Морской князь

Несмотря на общую озабоченность, первый день движения на юг прошел как обычно и даже ночевка была как всегда: с привычными сменными дозорами, сытной вечерней трапезой и выставленным княжеским шатром. Зато на следующее утро даже до самых простодушных и доверчивых гридей стало доходить, что двадцать пять человек – это даже не объездная княжеская сотня, а через два месяца снег ляжет, и что им тогда делать?

– Ватага начинает беспокоиться, – безошибочно определил по угрюмым лицам гридей Корней. – Им надо сказать хоть что-то ободряющее.

– Когда спросят – скажу, – мрачно бросил князь.

На полуденном привале он, впрочем, заговорил с гридями сам, без всяких к себе обращений:

– Что-то я вижу вокруг себя одни кислые лица. Еще немного – и вы все расплачетесь и к маме запроситесь, – Рыбья Кровь обвел насмешливым взглядом расположившихся вокруг гридей. – Наконец-то судьба послала нам настоящее мужское испытание. Это вам не мечом махать, тут удар надо держать не час и не два, а недели и месяцы.

– Ну и как нам быть дальше? – спросил десятский Лучан, обладатель двух медных фалер за храбрость – поэтому и спрашивал: знал, что у него на это прав больше, чем у воеводы Гривы.

– Построим свое селище и перезимуем.

– А чем строить будем? Мечами и щитами? – Лучан не желал отступать.

– Что есть – тем и будем! – отрезал Дарник.

Слова «Тебя, князь, все проклинают» делали свое черное дело. Прямо осязаемо ощущалось, как теряется прежний порядок: кто-то огрызнулся на замечание Гривы, кто-то крикнул Корнею не вертеться под ногами, кто-то невразумительно ответил на вопрос княжеского оруженосца Свиря. Князя эти вольности пока не касались просто потому, что всем была известна его непобедимость в любых поединках один на один и быстрота, с которой он умел выхватывать из-за пояса свой клевец. Тем не менее все шло к тому, что из княжеской дружины им суждено превратиться действительно в братину вольных бойников, где все решает общий круг.

В конце второго дня встретили большую семью степняков, которые на трех повозках и пяти волокушах перевозили свое имущество, гоня перед собой стадо коров и овец. С ними не стали переговариваться, внимательно посмотрели издали друг на друга и молча разошлись в разные стороны.

В небе появились чайки, предвестники Сурожского моря.

Пока гриди разбивали стан на ночевку, князь с Корнеем и Свирем объехал окрестности. В самом деле морской берег находился всего в трех верстах от их стана. Малый земляной обрыв переходил в широкую полосу камыша, за которым сверкала водная гладь. По прямой до обрыва с повозками было не добраться – всюду имелись глубокие рытвины и овраги. Дно многих из них не проглядывалось из-за буйной растительности. Кроме кустарника здесь можно было различить и толстые прямые стволы могучих ясеней и кленов, что Дарник отметил особо. Он уже определил, что именно ему надо отыскать: непересыхающую степную речушку, впадающую в море. Возле нее и следовало ставить зимнее селище. Не отыскав речки в западном направлении, он со спутниками повернул коней назад, чтобы наутро исследовать восточное направление.

В стане его ожидала изрядная заваруха. Гриди, несмотря на сопротивление Гривы, достали из повозок все имущество и аккуратно разложили рядами на земле, чтобы посмотреть, на что им всем можно рассчитывать. Воевода тревожно смотрел на приближающегося князя, отлично зная, как он не любит подобное самоуправство.

«Вот оно, началось», – подумал Рыбья Кровь.

– Ну и правильно, что все достали, – невозмутимо похвалил он. – Теперь это все не княжеское, а нашей братины вольных бойников. Казначея уже выбрали?

К такой княжеской покладистости походники были совсем не готовы, поэтому в ответ лишь озадаченно переглядывались между собой.

– Я думаю, это дело больше всего подходит нашему писарю, – князь жестом подозвал шестнадцатилетнего гребенца Бажена, самого молодого гридя.

Никто не возражал.

– Бери перо и чистый пергамент и все записывай, – приказал князь Бажену. – Да и все свои торбы тоже вываливайте в общую кучу. Общее – так общее.

Чтобы никого не смущать своим присутствием, Дарник удалился из стана, учить сыновей поединкам на палках. Холодное бешенство против собственных гридей стучало в голове и в сердце. Сразу вспомнил все прежние свои княжеские дружины. Свирепых разбойников-арсов, которых ненавидело все дарникское войско, поэтому и верно держались князя, зная, что он им защита от остальных воинов. Потом их сменили рослые красавцы, своим бравым видом поддерживающие слухи о богатстве и пышности Липовского княжества. Следующий набор в княжескую сотню наполовину состоял из гридей-фалерников, а наполовину из войсковых десятских и вожаков, которых он держал при себе, как будущих воевод, на собственном примере приучая как действовать в той или иной обстановке. Эта же объездная дружина большей частью была составлена из выпускников вожацкой школы, дабы они к своим книжным и строевым знаниям добавили весь размах и широту княжеский владений. Поэтому особо с ними и не строжничал, дабы они больше имели собственного разумения. И вот теперь оставшаяся от этой дружины ватага своим «обсчётом» имущества нанесла ему новый чувствительный укол. Не будь рядом княжичей, он плюнул бы на все, вскочил на коня и ускакал куда глаза глядят, а так вынужден досмотреть все это зрелище до конца.

При возвращении князя с сыновьями в стан Бажен подал ему мелко исписанный свиток.

– Зачем он мне? Держи его у себя, – отказался Дарник.

– Они и княжеский ларец с казной к себе перетащили, – тихо сообщил, опасливо оглядываясь на полог шатра, писарь.

В ларце находились золотые солиды, серебряные дирхемы, наградные фалеры и перстни с драгоценными камнями – то, чем князь в дороге мог награждать своих подданных и полезных чужеземцев.

– Ну перетащили и перетащили, – брезгливо скривил рот Рыбья Кровь, не желая даже вникать в это.

Кроме заветного ларца, гриди перетащили к себе также запас княжеских хмельных медов и ромейских вин. И поздним вечером вся братина изрядно приложилась к ним.

Утром всех разбудил поднятый дозорными переполох. Ночью из стана сбежал десятский Лучан со своей женой ромейкой Евлалией, обучавшей в пути княжичей ромейскому языку и обычаям. С собой беглецы кроме двух верховых коней захватили также две вьючных лошади, нагрузив их мешками с провиантом. Когда стали смотреть, что пропало еще, выяснилось, что похищено и содержимое ларца с княжеской казной. Собравшиеся возле повозки с ларцом гриди галдели и шумели, как потревоженный курятник. Но в княжеский шатер никто не спешил.

– А не приходят, потому что сами виноваты, – сказал Корней, заходя в шатер. – Дозорные разбудили ночью свою смену и пошли спать, а смена просто не пошла сторожить. Вот тебе и братина! Кого казнить будем?

Дарник едва удержался, чтобы не расхохотаться. В шатер ворвался взволнованный Грива:

– Я послал четверых в погоню!

– Очень хорошо. – Князь все еще не спешил выходить наружу.

– Виноватые дозорные ждут твоего приговора.

– Пускай ждут, – равнодушно отвечал Дарник.

Вместе с воеводой, Корнеем и княжичами он вышел из шатра. Столпившиеся неподалеку гриди замолчали и выжидательно смотрели на князя. Рыбья Кровь выпил из ковша воды и подал знак княжичам садиться на подведенных Свирем лошадей. Гриди проводили князя изумленными взглядами.

Не успели они втроем далеко отъехать, как их нагнали Корней и Грива. Корней прямо заходился от смеха:

– В жизни не видел таких глупых рож. Умеешь ты, князь, озадачить людей!

Грива помалкивал, стараясь сам вникнуть в скрытый смысл княжеских поступков. Дарник, как будто ничего не случилось, повел их к морю, а затем вдоль восточной стороны побережья. Версты через две он нашел то, что искал: степную речушку, заключенную в обрывистые каменистые берега. Проехав немного вверх по течению, они увидели на одной из сторон оврага селище тавров, состоящее из пробитых в мягком известняке пещер. Над одним из входных отверстий в скале висела на шесте черная тряпка – селище тоже было покинуто.