Злое наследие

Собственно, ни с кем. Вернее сказать, считаю, что не придётся. Если твои войска от моего имени займут Диэдим, то это будет явно выраженной претензией на власть, как полагаешь?

Брат и сестра уставились друг на друга, словно и вправду готовы были потягаться силой духа, а потом дотоптать проигравшего. Но в действительности они снова пережидали нашествие чужой высокооплачиваемой, тщательно вышколенной заботы: испачканную скатерть надо было сменить, подать следующую перемену вин, фруктов и сластей к ним. Правда, сласти принц проигнорировал. Он позабыл даже о том, что можно попробовать новый сорт напитка.

– Я не могу дать тебе войска, чтоб ты развязывала в Лучезарном войну.

– Не будет никакой войны.

– Откуда ты знаешь? Вооружённое выступление всегда чревато серьёзными последствиями. Ответственность за них ляжет на нас обоих.

– Не дашь своих, так я приведу наёмный отряд из Опорного мира!

– Тогда все братья станут твоими врагами. И Аранеф – в первую голову.

– Почему меня должно волновать мнение Аранефа, если он, как ты считаешь, проигнорирует моё? Скажи ему, что, если он хочет моей поддержки, пусть даст мне владения. Либо то графство, которое я выбрала, либо какие-нибудь равноценные земли. Что-то достойное принцессы.

– Я скажу. Но умоляю: не совершай действий, последствия которых потом трудно будет исправить.

Её высочество раздражённо провела ладонью по изумительно-гладкому камню балюстрады.

– Когда ты собираешься с ним встречаться? Узнай заодно и что он думает о претензиях Алкеды. Что собирается им противопоставить.

– Он, думаю, и сам скажет.

– Кто ещё будет на встрече? Все братья? Кто-то из сестёр?

– Только братья. И то не все. Бовиаса не будет.

– Тем лучше.

Принц поспешил попрощаться с сестрой. В экипаж он садился с откровенным облегчением.

Гадар в глубине души чувствовал свою душевную слабость и понимал, что в борьбе за власть против большинства братьев у него просто нет шансов. Только осознавать это – уже малоприятно. Но когда ты видишь, что проигрываешь даже при сравнении с собственной полнокровной сестрой, досада всерьёз берёт за горло.

Нет, он признавал за женским полом всяческие достоинства, способности, права. Но почти повсюду принято, что женщины не наследуют земли и власть, так почему же Лучезарный престол упорствует в своей верности былым, давно отжившим своё законам? Ещё если б корона испытывала недостаток в претендентах мужеска пола – тогда понятно. Но у покойного короля было семь сыновей (и один на подходе). Так к чему ещё учитывать дочерей?

По мнению Гадара, сёстрам следовало проявить благоразумие и благовоспитанность, то есть отказаться от претензий самим. Он не представлял, как сказать об этом, и даже отчасти страшился реакции Ианеи, если она узнает о его соображениях на сей счёт. Потому молчал. Однако при этом осознавал, что говорить с Аранефом о владениях для сестры ни за что не станет. И без принцесс хватает наследников. В глубине души он уповал на то, что мачеха, последняя из жён предыдущего короля, родит девочку, и проблема будет решена. Если б ещё от церемонии высшего выбора были отстранены все внебрачные сыновья покойного правителя… Но это уж вовсе утопия.

В обычной для него расслабленной жизни, когда даже напитки ему наливали слуги, и мясо за обедом подавали уже нарезанным, и походный быт отличался от обиходного лишь тем, что под ногами была трава, а каменные стены заменялись полотняными, Гадар чувствовал отвращение при мысли о любой работе. Даже если усилия, которые придётся прилагать, ограничатся спорами и переговорами.

С одной стороны, и хорошо было бы стать королём, вознестись надо всеми, получить в руки огромную власть. Разве он не королевский сын? Разве он чем-то хуже Аранефа и Бовиаса? Его произвела на свет законная супруга короля, и, хоть потом государь с нею развёлся, брак был самый настоящий.

С другой стороны – эка забот! Куда спокойнее быть просто принцем и жить в своё удовольствие.

Может быть, если б Ианея так не рвалась в бой, лень Гадара победила б его же честолюбие, и он отказался б от своих прав в пользу того же Аранефа, старшего и очень энергичного брата. Но уступить собственной сестре было бы слишком обидно.

Поэтому на встречу с братом он отправился в полной растерянности, ещё не зная, о чём будет говорить. Конечно, стоило бы решить, какую идею отстаивать и что предлагать. Не ехать же за тем, чтоб молча сидеть и слушать, словно мальчишка какой-нибудь.

Лучезарный был взбудоражен, и в течение последних четырёх месяцев напряжение только нарастало. Внезапная кончина короля пугала даже не своей внезапностью как таковой, а смутностью будущего. Большинство обывателей мало интересовали вопросы преемственности власти, или то, кому она будет принадлежать сейчас, временно. У короля одиннадцать детей – четыре дочери и семь сыновей, трон не останется пустым, так стоит ли волноваться? Разве что любопытно, кто же из наследников получит всё, кто из них будет править Лучезарным и Опорным.

Зато в верхах уже начинали беспокоиться.

Первый раз знать и представители королевской семьи собрались уже через месяц после кончины государя. Завещания, которым все предшествующие правители определяли преемника, на этот раз не было, и выяснять, почему так получилось, уже поздно. Что ж, на подобный случай тоже предусмотрен особый порядок. Сперва служители, отправлявшие единственный в королевстве признанный и уважаемый культ Пламени, то есть миросотворяющей и мироподдерживающей магии, должны были провести предваряющий ритуал. Определить, готово ли королевское семейство осуществить выбор нового государя.

Выяснилось, что нет. Не готово. Только после ритуала, давшего неожиданный результат, вдова короля объявила о своей беременности. Вот что по– настоящему обеспокоило знать, потому что в сложном и без того уравнении обнаружилась ещё одна значимая величина, притом существующая лишь условно. Лорды Лучезарного, впервые за годы и, как предполагалось, совсем ненадолго допущенные к решению судьбы трона, хмурили брови и делали сурово-сумрачные лица. По закону их роль в выборе королевского наследника на самом деле стремилась к нулю, но кто откажется от возможности почувствовать себя тем, кто направляет ход событий?

Их легко было понять. Да, в соответствии с каноном всё определяло всемогущее Пламя, а к итоговому решению с помощью обрядов и церемоний общественность подводила верхушка магов-служителей и королевская семья. Но те и другие существовали не в вакууме. Окружённые родными, близкими и дальними, сторонниками и противниками, будущие претенденты на трон поневоле наделяли кого-то из них правом на себя влиять. А дальше участие расходилось, как волны от брошенного в воду камня, вовлекая всё больше и больше людей в этот процесс. И большинство вовлечённых мнили себя причастными по-настоящему.

Влиятельность того или иного заметного человека не исчерпывалась его положением в обществе и ролью. Регентом, по идее, мог быть любой, кто состоит хоть в дальнем родстве с последним королём (такова вся знать Лучезарного мира). Однако эта статья закона была составлена невнятно и поддавалась более чем расширительному толкованию. Период безвластия затягивался, миновало уже полных пять месяцев со смерти короля, а регент всё ещё не был избран, и очень многие начали это положение не без удовольствия примерять к себе.

Кто же не хочет хоть на время ощутить себя равным королю?

Даже самые близкие к трону аристократы терялись, когда пытались понять, у кого же больше прав на роль регента. У самого старшего принца? Он человек женатый, с тремя детьми и крепкой поддержкой жёниной семьи, он давно врос в титул и владения, управлял ими уверенно, умело – но, увы, родился от самой первой, прочно забытой связи прежнего короля и как-то не пользовался особым расположением отца. У следующего сына, Аранефа? У принца Бовиаса, которого всеми силами поддерживает его суровая и очень влиятельная мать-герцогиня? Или у богатого семейства торговцев, откуда происходила вдова короля?