, — захохотал один из его корешей, — ты нам сегодня еще нужен!
Мужчина не обратил внимания, потянулся к уху девушки, прошептав:
— Как хорошо, детка, что ты пришла.
Она подставила ему губы:
— Так не заставляй меня пожалеть…
Он шел по набережной вдоль каменных парапетов, за которыми простиралась темная Нева. На противоположном берегу за все еще зелеными деревьями виднелся Исаакиевский собор. Моросил дождь, небо было затянуто сине-серыми разводами туч. Молодой человек внимательно смотрел на другую сторону дороги, скользя взглядом изумрудных глаз по желтым и оранжевым зданиям. Он выискивал среди спешащих с учебы студентов тонкую гибкую фигуру в черном, но не находил. По тротуару, прячась под зонтами, шли все не те…
Вильям медленно втянул в себя по-вечернему холодный и сырой воздух. Наступил вторник, и дикое правило «Не знакомлюсь по понедельникам», как он полагал, сегодня не работало. А ему еще никогда не хотелось так сильно с кем-то познакомиться, особенно с человеком — человеком, который сбил его мотоциклом и отпинал ногами, обозвав при этом сволочью. Конечно, была Катя. Но к ней он испытывал совсем другие чувства, ее он мечтал любить, оберегать, носить на руках, дарить счастье…
Впрочем, все это было как будто давно и оказалось неправдой.
А сейчас ему впервые хотелось убить. По-настоящему, жестоко, безжалостно разорвать как хищнику добычу.
В мысли то и дело врывалась музыка, звучавшая где- то вдалеке, зло пели на немецком. Сам того не желая, Вильям стал прислушиваться.
И тут, справа от себя, он увидел ее. Она лежала на гранитных парапетах, одетая, как и прежде, во все черное. Голова девушки покоилась на двух толстых книгах: Ницше «Утренняя заря, или мысли о моральных предрассудках» и Роберт Пирсиг «Дзен и искусство ухода за мотоциклом». Третью — «Капитал» Маркса — она держала перед собой. В левой руке девушка сжимала большой бумажный стакан, судя по острому аромату, с кофе. В уши были вставлены наушники, откуда доносилось:
Вильям замер, от ярости перехватило дыхание. Он разглядывал безмятежное бледное лицо со светлыми зелеными глазами, борясь с желанием слегка подтолкнуть девицу, чтобы та свалилась в реку. Сам удивлялся, как ему удалось вчера совладать с собой и не убить девчонку на месте. Ее пренебрежительное «Изыди», «Я что, непонятно выразилась?» подействовали как ксеноновый душ — до странного парализующе.
2
«Бутырка» — За ростовскую братву
3
Сергей Ноговицын — «Потерянный край»
4
Rammstein — «Ich tu dir weh» — Я делаю тебе больно (нем.)
5
Имеется в виду китайская пытка крысами