Страница 26 из 36
Янгер с брезгливой и презрительной гримасой посмотрел на сутулящуюся фигуру, прошлепавшую на кухню в своих домашних тапочках. Всего тысяча? Несчастная тысяча, после всех-то ухищрений и ожиданий? Хотя одна запрятанная тысяча должна вывести к остальным... Он пошел следом за стариком.
Тот достал с полки желтую, в белый горошек, банку с мукой, разрыл содержимое и достал целлофановый пакетик с тысячью долларов. А где остальные? Не мог же старый идиот рассовать их по банкам с крупами, специями, солью и сахаром? Старик торопливо отряхнул над раковиной пакетик от муки, и чрезвычайно торжественно вручил его Янгеру, добавив дрогнувшим голосом:
— Отдаю все, что было... А потом закрою банковские счета, бумаги ценные продам — и все будет твое...
— Да ты что, обалдел? Не городи чушь! Ты что это со мной вздумал вытворять? Я тебе мальчик?!
Янгер в диком гневе бросил пачку денег на кухонный стол.
— Плевал я на твои дерьмовые ценные бумаги! Мне нужны наличные, понял?! Где твои сотни тысяч, куда ты их спрятал? Старик медленно покачал головой и обреченно закрыл глаза. Страшным ударом Янгер уложил его на линолеум цвета морской волны.
Глава 8
Спустя неделю Янгер минут семь безуспешно звонил в игрушечный дом старика. Потеряв терпение, он высадил замок в парадной двери. Янгер был совершенно уверен, что старый обманщик никуда не отлучался, а безвылазно сидел дома. Что еще задумал этот скот, хренов романтик моря?..
Янгер почувствовал неладное, лишь обойдя в мертвой тишине весь дом и толкнув дверь ванной. Аккуратной стопкой на пластиковом стуле была сложна одежда старика. Сам он, обнаженный, висел на вмурованном в бетонную стену кронштейне для душа, бельевой шнур надежно удерживал над ванной его посиневшее тело. Лицо старика было ужасно. Янгер взял лежащую на стуле рубашку и набросил ему на голову.
Он попятился из ванной, опасливо прикрыв за собой дверь, поспешней, чем следовало, вышел на крыльцо, сел, дрожащими руками достал сигару. Почему старик сделал это? Что, разве у него не было иного выхода? Отдал бы Янгеру половину своих бешеных денег и жил бы, как прежде, ни о чем не заботясь. Иные только мечтать могут о том достатке, в каком ему предстояло дожить до конца...
Но где же эти проклятые деньги? Янгер посидел на крыльце, несколько пришел в себя и ринулся обыскивать дом, опасливо обходя стороной ванную комнату.
Янгер старательно обследовал дюйм за дюймом, но готов был в итоге с отчаянием признать, что денег в доме действительно нет. Они не были зарыты в подвале; их не было ни за деревянной обшивкой, ни за кирпичной кладкой, ни под внахлест набросанными досками на чердаке, которые прикрывали собой форменный слоеный пирог из опилок и шлака, для тепла насыпанных на потолок дома... Денег не было ни в матрацах, ни под ящиками комода, ни под днищем старинного платяного шкафа — денег не было нигде...
Квартира в Омахе исключалась, на неделе Янгер ее обследовал, денег там не было. Не было никакой шкатулки, в которой лежала бы, например, пластмассовая бирка от вокзальной камеры хранения или причудливый ключ от банковского депозитного сейфа. Не было нигде скупо набросанного, схематичного, понятного только самому рисовальщику — плана земельного участка, где зарыты деньги в какой-нибудь большой, герметично закрытой посудине...
Однако у старого Джо Шира не было автомобиля, следовательно, круг поисков не особенно, не чрезмерно велик — он должен соответствовать тому, достаточно узкому, домоседскому кругу стариковского существования, в котором и обитал Джо Шир.
Деньги Янгер, конечно же, отыщет. Этому эгоисту, этому вертопраху, висящему там, в ванной, рано торжествовать. Пусть он отдал концы, но денежки-то его живы...
Но решать с ним надо. Здесь никак не годится версия самоубийства, потому что, во-первых, если все же посмотреть правде и глаза, на теле старика полно синяков, кровоподтеков и просто разнообразных ран (Янгер плохо соображал, по делает, когда у него закипала душа), были и следы от натерших стариковскую кожу веревок, — Янгер всю неделю занимался со старым олухом, пытаясь выбить из него правду...
Во-вторых, Янгер слишком афишировал свой интерес к одиноко живущему Шардину. Он поручал своим полицейским слежку за Джо; в участке был оставлен здешний телефон, — мало ли что, — позвонят из штата, а подчиненные туг же поставят в известность начальника, свяжутся с ним... И если сейчас будет официально зафиксировано самоубийство, — то веселое времечко Янгера ждет... При осмотре тела и вскрытии как раз и всплывут первым делом стариковы синяки да кровоподтеки...
Следовало как-то избегнуть правдивого медицинского заключения. Но как? Янгер, куря сигару за сигарой, мерно шагая по гостиной, вспомнил вдруг мягкотелого и податливого доктора Рейборна.
И требовалась-то от него самая малость: указать в свидетельстве хотя бы смертельный исход от разрыва сердца, но только не самоубийство, это исключено... Естественно, доктор, не говоря ни слова, должен выполнить просьбу Янгера, а то у капитана не заржавеет и намекнуть о компромате, собранном на местного эскулапа...
Рейборн, против ожидания Янгера, долго отнекивался, пришлось, в самом деле, напомнить ему про доктора Уоша, погоревшего на подпольных абортах в распутной Омахе... Рейборн стал тише воды и ниже травы.
Гораздо меньше хлопот было с Глиффом. Тот впрямую зависел от милости или немилости шефа полиции, поскольку имел статьи дохода весьма и весьма деликатного свойства; а когда капитан объяснил, что нет никакого криминала, просто, мол, прячутся в воду, то бишь в бурую сагаморскую почву, концы позорящего старика самоубийства; да еще, мол, безумец, наложивший на себя руки, оклеветал в прощальном письме ни в чем не повинных людей, — Янгер и Глифф достигли полного взаимопонимания.
Все устраивалось, как подобает, ни Глифф, ни Рейборн понятия не имели о тайных капиталах покойного; теперь оставалось лишь найти эти самые капиталы.
И вот, когда после всех нервотрепок и хлопот Янгер возвращается к домику Джо Шира, чтобы всласть предаться одиноким, никем не нарушаемым поискам, что же он видит? А видит он незнакомца, который говорит с Риксом, долговязым малым, живущим по соседству. Янгер благоразумно не стал останавливать свой черный “форд”, через квартал развернулся, и сопроводил незнакомца до отеля “Сагамор”. Он узнал у ночного портье, что высокий, плечистый тип — это прибывший из Майами Чарльз Виллис.
Что за Чарльз Виллис? Кто он? Какая надобность ему в этом городе, а конкретно — в доме только что умершего Джо?
Ясное дело, приехал этот Чарльз ни за чем иным, как за тайным богатством Шира. Судя по всему, одного поля ягода со своим дружком, которого завтра и зароют—Может, конечно, гость из Майами пронюхал, где у Джо хранятся денежки. Стоит держать его в поле зрения, и он выведет прямо к вожделенной цели; что ж, тогда его приезд — очень кстати...
Янгер следил за высоким франтом неотступно. На другое утро Чарльз Виллис прокатился в такси до редакции в Линбруке, и хоть Янгер пробовал выудить что-то у водителя Сэмми, ничего путного тот не сказал, все отводил глазищи.
Янгер строго-настрого наказал таксисту не трепать языком с пассажиром об их беседе, отошел к своему бедному многострадальному “форду”, который только что не чихал от пыли, и стал разглядывать вышедшего с газетой приезжего.
Что-то этакое, нетипичное было в Чарльзе Виллисе. Янгер хорошо разглядел его, стоящего на крыльце, прямо на солнце. Видный мужик, крупный, как лось из заповедника, руки сильные, долгие, морда недурна, хотя на чей вкус, но слишком надменная, волосы густые светлые, а взгляд ледяной, отстраняющий... Одет он, по правде говоря, был прилично. Серый костюм, тонкая белая рубашка, чуть серебрящийся галстук, хорошо начищенные кожаные туфли, — и все говорило, что он привык носить эти дорогие вещи постоянно, ощущение было, что он сросся с ними, но относился к ним небрежно, не то, что, например, Янгер, который испытывал к “приличным” вещам, но более всего — к форме! — почтительное уважение.