Око времени

Еще какое-то время все они должны были привыкать к мысли о том, что существует иная цель: строительство нового мира. И Александр, с присущей ему энергией и несгибаемой волей, стал средоточием осознания и распространения этой идеи.

— А сам царь сейчас чем занимается?

— Вот этим.

Евмен с гордостью указал на церемониальный центр города.

Абдыкадыр увидел, что там расчищена большая площадка и закладываются нижние уровни постройки вроде нового зиккурата.

Он присвистнул:

— Похоже, это здание будет соперничать с самой Вавилонской башней!

— Быть может. На самом деле это монумент в честь Гефестиона. Но он будет служить и более глубокой цели. Этот монумент увековечит нашу память о том мире, который мы потеряли. Эти македоняне всегда были большими мастерами погребальных дел! А Александру, судя по всему, не терпится превзойти те грандиозные гробницы, которые он когда-то видел в Египте. Правда, при том, как идут дела на полях, нам трудно кормить строителей, так что работа идет медленно.

Абдыкадыр вгляделся в тонкие черты лица грека.

— У меня такое чувство, будто вы меня хотите о чем-то спросить.

Евмен улыбнулся.

— А у меня такое чувство, что ты отчасти грек. Абдыкадыр, хотя жена царя, Роксана, родила сына — мальчику сейчас четыре года, и у нас есть наследник, но для нас очень важно, чтобы Александр был жив и здоров еще несколько лет.

— Конечно.

— Но этого, — произнес Евмен, имея в виду доки и поля, — ему мало. Царь непростой человек, Абдыкадыр. Кому это знать, как не мне. Он, бесспорно, македонянин, и он пьет, как македонянин. Но он способен к холодному расчету, как перс, а может быть и государственным деятелем с поразительной интуицией — как грек, рожденный в одном из полисов!

Но при всей мудрости у Александра сердце воина, и в нем сражаются завоевательские инстинкты с желанием создать империю. Думаю, он сам это не всегда осознает. Он был рожден для того, чтобы сражаться с людьми, а не для того, чтобы истреблять саранчу на полях или вычищать ил из каналов. Надо посмотреть правде в глаза: тут не так много людей, способных сражаться! — Грек склонил голову к Абдыкадыру. — Дело в том, что управление Вавилонией передано горстке приближенных. Мне, Пердикке, капитану Гроуву. — Пердикка был одним из давних боевых соратников Александра и одним из самых верных товарищей. Он теперь командовал пехотинцами и имел титул, который Гефестион получил незадолго до своей гибели. Этот титул у персов был бы равен визирю. Евмен подмигнул Абдыкадыру. — Им нужен мой греческий ум, понимаешь? А мне нужны македоняне, чтобы они выполняли работу. Конечно, у каждого из нас есть свои сторонники — и особенно у Пердикки! Есть группировки, заговоры — так было всегда. Но покуда над нами возвышается Александр, мы довольно неплохо трудимся вместе. Нам всем нужен Александр. Новому Вавилону нужен царь. Но…

— Но Вавилону не нужно, чтобы Александр торчал здесь, мучаясь бездельем, чтобы он тратил людскую силу на возведение грандиозных монументов в то время, когда важнее обрабатывать поля. — Абдыкадыр усмехнулся. — Вы хотите, чтобы я его отвлек?

Евмен покачал головой.

— Я бы не назвал это так, — уклончиво проговорил он. — Но Александр выражал любопытство по поводу того, стоит ли овладевать большим миром, о котором ты нам рассказывал. И еще я думаю, что он хочет навестить своего отца.

Своего божественного отца, Амона, который также является Зевсом — в святилище посреди пустыни. Абдыкадыр присвистнул.

— Это будет та еще прогулочка! — Евмен улыбнулся.

— Тем лучше. Но еще я хотел сказать о Бисезе.

— Знаю. Она все еще торчит в храме, не отходит от этого треклятого Ока.

— Уверен, эта работа бесценна. Но мы не хотим, чтобы она угасла из-за этой работы. Вас, людей из будущего, так мало. Возьми ее с собой. — Евмен улыбнулся. — Я слышал, что Джош возвратился из Иудеи. Возможно, он мог бы ее отвлечь…

— Ну вы и хитрец, секретарь Евмен!

— Каждый должен исполнять свой долг, — невозмутимо ответствовал Евмен. — Пойдем. Я покажу тебе верфи.

Святилище храма стало похоже на крысиную нору, заплетенную кабелями и проводами, заставленную аппаратурой, вынутой из разбившегося вертолета. Некоторые из устройств были сильно поцарапаны, поскольку их чуть ли не «с мясом» выдирали из приборной панели, другие обгорели при пожаре, вспыхнувшем на борту после падения вертолета. Вся эта паутина окружала Око. Бисеза словно бы пыталась не изучать его, а поймать в ловушку. Но Абдыкадыр понимал, что в ловушку попала она сама.

— Разрыв был событием физического порядка, — решительно проговорила Бисеза. — И не важно, какой мощности сила за этим стояла. Это физика, а не магия, не что-то сверхъестественное. Поэтому это явление должно объясняться с точки зрения законов физики.

— Но, — возразил Абдыкадыр, — совсем не обязательно речь должна идти о нашей физике.

Бисеза усталым взглядом обвела храмовое святилище. Она так жалела о том, что теперь с ней нет телефона. Он бы, глядишь, что-то ей объяснил.

Абдыкадыр и Джош — испуганный, с широко распахнутыми глазами — устроились в уголке святилища. Бисеза знала, что Джош ненавидит это место — и не только из-за того, что здесь висит зловещее Око, а потому, что Око отбирало ее у него. Сейчас Джош пил из фляжки чай с молоком, по-английски, а Бисеза пыталась объяснить ему и Абдыкадыру суть своих новых предположений насчет Ока и Разрыва.

Бисеза сказала:

— При Разрыве были повреждены пространство и время. Они разорвались, а потом снова соединились. Это нам известно, и мы это способны понять. Пространство и время в каком-то смысле реальны. Пространство-время, например, можно искажать с помощью достаточно сильного гравитационного поля. Эта «материя» прочна, как сталь, но все-таки это возможно…

Но если пространство-время — это материя, то из чего она состоит? Если присмотреться получше — или если подвергнуть эту материю достаточно сильному искажению и складыванию… в общем, увидишь что-то вроде зернистости. То есть пространство и время представляют собой нечто вроде тканого ковра. Фундаментальными составляющими этого ковра являются струны — микроскопические струны. Эти струны вибрируют, а виды вибраций и тон струн — это частицы и энергетические поля, наблюдаемые нами, и это их свойства — например, масса. Струны могут вибрировать по-разному, они могут издавать множество нот, но некоторые из них, имеющие самый высокозаряженный строй, не звучали со времени зарождения Вселенной.

Вот так. Но струнам нужно пространство, чтобы вибрировать — не наше собственное пространство-время, которое представляет собой музыку струн, но некое абстрактное пространство. Многомерный пласт. Стратум.

Джош нахмурил брови. Ему явно было непросто понимать ее.

— Продолжай.

— То, как устроен пласт, его топология управляет поведением струн. Это что-то вроде скрипичной деки. Красивый образ, если задуматься. Топология — это крупномасштабное качество Вселенной, но оно определяет поведение материи в мельчайшем масштабе.

Но представьте себе, что взяли и просверлили в деке дыру — произвели изменения в структуре пласта-подложки. Сразу возникнут изменения в звучании струн.

Абдыкадыр сказал:

— Эффект этого изменения мы и наблюдаем в мире…

— Вибрации струн управляют самим существованием и качествами частиц и полей, составляющих наш мир. Как только изменяется звучание струн — меняются и эти качества. — Бисеза пожала плечами. — Например, может изменяться скорость света.

Она рассказала о допплеровских сдвигах при измерениях отражения света от поверхности Ока Мардука. Вероятно, это явление служило проявлением изменений на уровне стратума.

Джош наклонился вперед и очень серьезно спросил:

— Но Бисеза, как же быть с казуистикой? Существует буддийский монах, о котором рассказывал Николай. Старик, живущий бок о бок с самим собой — подростком. А если бы этот старик-лама вздумал убить мальчика — тогда и он сам бы перестал существовать, исчез бы? А еще есть бедолага Редди. Он погиб и, следовательно, не сможет написать те рассказы и стихи, которые, как ты утверждаешь, хранятся в памяти твоего телефона! Что скажет твоя физика струн и скрипичных дек об этом?