Чародей поневоле

– Это верный путь к поражению, – буркнул Род. – Его манера ведения боя столь же устарела, как фаланга.

Бром вздохнул и потер глаза.

– Но я уже говорил, что погибну вместе с ней. И все же, быть может, мы останемся в живых, ибо у меня тут есть одна идейка.

Он скрылся во тьме прежде, чем они успели расспросить его, из чего Род сделал вывод, что весь «план» Брома заключался в поднятии духа у Рода и Туана путем прозрачных намеков на то, что есть еще надежда на благополучный исход дела.

– Мы умрем, защищая ее, – прошептал Туан, скривившись и побледнев. – А когда нас не станет, она умрет тоже, и эта мысль не дает мне покоя.

Он беспомощно развел руками.

– Но что я могу поделать?

– Ну... – Род поджал губы и оглянулся через плечо на освещенный шатер. – Я знаю одно верное средство, благодаря которому она никуда завтра не поскачет...

– Скажи же, не тяни! – глаза Туана вспыхнули от лихорадочного ожидания ответа.

– Надо сделать так, чтобы утром она не смогла сидеть.

Туан уставился на него, его лицо медленно залилось краской, затем кровь отхлынула, он побледнел и задрожал от ярости.

– Что... ты имеешь в виду? – хрипло спросил он угрожающим тоном и поднял стиснутый добела трясущийся кулак.

Род взглянул на него и нахмурился.

– Ну, отшлепать ее. Выдрать ее так, чтобы она до следующего воскресенья даже присесть не смогла. А как же еще этого добиться?

Туан медленно опустил кулак и вновь покраснел до корней волос.

– А, – сказал он и отвернулся. – И вправду, неплохая мысль.

– Сделай это, иначе ты дашь ей погибнуть.

Туан кивнул, постепенно оживая. Он повернулся к шатру королевы, постоял минуту, затем расправил плечи.

– Тогда я так и поступлю. Прости меня, дружище Гэллоуглас, за ту вспышку гнева. На миг я подумал, что ты имел в виду... нечто другое.

Он глубоко вздохнул и поспешно шагнул к шатру. Остановившись у входа, Туан кивнул часовому, еще больше выпятил грудь и вошел вовнутрь. Род улыбнулся, развеселившись.

– А я-то думал, что только меня посещают грязные мыслишки!

Он хихикнул, качая головой, и направился к походным кострам ведьм, отметив про себя, что годы, проведенные в Доме Кловиса, послужили Туану хорошей школой жизни. Из тьмы вдруг материализовалась, в буквальном смысле этого слова, Гвендайлон.

Она застенчиво улыбнулась.

– Что так развеселило милорда?

Род ухмыльнулся, схватил ее за талию и, приподняв, горячо поцеловал.

– Милорд! – мило покраснела она, приглаживая растрепавшиеся волосы.

Ночной ветерок внезапно донес до них звуки звонких шлепков, сопровождаемые визгом и воплями.

Часовые у шатра всполошились и метнулись ко входу. Один уже хотел было откинуть полог, но второй схватил его за руку и крикнул:

– Вашему Величеству нужна помощь?

– Не входить! – провизжал полный мук голос. – Под страхом смерти не входить!

Караульные озадаченно взглянули друг на друга, затем пожали плечами и вернулись на свои посты, время от времени бросая испуганные взгляды через плечо. Вопли слегка стихли, сменившись рыданиями. Шлепков больше не было слышно.

Затем воцарилась тишина. Род посмотрел на Гвен.

– Чему ты улыбаешься?

Она искоса взглянула на него.

– Я говорила тебе, милорд, что могу слышать все мысли, кроме твоих.

– Вот как?

– Да. В этот момент от шатра исходят самые добрые мысли.

Свет под пологом погас. Гвендайлон хихикнула и отвернулась.

– Идемте, милорд. Продолжать слушать будет просто невежливо. Этой ночью мы должны лечь спать пораньше.

– Проснись, Род Гэллоуглас!

Кто-то тряс его за плечо.

Род заворчал и с трудом приподнял веки.

– какого черта тебе...

Он замолк, когда увидел выражение лица Брома.

– Да, – буркнул Бром. – А теперь облачайся и идем со мной.

– Я не сплю голым в ночь перед боем, – проворчал Род и осторожно поднялся, стараясь не разбудить Гвендайлон.

Когда он взглянул на нее, лицо его на миг смягчилось. Род коснулся губами ее щеки. Она пошевелилась, пробормотала что то во сне и улыбнулась.

Затем он выпрямился и лицо его посуровело. Бром уже шагал прочь сквозь холодный предрассветный туман, который уже начал рассеиваться.

– Ладно, что случилось? – проворчал Род, догнав Брома.

– Помолчи пока, – отрезал тот и не произнес ни слова, покуда они не поднялись по склону холма подальше от шатров. Затем он резко повернулся к Роду и бросил:

– А теперь скажи мне! Любишь ли ты ее?

У Рода вытянулось лицо. Затем он вкрадчиво спросил:

– Ты разбудил меня лишь затем, чтобы спросить об этом?

– Это крайне важно для меня, – огрызнулся Бром. – Так любишь ли ты ее?

Род скрестил руки и перенес свой вес на одну ногу, слегка выставив вперед другую.

– Но какое, черт возьми, тебе до этого дело? Какое ты имеешь право копаться в моей душе?

Бром отвел взгляд, на лице его отразились бушевавшие в нем эмоции. Когда он, наконец, заговорил, то каждое слово, казалось, вытаскивали из него клещами.

– Она моя дочь, Род Гэллоуглас.

Карлик взглянул на ошеломленного Рода, и в глазах его блеснула сардоническая усмешка.

– Да. Ты едва ли можешь поверить в это, не так ли?

Он отвернулся, глядя на долину, голос его смягчился от воспоминаний и дум.

– Ее мать была всего лишь служанкой в королевских палатах, Род Гэллоуглас... и все же я любил ее. Она была маленькая, едва ли не в половину роста обычной женщины, но все-таки на голову выше меня. И смертная, чересчур смертная. Она была прекрасна, о, как она была прекрасна! И, хотя это может показаться странным, ее желали многие мужчины двора. Но все же... – в голосе Брома появились удивление и благоговение, – все же она любила меня. Она единственная из всех женщин, эльфов или смертных, видела во мне не карлика, эльфа или Короля... а просто человека. И она желала меня... И любила меня... – Бром умолк, озадаченно качая головой. – Я любил ее, Род Гэллоуглас, – вздохнул он, – любил лишь ее одну, и зачал ей ребенка.

Лицо его помрачнело. Он сцепил руки за спиной и уставился в землю.

– И вот она оказалась в тягости, время ее быстро приближалось и вскоре ее разнесло бы так, что все узнали бы об этом и затравили бы ее жестокими шутками, хотя мы и были обвенчаны. Поэтому я отправил ее в девственный лес, к своему народу. И там эльфы и лепрехуны* [47] приняли у нее прелестное, смеющееся, наполовину эльфийское дитя.

Глаза его увлажнились, он поднял голову, глядя сквозь Рода.

– Она умерла от простуды, когда нашей дочери исполнилось два года. Мы похоронили ее там, под деревом в лесу. И я каждый год прихожу туда.

Глаза его вновь сфокусировались на Роде.

– Но у меня все же осталось дитя.

Он резко отвернулся.

– А что мне оставалось делать? Вырастить ее самому, позволив ей узнать, что ее отец – урод, служащий мишенью для дурных шуток? Чтобы она стыдилась меня? Поэтому она выросла в лесу, среди эльфов, зная лишь могилу своей матери, но не ведая, кто ее отец.

Род хотел возразить, но Бром велел ему замолчать.

– Тихо! Так было лучше!

Он медленно повернулся с бешеным блеском в глазах.

– Так будет и впредь. И если она когда-нибудь узнает об этом от тебя, Род Гэллоуглас, я с корнем выдерну твой язык и обкорнаю тебе уши.

Род с каменным лицом пристально посмотрел на него и не нашелся, что ответить.

– И потому, ответь на мой вопрос! – Бром упер руки в бока и выпятил подбородок. – Ибо знай же, полусмертный я, и могу быть убит. И может статься, что сегодня мне суждено умереть. Он понизил голос. – Так скажи мне, бедному обеспокоенному отцу, любишь ли ты мое дитя?

– Да, люблю, – тихо произнес Род. – Выходит, я не случайно встретил ее, отправившись на Юг?

Бром горько улыбнулся.

– Конечно же, нет. Ужель ты мог хоть на миг усомниться в этом?

47

Лепрехун – в ирландской низшей мифологии и фольклоре эльф (luchorpan, букв. «маленькое тело»). Народная этимология толкует имя «Лепрехун» как «половина ботинка», отчего с лепрехуном связывается занятие сапожным ремеслом, Считалось, что он стережет множество закрытых сокровищ, отдавая их тому, кто сумеет его поймать и выслушать, не сводя с него глаз.