Свет иных дней

Еще более спорно выглядели посягательства на свободу частной жизни. Собственно говоря, исчезло само определение права на свободу частной жизни – даже в границах США.

Свобода частной жизни в Конституции не оговаривалась. Четвертая поправка к Биллю о правах говорила о праве на защиту от вмешательства со стороны государства, но тут оставалась большая возможность для маневров представителям власти, желавшим вести наблюдение за гражданами и к тому же не предлагавшим гражданам практически никакой защиты от других организаций, таких как корпорации и пресса, и даже от других граждан. Из сумбура разрозненных законов на уровне штатов и на федеральном уровне, а также из массы казусов в общем праве, обеспечивающих юристов прецедентами, мало-помалу сложилось общепринятое понятие частной жизни: к примеру, в него входило право «остаться наедине с самим собой», быть свободным от необоснованного вмешательства извне.

Но все переменилось из-за червокамеры.

Правоохранительными и разведывательными структурами, такими как ФБР и полиция, предлагались ситуации законного использования червокамеры во имя установления равновесия, вызванного потерей защиты частной жизни и прочих прав. К примеру, записи, сделанные с помощью червокамеры и предназначенные для судебных целей, следовало делать под контролем. Производить их, пожалуй, могли только специально обученные наблюдатели, и эти записи следовало нотариально заверять. А вот последнее, кстати, не должно было составить никаких проблем, так как любое наблюдение с помощью червокамеры всегда можно было повторить сколько угодно раз, наладив новую линию связи через «червоточину» с нужным эпизодом.

Высказывались даже такие предложения, что людей следует подготовить к тому, чтобы они смирились с чем-то вроде «задокументированной жизни». Это в значительной степени облегчило бы законный доступ для властей к любому событию в прошлом человека без необходимости в формальных процедурах. Кроме того, это стало бы мощной гарантией против ложных обвинений и подмены личности.

Но несмотря на протесты тех, кто выступал против посягательств на свободу частной жизни, с необходимостью использования червокамеры для проведения расследований по уголовным делам не спорил, похоже, никто. Просто невозможно было игнорировать столь мощное средство сбора улик.

Некоторые философы утверждали, что все не так уж и плохо. В конце концов, в начале эволюции люди жили небольшими группами, где каждый знал другого, незнакомцы появлялись редко, и только сравнительно недавно (если рассуждать в рамках эволюции) люди стали вынуждены жить в крупных сообществах типа городов бок о бок как с друзьями, так и с совершенно чужими людьми. Червокамера словно бы знаменовала собой возврат к прежнему образу жизни, к необходимости думать о других людях, взаимодействовать с ними.

Но это мало утешало желавших сохранить право собственности на свою территорию – то огороженное место в своей жизни, где они могут наслаждаться одиночеством, анонимностью, безопасностью и интимной близостью с любимыми. Они понимали, что с этим желанием скоро никто не будет считаться.

А теперь, когда началась эксплуатация способности червокамеры заглядывать в прошлое, и там не осталось спасения.

Некоторым людям раскрытие истины так или иначе причиняло боль. Многие винили во всем не правду, не самих себя, а червокамеру и тех, кто принес ее в мир.

Самой явной мишенью для нападок стал Хайрем.

Бобби подозревал, что поначалу его отец почти наслаждался тем, что стал притчей во языцех. Для бизнеса всякая известность хороша. Но ураган угроз, покушений и попыток саботажа утомил Хайрема. Случались и клеветнические выступления, когда люди обвиняли Хайрема в подтасовке показанного с помощью червокамеры материала, где фигурировали эти люди, их близкие, их враги или кумиры.

Хайрем взял в обычай жить при ярком свете. Его особняк на Западном побережье купался в лучах прожекторов, питаемых мощными генераторами. Он даже спал, не выключая света. Ни одна система сигнализации не могла дать стопроцентной защиты, но Хайрем уповал хотя бы на то, что всякого, кто прокрадется к нему в дом, выследит червокамера из будущего.

Так что Хайрем жил, озаренный безжалостным светом, одинокий, всеми осуждаемый и проклинаемый.

Неприятная процедура допроса возобновилась. Мэннинг заглянул в блокнот.

– Позвольте мне изложить несколько фактов – исторически неопровержимых, подвергнутых тщательному наблюдению и нотариально заверенных. Во-первых, интрижка Кингсли с мисс Моррис была не первой за то время, что вы жили вместе с ним. Еще у него был короткий и, по всей вероятности, неудачный роман с другой женщиной, и случилось это через месяц после вашего знакомства. А еще шесть месяцев спустя…

– Нет.

– В целом, судя по всему, у него были более или менее длительные взаимоотношения с шестью женщинами до того, как вы обвинили его в связи с Джоди. – Мэннинг улыбнулся. – Если это вас сколько-нибудь утешит, сообщу, что и другим своим любовницам Кингсли изменял – и до вас, и после. Такой, знаете, серийный изменник.

– Глупости. Я бы знала.

– Но вы просто человек. Я могу продемонстрировать вам случаи, когда доказательства неверности были для вас яснее ясного, но вы предпочли закрывать на это глаза, отмахиваться от этого, даже особо не осознавая, что вы делаете. Вымысел, приукрашивание-Кейт холодно произнесла:

– Я вам говорила, как все было. Кингсли начал мне изменять, потому что из-за выкидыша у нас ухудшились отношения.

– Ах да, да, выкидыш. Великое причинно-следственное событие в вашей жизни. Но боюсь, на самом деле все было совсем не так. Черты характера Кингсли сложились задолго до встречи с вами, и вряд ли на них сильно повлиял случай с выкидышем. А вы, кроме того, говорили, что для вас выкидыш послужил импульсом к более интенсивной работе на благо собственной карьеры.

– Да. Это очевидно.

– Установить это значительно сложнее, но я опять-таки мог бы продемонстрировать вам, что взлет вашей карьеры начался за несколько месяцев до выкидыша. Вы как работали, так и продолжали работать, выкидыш тут на самом деле ничего бы не изменил. – Психолог посмотрел на нее. – Кейт, вокруг своего выкидыша вы создали определенный миф. Вам хотелось поверить, что это событие более значительно, чем оно было на самом деле. Для вас выкидыш действительно стал тяжелым испытанием. Но он мало что изменил… Я чувствую, вы мне не верите.

Она промолчала.

Мэннинг распрямил пальцы и прижал их к подбородку.

– Думаю, вы насчет себя и правы, и ошибаетесь. Думаю, перенесенный вами выкидыш изменил вашу жизнь. Но не поверхностно, как вы полагаете. Это не заставило вас более усердно трудиться, из-за этого не возникло трещин в ваших отношениях с Кингсли. Однако потеря ребенка глубоко ранила вас. И я считаю, что теперь вы движимы страхом того, что это случится вновь.

– Страхом?

– Прошу вас, поверьте мне: я вас не осуждаю. Я просто пытаюсь объяснить. Компенсаторной деятельностью для вас является работа. Вероятно, потаенный страх сподвигнул вас к более значительным достижениям и успехам. Но кроме того, вы стали одержимы одной мыслью. Только работа и отвлекала вас от того, что представлялось вам жутким мраком внутри вас. И в итоге вы еще более себя…

– Точно. Вот поэтому-то я и воспользовалась «червоточинами» Хайрема, чтобы пошпионить за его конкурентами. – Кейт покачала головой. – Сколько вам платят за эту фигню, доктор?

Мэннинг медленно прошелся перед софт-скрином.

– Кейт, вы одна из первых, кому довелось это пережить – этот… гм-м-м… шок истины. Но вы не станете последней. Всем нам придется узнать, как обходиться без утешительных обманов, которые мы себе нашептываем во мраке сознания…

– Я умею сходиться с мужчинами, даже умею создавать долгие и прочные отношения. И как это сочетается с нарисованным вами портретом жертвы шоковой травмы?

Мэннинг нахмурился, словно вопрос его озадачил.