Страховщики

Он оглянулся на Среднего Брата, подумав, что слышит его голос, но тот, против обыкновения, молчал. Кто-то с надеждой спросил.

— Может быть, их и нет вовсе? А? Демонов-то?

Средний Брат Терпий усмехнулся, но не успел сказать ни слова. В этот миг, где-то за деревьями, послышался рев, и над лесом огненным шаром поднялось новое солнце. Оно гляделось небольшим — не больше кулака, но свет его отбросил резкие тени на песок, заставив латников зажмуриться или загородиться ладонями.

Оставляя за собой толстый дымный след, новое светило рванулось в небо.

Все всё видели, но никто слова не сказал.

Не нашлось слов ни у кого.

Оно и понятно — если происходит что-то, что в голове не укладывается, откуда слова возьмутся?

Эвин смотрел, как свет поднимается все выше и выше, и челюсть у него потихоньку ехала вниз. Свет уходил верх, становился меньше и меньше. Человека убить — понятно, но новое солнце… Оно мелькало в разрывах облаков, но не пропадало. Каждый, кто тут стоял смотрел за ним, пока в небесах не грохнуло что-то оглушительно. Это не походило на драконий рык, это вообще ни на что не походило, и поэтому ждать после этого можно было чего угодно. Эркмасс первым справился с растерянностью и спокойно отдал команду, которую все тут ждали.

— Спешится. Тетивы натянуть.

Едва успели.

— Вон они! Вон!

Небо над головами уже набухало новым чудом. Две огромные оранжевые птицы, раскинув крылья, парили над рекой…

… Нас несло прямо на берег, и ни высоты для маневра, ни времени для него у нас уже не имелось. Ну, секунд 20–30 не больше.

— Дальше, дальше! — проорал Чен, размахивая руками, словно я нуждался в чьих-то указаниях. — За реку давай!

Местные там внизу, тоже орали, но за шумом ветра я ничего не слышал, хотя, что там слушать? Большого ума догадаться, что там они кричат, не требовалось. Я отвлекся, пытаясь рассмотреть лица, и не увидел самого главного. Над ухом противно вжикнуло, добавляя холоду спине, и над головой послышался треск. Лучники, мать их…. Автоматически я поднял взгляд и сразу понял, что ошибся. Никакие это не лучники. В распахнутом над головой крыле небесной голубизной светились несколько отверстий, таких аккуратных, что ни стреле не пробить, ни птице проклевать, ни короеду какому-нибудь прогрызть. Одно из них пришлось как раз на ребро жесткости, и крыло стало ощутимо дрожать. В это не хотелось верить, но как не верить собственным глазам? Да и после сбившей нас ракеты верилось во все сразу.

Ракеты этим паразитам, правда, для нас пожалели, а вот стрелковое оружие задействовали! Гады!

— Чен! Чен!

Китаец откликнулся мгновенно. До него они там, похоже, еще не добрались, но и он ждал неприятностей снизу.

— Что?

Над головой захрустело, и прямо на глазах дырки стали соединяться трещинами. Не прошло и секунды, как поток воздуха загнул кусок крыла вверх и обломил его. Если так и дальше пойдет…

— Там, внизу, пулемет!

Молодец, все-таки Чен! Не стал переспрашивать, уточнять, а мгновенно нырнул вниз, ближе к воде. Мне волей-неволей пришлось сделать тоже самое — ущербное крыло потеряло устойчивость и кренилось, словно зачерпнувшая воду лодка. Косо, боком, я начал падать и меня не покидало противное чувство, что кто-то со злым прищуром ловит меня в перекрестье прицела.

Наш маневр не остался незамеченным. Отряд под нами разделился и часть всадников, спешившись, рванула вдоль берега.

Я оказался почти прав. Имелся и прицел и злой глаз, только, как оказалось, смотрел он уже не за мной, а за Ченом. Выстрелов я не услышал, зато увидел, как Ченов планер прямо на глазах развалился на куски, располосованный очередью. Пластик брызнул осколками, Чен вскрикнул, выругался. Скорее всего один из снарядов попал в узел крепления и через мгновение Чен, тяжелой каплей отделившись от остатков планера, уже летел вниз.

На наше счастье мы уже успели залететь за середину реки, и он врезался в воду, а не в землю.

Наблюдая за товарищем, я совсем забыл про туземцев, а напрасно. Хозяева планеты, доскакав до берега попрыгали с лошадей и, по колено зайдя в воду, стали пускать стрелы. Чен в реке казался им, наверное, добычей боле ценной и мне позволили пересечь реку и упасть на берег.

Крыло ткнулось в песок и с хрустом переломилось. Меня отбросило вперед, перевернуло несколько раз. Остановился я только тогда, когда пропахал в песке изрядную борозду. В пять секунд я отплевался от песка и посмотрел на товарища.

Слава Богу, Чену хватило везения залететь за середину реки. Его и лучников теперь разделяли метров триста и те гурьбой бежали к нему по берегу, на ходу опорожняя колчаны, ориентируясь на оранжевое пятно планера.

На наше счастье его остатки не утонули и теперь легко скользили по воде, словно всю жизнь только этим и занимались. Оранжевое пятно тащилось вниз, все дальше и дальше, к далекому повороту, и вместе с ним скользил и Чен. Он несколько долгих секунд возился там, ныряя и выныривая словно дрессированная выдра, но все же бросил его и, взмахивая руками, поплыл к берегу. Лучники заорали еще громче.

Конечно, живой небожитель тоже что-то стоил, но и терять оранжевую добычу никто не захотел. Не прекращая орать, самые смелые, побросав луки на берег, полезли в воду. Один вообще бросился в реку прямо на коне, как будто это что-то решало. Над водой взметнулся гвалт, лошадиное ржание и, наверняка, ругань. Никто не хотел уступать добычу товарищам.

Кто-то самый сообразительный, в воду не полез, а рванул вдоль берега. До меня долетел топот копыт, быстро, впрочем, оборвавшийся. Обогнав планер, всадник, под разочарованные крики отставших, дотянулся до него и потащил к берегу. У него это получилось куда как ловчее, нежели чем у Чена.

Мелькнула мысль, что возможно, они этим и ограничатся, но — нет.

Лучники, что брели к нам, на планер внимания не обратили. Им хотелось взять именно нас.

Я смотрел на все это с замиранием сердца. Оба мы бывали в переделках, но там приходилось иметь дело с людской хитростью, безмозглым железом или обстоятельствами, а тут…. Тут ярким пламенем пылала азартная злоба. Туземцы орали что-то непонятное, но я и без всякого переводчика догадался, что вряд ли это означает «добро пожаловать» или «милости просим». В голосах не слышалось ни одной радостной ноты, а всего лишь жажда крови.

Приподнявшись на локтях, я смотрел, как Чен выгребает, борясь с течением, пока не сообразил, что раз туземцы не видят меня, то все стрелы достаются ему и, вскочив, заорал, замахал руками.

Я все правильно рассчитал.

С криками, которые иначе как радостными не назовешь, половина стрелков переключились на новую цель. Стрелы засвистели рядом, с мокрым чмоканьем вонзаясь, то в песок, то в стволы деревьев за моей спиной. Стрелять туземцы умели, но мне повезло. Одна стрела только чиркнула по плечу, да вторая оцарапала щеку.

Под этот шум Чен на четвереньках выбрался из воды и, прячась за огромными гранитными валунами, побежал ко мне.

— Уходим!

В дереве, за которым я притаился, уже сидело штук шесть стрел и я, радуясь его толщине, попятился в кусты за командиром. С него текло, но Чен этого не замечал.

— Ты их видишь?

— Ещё бы…

Аборигены не остановились. Нас они уже не видели, но здравого смысла в их головах хватило на то, чтоб понять, куда это мы подевались. Десяток оставшихся на противоположном берегу оттуда старался дотянуться до нас стрелами. Добавляя туземцам уверенности в своих силах, между лучниками бодро приплясывал, выкрикивая что-то жизнерадостное, туземец в мешковатой коричневой одежде — то ли сумасшедший, то ли служитель культа.

Определиться с ним я не успел — как раз в этот момент за нашими спинами взревело.

Если уж я помню звук «флейты», то звук ходовой системы транспортера узнать гораздо проще. Лязг гусениц и гул двигателя нам приходилось слышать гораздо чаще. Не такой мощный, конечно, но перепутать его с криком зверя или чем-то еще я никак не мог.