Страница 59 из 64
— Здесь, в его логове? — спросила Корделия. — Как могла леди устоять против него?
— Она пользовалась любовью и поддержкой матери и брата. И так как она продолжала отвергать притязания графа, а мать поддерживала ее, граф приказал отравить добрую женщину.
Женщины ахнули, Джефри что-то мрачно пробормотал, но Грегори спросил:
— Нашла ли тогда леди в себе силы?
Род посмотрел на младшего сына, понял, о чем тот спрашивает, и вздрогнул.
— Нет, — дрожа, ответил Магнус, — потому что граф пригрозил обвинить в измене ее брата Джулиуса, если леди своим согласием возлечь на ложе не спасет юношу.
— Негодяй! — воскликнул Джефри, а Род длинно и негромко присвистнул.
— Леди готова была уступить из страха за брата, но юноша сумел сбежать, тайно посетил ее и просил держаться до конца. Потом оставил ложный след, чтобы его преследователи решили, что он утопился, а сам скрылся в цыганском таборе.
— Какой умный, проницательный парень! — Грегори захлопал в ладоши. — А граф ничего не заподозрил?
— Заподозрил. Он искал повсюду, но о маскировке под цыгана не подумал и не сумел беглеца найти. Но леди он сказал, что юноша пойман и будет подвергнут пытке.
Глаза Корделии стали огромными.
— Но как же она смогла устоять?
— Брат уговорил цыган подойти к замку, и она увидела его в окно башни, услышала песню, которую они в два голоса напевали в детстве.
Грегори восхищенно вздохнул, а Джефри отметил:
— Храбрый юноша.
— Леди снова начала упрямиться, — продолжал Магнус, — и лорд догадался, что кто-то в замке выдал ей тайну, что ее брат не пойман. Он начал искать этого предполагаемого предателя, а ее заключил в этой комнате и посещал ежедневно, не оставляя своих гнусных домогательств.
— Ох! — Корделия прикрыла рукой рот. — Он ее изнасиловал?
— Нет, потому что для него добровольное согласие жертвы стало своего рода идеей фикс. Но он приказал дать ей вино с примесью сильного снадобья, призванного сломить сопротивление. Однако леди была осторожна и узнала снадобье по запаху. Она отказалась пить, не стала пробовать и коньяк, как он ее ни уговаривал.
— Достойная леди, — выдохнул Грегори. Глаза его горели. — И благоразумная. Разве граф не понял, что она догадывается о его позорных намерениях?
— Конечно, понял, потому что потерял терпение, обвинил в колдовстве, судил и приговорил. И как часть приговора включил попытку изнасилования.
— Неужели этот подлец так и не отступился от своего гнусного намерения? — с жаром спросила Корделия.
— Отступился, — ответил Магнус. — Но не из благородства. Все окружающие, и духовные, и миряне пришли в ужас от того, что он может вступить в связь с дьяволом. Ибо несчастная леди была объявлена графским приговором суккубом. И когда негодяй понял, что его могут свергнуть, он отступился и удовлетворился тем, что сжег ее на костре.
— Так умерла эта достойная и храбрая девушка, — прошептал Джефри.
— Да, и жизнь принесла ей только страдания и горе, — слезы блестели на глазах Корделии.
— А что сталось с лордом? — выдохнул Грегори.
— Граф продолжал жить, как и раньше, в жестокости и распутстве, но теперь все больше склонялся к насилию.
— А юноша? — спросил Джефри. — Ее смелый отчаянный брат? Он не пытался отомстить?
— Да, когда стал мужчиной и предъявил свои права на рыцарство. Он пришел в замок Фокскорт и при всем обществе бросил графу вызов, а за спиной его стояли два десятка рыцарей короля.
— Но их помощь не была нужна, — улыбнулся Джефри. — Граф должен был сразиться с ним.
— Он сразился и, как всегда, предательски и коварно. Он смазал свое лезвие ядом и оцарапал сэра Джулиуса, когда тот готов был убить лорда.
— Ах, бедный рыцарь! Какое подлое и низкое коварство!
— Да, граф вряд ли мог послужить образцом для подражания, — голос Магнуса прозвучал глухо. — Но мерзавец чинно скончался в собственной постели от прозаических желтухи и подагры, так и не оставив после себя законных наследников.
— Значит, с ним кончился его поганый род, — удовлетворенно прошептал Грегори.
— Да. Конечно, у рода была боковая ветвь и даже не одна...
— По-прежнему есть, — уточнил Род.
— ...но у далеких родственников оказалось слишком много здравого смысла, чтобы потребовать себе замок. И поэтому он стоял заброшенный и мрачный, пока проходили столетия, а тень графа продолжала безустанно преследовать леди Солу, чей призрак, вечно оплакивающий смерть отца, матери и брата, по-прежнему бродит по этим залам в поисках искупления.
— Но ей нечего искупать! — воскликнула Корделия. — Она ни в чем не виновата!
— Тише, дочь! — приказала Гвен, взяла Магнуса за руку и сняла ее со стены.
Молодой человек застыл. Потом постепенно взгляд его снова стал сосредоточенным. Он замигал и повернулся к Гвен:
— Мама, это ты?
— Да, — негромко ответила Гвен. — Это все в прошлом, сын мой, прошли сотни лет. Ты снова с нами, как всегда, с отцом, со мной, с твоими братьями и сестрой.
Магнус, мигая, повернулся к братьям и сестре.
Корделия подошла к матери и уткнулась лицом в плечо:
— Это неправильно, мама! Несправедливо!
— Мир не всегда справедлив, дочь моя, — ответила Гвен. Лицо ее стало мрачным. — А небесная справедливость приходит только после смерти.
— Но какая здесь небесная справедливость, если девушка до сих пор мучается, а лорд избежал наказания и ушел?
— Куда ушел? — спросил Джефри, скривив губы.
— Хороший вопрос, — отозвался Род. — А что касается этой девушки Солы, я вполне могу понять, почему она осталась здесь. Она считает себя виновной в гибели своей семьи.
Корделия повернулась, широко раскрыв глаза.
— Значит ли это, что для ее освобождения мы должны объяснить, что виновата не она, а граф?
— Да, мы должны попытаться убедить ее в этом. И убедить ее должен тот, кому она поверит, а это трудная задача.
Гвен пристально взглянула на него.
— Ты что-то задумал, супруг мой?
— Всего лишь небольшую демонстрацию, — небрежно ответил Род.
Глава двенадцатая
Остаток дня Гэллоугласы проспали. Солнце уже садилось, когда они быстро подкрепили силы овсянкой и родниковой водой.
— Неужели мы будем сражаться с призраками только с овсом в желудке? — спросил Джефри.
— Ну, как тебе сказать, овес поможет тебе продержаться, — заверила его Гвен. Она посмотрела на Магнуса, и взгляд ее стал заботливым. — Ты хорошо выспался, сынок?
— Да, хорошо. Но меня посетило на редкость много снов. Граф часто бывал в этом зале, мама. Все подпотолочное пространство здесь заполнено его жестокостями и унижениями других.
— Ты проснулся сердитым.
Магнус кивнул.
— Не могу дождаться, чтобы схватиться с ним в поединке.
— Хорошо, — сказал Род. — Хорошо.
Когда на замок опустилась ночная тьма и свет исходил только от очага и единственной свечи на столе, Магнус повернулся и направился к возвышению, на котором двести лет назад восседал, председательствуя на столь милых его сердцу оргиях, граф.
Большое дубовое кресло оставалось на месте, Магнус положил на него руки и позвал:
— Рафаэль Фер де Ланс граф Фокскорт! Явись на суд!
Сразу вдалеке послышался злобный смех. Он приближался, пока не заполнил весь зал, и вот перед ними во всей красе предстал Фокскорт. Отчетливо видимый, со слабо светящимися очертаниями, он, казалось, нисколько не угомонился и после смерти, настолько силен был этот дух. Мужчина в самом расцвете, лет сорока-пятидесяти с небольшим, с крепким еще телом, с лицом, порочность которого контрастировала с красотой. За спиной привидения будто незримо присутствовали десятилетия познания всей гаммы человеческих извращений и наслаждения злом.
— На суд? — насмешливо воскликнул он. — И кто же будет судить меня, юноша? Ты?
— Я! Но признаюсь: я удивлен, что тебя еще не призвал на суд Всеобщий Судия!