Напарник чародея

Род хотел попросить женщину говорить потише, но не решился, боясь, что это ее обидит.

— Потом был другой клуб, и еще один, и я надеялась, что он не станет ко мне приставать, потому что не знала, сумею ли сопротивляться, но он не приставал.

Хвала небу за это маленькое чудо. Лично Род желал бы, чтобы корабль перестал так раскачиваться.

Но потом вспомнил, что это не парусник, а космический корабль, и волны бьются только в его желудке.

— Никаких других женщин! Никаких блондинок! Никаких брюнеток! Только я! — Малдун завертелась в пируэте. У Рода перехватило дыхание и закружилась голова.

— Мы выпили, но немного. Нам это было необходимо. Позавтракали в «Пастише» и прогулялись по бульвару Зевак. Я никогда раньше не понимала, как прекрасны астероиды, ты знаешь, они похожи вальсирующие звезды! И он остановился перед церковью, единственной церковью на Церере, и попросил меня выйти за него замуж!

Род промолчал, слишком потрясенный, чтобы произнести хотя бы один членораздельный звук.

— Конечно, я сказала «да». Мне даже думать не пришлось: в мечтах я это уже говорила множество раз! Я сказала «да», и он ввел меня в церковь, и мы пригласили священника, и он велел нам взяться за руки, а на обратном пути мы заглянули в ювелирную лавку, и вот оно!

Она сунула под нос Роду маленький ледник. Тот вытаращил глаза на айсберг и тонкое золотое колечко под ним. Внутри у него все перевернулось, внутренности опустились. Но он сумел прошептать:

— Наилучшие пожелания, новобрачная!

— Спасибо, дорогой! Я всем этим счастьем обязана тебе! — Малдун обняла его, быстро, но крепко поцеловала и сказала: — Я никогда не забуду, что ты сделал для меня, — наклонила голову, неожиданно застеснявшись, и выдохнула: — А теперь я должна идти. Меня ждет муж.

И она исчезла в вихре мономолекулярного шелка и тафты.

Род застонал, перевернулся и свесил голову к ведру, стоявшему рядом с койкой.

— Фесс, что я наделал?

— Ты сделал хорошую женщину счастливой, Род.

— Но я не этого хотел!

— А чего ты хотел?

— Ох... не знаю... Но она должна была каким-то образом понять, что по-настоящему люблю ее только я, и прийти ко мне!

— Ты заслужил ее вечную благодарность, Род. Она теперь твой друг на всю жизнь.

— Но я совсем не это имел в виду...

Глава одиннадцатая

Внезапно в зале прозвучал низкий стон.

Дети мгновенно вскочили, волосы у них встали дыбом. Гвен выпрямилась и вопросительно взглянула на супруга.

— О, нет! — простонал Род. — Опять?

— Это дух другого типа, папа.

— Мне все равно: нам нужно выспаться! — Род перевернулся, сел и посмотрел на Магнуса. — Кого ты разбудил на этот раз?

— Я никого не будил, папа, — голос Магнуса дрогнул. — Или если и разбудил, то невольно, во сне.

— Это все, что ему было нужно, — Род держал голову руками. — Мы живем в битком набитом призраками замке, и наш сын пробуждает духов даже во сне, — он повернулся лицом к лицу с призраком. — Кто ты такой, чтобы являться ночью и пугать мою семью до смерти?

Стон сменился связной речью:

— Молю прощения, благородный рыцарь. Если бы у меня был другой способ, я бы не стал пугать молодежь.

— Мог бы застать меня одного, предающегося где-нибудь размышлениям.

— Не мог, потому что только твой сын дает мне возможность появиться.

Род взглянул на Магнуса, подняв брови.

— Ну, хоть этот вопрос решен, — он снова повернулся к привидению, нахмурился, разглядывая его. На призраке были надеты призрачные же латы и меч в руке. Все это соответствующим образом призрачно гремело. — Будь вежлив с гостями. Покажи нам свое лицо и назовись, — проворчал Род.

— Прошу прощения, — рыцарь сунул меч в ножны и не только поднял забрало, но снял весь шлем — и тут же перестал казаться страшным. Он оказался лысым, с добрым морщинистым лицом и мягко светящимися очертаниями. — При жизни меня звали Донд л'Аккорд. Я никого не хотел испугать, особенно малышей.

— Мы не малыши! — выпалил Джефри, а вот Грегори не стал спорить, только смотрел.

— А я Род Гэллоуглас, лорд Чародей. Это моя жена и дети. Чего ты хочешь от меня?

— Чародей! — в глазах рыцаря загорелась надежда. — Молю о помощи, милорд! Сжалься над бедным измученным отцом. Умоляю о помощи!

— Отцом? — Род окончательно проснулся. — У тебя случайно нет дочери, которая тоже бродит по замку?

— Да, вы угадали, — лицо призрака омрачилось. — Как буду бродить и я, пока не отомщу.

— Ага, — произнес Род. — Отомстишь человеку, который обидел твою дочь?

— Да, измучил ее сердце, а потом убил! Если бы мы с ним были живыми, я бросил бы ему перчатку, а потом вышиб бы мозги одним ударом!

— Не очень подходящая мысль для того, кто надеется попасть на небо. Значит, ты умер сразу после смерти дочери?

— Нет, ты не прав, — дух воззрился на Рода удивленно. — А почему ты так решил?

Прощайте, методы Шерлока Холмса. У Рода с дедукцией отношения складывались не лучше, чем у доктора Ватсона.

— Ты должен был умереть после дочери, — попытался объяснить Род, — иначе ты бы не знал о ее смерти. Но и не очень много времени спустя, иначе перерезал бы глотку злодею и с радостью пошел на плаху, если бы понадобилось.

— И правда, пошел бы, — призрак печально улыбнулся. — Но я умер до ее смерти. Погиб в сражении. Мой дух устремился на небо, но по дороге стремление мое замедлилось и наконец совсем остановилось. Тревога за дочь вернула меня обратно на грешную землю. Но во всем остальном я стремился припасть к напитку блаженных и потому повис между земным сводом и небесным, пока стремление дочери ко мне не переросло в ужас и притянуло меня, как магнитом, в этот замок — и в этот момент ее дух вырвался из плоти. Но она не могла меня увидеть, потому что все ее существо перешло в плач, и так было с тех пор всегда.

— Бедная девочка! — мягко сказала Гвен. Корделия заплакала.

— Значит, ее душа была так полна болью, что не смогла освободиться?

— Да, и до сих пор не может. Я уснул, потому что со смертью моей дочурки прекратилось ее стремление ко мне. Она так наполнилась ужасом, что не оставалось места ни для чего другого. Только сейчас я проснулся — и должен каким-то образом помочь своему несчастному ребенку найти покой!

Род скатал одеяло и поманил детей.

— Вставайте. Всем вставать. Теперь это и мое дело.

— Но как же отдых? — возразила Гвен.

— Думаю, нам лучше поспать днем, дорогая. Меньше помех, знаешь ли, — Род снова повернулся к призраку. — Назови негодяя.

В глазах привидения вспыхнули огоньки.

— Граф.

— Но мне казалось, он выпорол сына и заставил его вести себя порядочно. Неужели он сам стал совершать преступления?

— Нет, старый граф умер. Сын же его в свою очередь стал графом — последним графом Фокскорт, последним отпрыском злого рода.

— Злого рода? — Род нахмурился. — Мне казалось, у его отца имелось некоторое представление о морали.

— Истинная правда, но только для того, чтобы подчинить себе рыцарей и добиться, чтобы они выполняли его приказы.

— Ага, — перевел слова призрака на обычную речь Род. — Значит, сын не имел права затаскивать к себе в постель дочерей рыцарей, потому что это была прерогатива отца, а отец подобного не делал, потому что хотел, чтобы рыцари оставались ему верны.

— Да, но сын старого графа не был так предусмотрителен. Дурная кровь обязательно скажется, а в нем она прямо вопила. Все его предки охотились на девушек в своих владениях, то есть там, где сие можно скрыть и не вызвать восстания вассалов. Фокскорты использовали любую возможность для жестокости и эксплуатации. Тем и заслужили свое имя.

— Какое? Фокскорт? — спросил Род. — Но оно звучит совсем не зло.

— Нет, так его переделали крестьяне, и только мы, чьи предки были рыцарями первого графа, помнили его прежнюю форму: соседи дали ему имя, которым он дерзко гордился: Faux Coeur. Разница заключалась во французском звуке «r».