Невидимый фронт

Попросив санитарку Богданну купить в городе хорошую клеёнчатую общую тетрадь, Ростислав аккуратно вывел на первом листе заглавие: «Моя жизнь. Повесть в трёх частях. Сочинение капитана Дриги». На втором листе он так же аккуратно и красиво написал: «Я родился в небольшой деревне на берегу Буга. Деревня наша находилась на территории бывшей панской Польши».

Дальше этого дело не пошло. Дриге хотелось рассказать очень многое. Отец его всю жизнь батрачил на кулака Стефанишина. Сам Дрига, чуть только подрос, тоже пошёл в наймы — пасти кулацкое стадо. Летними вечерами, когда коровы и овцы были загнаны по дворам, Ростислав до звёзд сидел на крыльце с букварём, разбирая трудные и непонятные буквы, которые ему показал солдат Дмитро — чуть ли не единственный грамотный человек в селе, если не считать ксёндза и «пана посторункового» — полицейского.

Двадцатилетним парнем Ростислав решил бросить родное село и уйти на заработки в Кленов. Заработков он не нашёл — в городе хватало своих безработных. Пришлось голодать, перебиваться кое-как до самого тридцать девятого года. Когда Кленов стал советским, Дрига поступил на завод. Днём работал, вечерами учился, был принят в комсомол. Началась война, — Ростислав ушёл из Кленова солдатом Советской Армии.

После окончания неудачных литературных опытов в госпитале стало ещё скучнее, и всей душой Дрига рвался на фронт.

— Как дела, капитан? — спросил Дригу главный врач, вызвавший Ростислава, чтобы ещё раз осмотреть перед выпиской.

— Прекрасно, товарищ подполковник медицинской службы.

— Да, действительно не плохо, — согласился врач, ощупывая мускулы бедра на месте зажившей раны. — Так не больно? А так? Так? Что ж, через неделю сможете делать двадцатикилометровые марши.

— Значит, снова в свой полк, в пехоту-матушку? Это хорошо. А то я боялся, что из-за ноги в какие-нибудь другие войска переведут. Обидно было бы уходить: всю войну в этом полку провёл, как родная семья он для меня.

— Насчёт полка, не знаю, — врач взял со стола небольшую бумажку, на которой крупным размашистым почерком было что-то написано. — Мне приказано направить вас к полковнику Всеволодову.

— Всеволодову? Кто это такой?

— Там всё узнаете. Вот адрес.

Капитан, недоумевая, вертел в руках предписание. Он был встревожен и немного расстроен, не зная, зачем понадобился неизвестному полковнику.

Однако приказ есть приказ. Его надо выполнять. Выйдя из госпиталя, после того, как были окончены все необходимые формальности, капитан направился прямо в указанное место.

Наступал тихий вечер начала осени. Дрига с особым удовольствием человека, к которому возвратились силы и здоровье, оглядывался вокруг, чётко «печатая шаг» по тротуару.

После долгого пребывания в госпитале ему казались необычайно весёлыми и нарядными кленовские улицы, красивыми костюмы прохожих, звонким и заразительным девичий смех.

Ростислав Дрига ушёл из Кленова в сорок первом году, когда фашистские части уже ворвались на окраины города. На всю жизнь запомнились Ростиславу дымы пожаров над горизонтом, пустынные кварталы, едкая пыль и зной дорог отступления. И потом, далеко на востоке, где вёл бои полк Дриги, Ростислав не переставал думать о Кленове, надеяться и верить, что снова вернётся в этот город.

Теперь, наконец, Дрига шагал по кленовским улицам, с искренней радостью отмечая, что город сравнительно мало пострадал от войны.

Средневековые дома на площади Рынок хранили вечное, чуть нахмуренное спокойствие. Ратуша вздымала ввысь свою стройную четырёхугольную башню. Над башней, в пепельной голубизне неба, реял большой красный флаг.

Недалеко от ратуши стоял костёл. Ядра, которыми Богдан Хмельницкий когда-то обстреливал княжеский замок-крепость, висели на своих цепях, напоминая о бурной и мятежной истории города. Готический шпиль костёла — угловатый, мрачный, нескладный, тянулся к облакам.

На Первомайской Дригу оглушили звонки трамвая, гул автомобилей — кипучая городская жизнь. Капитан особенно любил эти предвечерние часы, когда солнце золотит купол здания оперного театра, тень от каштанов становится гуще, и фонарщик с длинной палкой, на конце которой синим огоньком вспыхивает намоченная в бензине вата, начинает обход своего нехитрого хозяйства. Зажжённые газовые фонари отмечают его путь, бросая вокруг себя пульсирующий зеленовато-белый свет.

Пройдя ещё два квартала, Дрига оказался у цели. Дежурный проверил его документы и попросил подняться на четвёртый этаж в комнату номер тридцать два.

Постучав и получив разрешение войти, Дрига распахнул дверь:

— Капитан Дрига прибыл по вашему приказанию.

— Здравствуйте, капитан, садитесь.

Из-за широкого письменного стола навстречу Дриге поднялся полковник лет пятидесяти. Спокойные серые глаза его внимательно и дружелюбно осматривали молодого офицера. Однако взгляд полковника не упускал ни одной мелочи. Широкое гладко выбритое лицо, с несколькими глубокими морщинами поперёк лба, говорило о большой выдержке и твёрдом характере. В чёрных густых волосах выделялась одна тонкая серебряно-седая прядь.

— Моя фамилия Всеволодов, — сказал полковник и, помолчав немного, спросил:

— Вы знаете, зачем я вас вызвал?

— Нет, товарищ, полковник.

— Я хочу перевести вас к себе.

Полковник сделал несколько медленных шагов по комнате. Ковёр заглушал стук тяжёлых армейских сапог, только жалобно поскрипывали плитки паркета — Всеволодов был высок и грузен. Его фигура отличалась той массивностью, которая даётся здоровым людям, привыкшим с детских лет к физическому труду.

— Вы очень нужны нам, — продолжал полковник после небольшой паузы, — Вы уроженец этого края, хорошо знаете его людей, владеете русским, украинским, польским и, кажется, немецким? Да?

— Так точно, товарищ полковник.

Всеволодов не оставил без внимания официальную сухость ответа. Полковник ещё раз внимательно посмотрел на Дригу.

Капитан сидел прямо, но не напряжённо, в свободно сдержанной позе. Он был одет аккуратно, даже щеголевато — во всё новое, с жёлтыми, сильно пахнущими кожей ремнями снаряжения. По тому, как ловко и свободно облегал его тонкую фигуру китель, чувствовался бывалый кадровый военный. Всеволодов сам был аккуратен до педантичности и ценил это качество в других. Ему нравилось, когда молодой офицер старался щегольнуть подтянутостью, точным выполнением требований устава не только в работе, но и в одежде. «Значит, человек уважает форму, — говорил полковник, — понимает, что офицеру не к лицу одеваться кое-как».

Внушало симпатию Всеволодову и лицо Дриги — простое, с задорным взглядом чёрных глаз, в глубине которых секундами появлялась суровая задумчивость, свойственная людям, не раз встречавшим угрозу смерти.

Когда полковник сказал, что хочет взять Дригу к себе, на лице капитана появилось выражение растерянности.

— Я знаю, о чём вы думаете, капитан, — сказал Всеволодов. — Вы обижены тем, что вас — боевого офицера, храброго и опытного командира — переводят из действующей армии в тыл. Но это не так. Вот посмотрите, — Всеволодов встал, подошёл к окну, распахнул его. В комнату упругой волной ворвался свежий ветер. — Перед вами спокойный тыловой город. Он спит. В мирных домах отдыхают люди, проведшие день в напряжённом труде для фронта. Мать баюкает на коленях ребёнка; студент сидит над книгой, готовясь к экзамену; учёный обдумывает новое открытие... И где-то среди тысяч людей, на одной из тихих, спокойных улиц, притаился враг. Враг всех мирных людей, ваш враг, капитан Дрига.

Всеволодов стоял, опершись обеими руками о подоконник, всматриваясь в темноту. Казалось, его зрение стало фантастически острым, и пожилой человек с тонкой седой прядью в волосах приобрёл способность видеть сквозь мрак ночи, сквозь стены и крыши домов.

— До сих пор вы знали врага — он был по ту сторону фронта, носил зелёный мундир гитлеровской армии. Всё было очень ясно и просто. Где же враг теперь? Кто он? Как он одет? Притворился ли рабочим, торговцем, крестьянином? Что он делает в этом уснувшем после трудового дня городе? Пишет? Разговаривает? Ест? Вы ничего этого не знаете, капитан Дрига. Но вы должны будете узнать. Должны будете среди тысяч честных, благородных людей найти одну ядовитую гадину. Найти и обезвредить её, прежде чем она успеет сделать своё гнусное дело.