Роковой рубеж

Слава Богу, он был тут. Она открыла зеркальную дверку шкафчика и сразу же узнала его: маленький, пластиковый флакон с белой пробкой, в углу на верхней полке. Этикетка имела характерный рисунок. Она достала флакон, закрыла дверцу, а он протянул руку, чтобы посмотреть.

— Дай.

Она стояла около умывальника, а он стоял между ней и дверью и, нахмурив брови, читал этикетку. Она знала, что было написано: “Миссис Виллис, по одной пилюле через каждые четыре часа. Доктор Миллер”.

Он посмотрел на нее, потом на флакон.

— Это из аптеки Нью-Йорка, — сказал он.

— Я не хотела, чтобы кто-нибудь из местных узнал о моей болезни.

Это было большим облегчением для нее оправдать свою нервность и использовать свою действительную нервозность, чтобы оправдать ложь, которую она ему старалась внушить.

— Каждые четыре часа, — сказал он, перечитывая этикетку. Потом:

— Эй, эта штука датирована двумя месяцами назад! Дата. Внизу этикетки был номер приготовления препарата и дата, она забыла про это. Она пролепетала:

— Нужно время, чтобы вылечить это.

— Вылечить это?

Он снова нахмурил брови, и она видела, как старательно продумывает он все в голове, подозревая, но не понимая, к чему она ведет, но инстинктивно не доверяя ей. “Невозможно обмануть его, — подумала она. — А если он догадывается, что я попробовала сделать это, он убьет меня”. Она вспомнила то, что сказал ей Паркер, когда звонил по телефону: его друг умер от очень мучительной болезни. И внезапно она пожалела. Она должна была последовать совету Паркера и уехать. Она не должна была пытаться обмануть его с этим лекарством. Все это выяснится в две минуты, и тогда — конец.

Она еще похлопала глазами, заставила себя посмотреть на него, ей очень бы хотелось не моргать, это выдавало ее ложь.

Наконец он опустил взгляд на флакон.

— Вылечить это? — пробормотал он.

Он вытащил пробку и высыпал три или четыре пилюли на свою ладонь. Они были маленькие, кругленькие и голубоватые. Он встряхнул пилюли в своей руке, посмотрел, как они перекатываются, потом поднес флакон к носу и понюхал, как знаток нюхает вино.

Она смотрела на него, напряженная и полная страха. Она хотела, чтобы он сам догадался бы об этом, но что же он думал в эти мгновения? Что могло прийти ему в голову?

Он опустил флакон, еще раз посмотрел на этикетку, покачал головой, бросил пилюли обратно, кроме одной, и сказал:

— Я хочу знать, к чему все эти трюки. Довольно вертеться вокруг горшка.

— Я была больна. Это препарат для излечения этой болезни. Она не хотела говорить ему одно слово: она хотела, чтобы он сам сказал его, тогда он сам поверит ей.

Он медленно повернул к ней голову и посмотрел на нее, и во второй раз она увидела его пустые глаза, полностью лишенные выражения.

— Я начинаю терять терпение, моя красотка, — сказал он. — Что ты хочешь сказать этим?

Потом глаза его сузились.

— Минуту. Ты хочешь сказать — венерическая болезнь?

Наконец-то он додумался. Но существовала другая проблема: дата на флаконе. Она немногое знала о гонорее, но она смутно вспомнила, что, чтобы вылечиться от нее, нужно было более двух месяцев.

— Что-то вроде этого, — осторожно ответила она. — Потому я и не хотела говорить сразу.

— Что-то вроде этого?

— Требуется долгое время, чтобы вылечиться.

На лице у него выразилось отвращение, но у нее было ощущение, что это отвращение было следствием известного смущения, она еще раз убедилась, что он не по-настоящему настроен изнасиловать ее.

— Для этого я ездила в Нью-Йорк, — сказала она. — Потому что я не хотела, чтобы все здесь узнали об этом.

— Как ты подцепила это? Как это случилось? — спросил он.

Она не нашла сразу нужного ответа и промолчала. Он покачал головой.

— Не рассказывай мне про свою жизнь. Я не хочу ничего знать. Вот, забирай свою пилюлю.

Ее рука дрожала, когда она брала у него флакон, она оставила одну пилюлю на ладони, поставила флакон на место в шкафчик, наполнила водой стакан и проглотила пилюлю. Он смотрел на нее и, когда она ставила стакан на подставку, приказал:

— Идем.

Он заставил ее пройти вперед него, и они вышли из ванной, пересекли кухню и снова вышли в коридор. Теперь он не мог видеть ее лицо, и она могла придать ему любое выражение и была очень удивлена, когда почувствовала, что улыбается.

Она улыбалась. “Я могу обманывать его”, — подумала она. То, что у ней получилась комедия с болезнью, внезапно дало ей уверенность, что то, что она сказала Паркеру прошлой ночью, ей удалось. Эти люди были сильными, опасными, это были убийцы, и, конечно, они были вооружены, но она была хитрее их. Маленькая хитрая мышка. Она могла играть в опасную игру, жонглируя словами и заставляя верить себе.

Они входили в гостиную, когда зазвонил телефон. Он мгновенно схватил ее за локоть сзади и сказал на ухо голосом, низким и угрожающим:

— Дай ему прозвонить три раза. И не забывай, что он далеко, а ты здесь.

— Понятно.

Он больно сжимал ее локоть.

— И не вздумай говорить глупости.

— Я все понимаю.

Он отпустил ее локоть и толкнул с гостиную. Не оборачиваясь, она слышала, что он пошел в другую комнату: в спальне находился другой телефон.

Телефон прозвонил во второй раз, когда она подходила к дивану. Был ли это Паркер? Если нет, то мог позвонить Генди Мак-Кей или кто-нибудь другой, кто знал, что Паркер живет здесь, и не допустят ли они ошибку. А если это Паркер, не допустит ли он тоже ошибку?

Во время паузы, наступившей между вторым и третьим звонками, она прижала фаланги пальцев к векам: это хлопанье глазами — признак панического состояния, ее ужасало: она боялась, что он поймет-таки ее состояние.

Третий звонок. Потерев веки и почувствовав, что все плывет перед глазами, она подождала, пока прекратится звонок. Ее надежда на благополучный исход исчезла внезапно, как будто никогда и не существовала. Ее эмоции находились между двух крайностей: экзальтацией и подавленностью, не находя спокойствия посредине их.

Молчание. Она сняла трубку и сказала:

— Алло!

Паркер:

— Алло! Это я.

Она закрыла глаза, сильно сжав веки, прекратилось их хлопанье, и темнота немного успокоила ее.

— Мистер Паркер? — спросила она. — Да, я ждала вашего телефонного звонка.

На другом конце провода не было сделано никакой паузы: он немедленно откликнулся на ее заявление:

— У вас есть для меня сообщение?

— Да.

Тот, который теперь слушал ее разговор из другой комнаты, днем задал ей определенный урок, прежде чем позвонил в “Вилмингтон”. Уверенная, что он не пропускает ни одного слова, она повторила все, что он приказал ей сказать.

— Это ведь не обычное сообщение, это пакет. Некий мистер Киган приходил и оставил его для вас. Он сказал, что вы немедленно захотите его увидеть.

— Мистер Киган? Какого рода пакет?

— Небольшой чемоданчик. Я его не открывала. Вы можете приехать за ним сегодня вечером?

— Нет, сегодня я не могу, в настоящий момент я нахожусь в Сиэтле и вернусь не раньше четверга.

— Но мистер Киган сказал, что это очень важно. Что по договоренности с вами, вы должны сразу же взять его.

— В настоящий момент я связан с Сиэтлом.

Он замолчал, чтобы подумать, а она пыталась мысленно передать ему свою просьбу: “Приезжай немедленно”.

— Я постараюсь приехать завтра вечером, — сказал он. — Около одиннадцати часов.

Сидя с закрытыми глазами, она задавала себе вопрос: “Говорит ли он правду? Нет, он не станет ждать так долго, зная, какая здесь ситуация. Он был вынужден сказать так, чтобы усыпить бдительность людей, которые слушали их разговор, и он знал об этом!”

— Хорошо.

— Завтра вечером в одиннадцать часов. “Его голос мне очень дорог”, — подумала она и удивилась той нежности, которую она к нему почувствовала. В сущности, она и он были в ее глазах двое отдельных индивидуумов, связь между которыми создавал общий интерес, у них были обязанности по отношению друг к другу, их соединяли физические, эмоциональные, психические отношения, но не сентиментальность. У каждого была также и своя жизнь, и они не контролировали друг друга и не пытались нарушить тот образ жизни, которым каждый жил до сих пор. Но вместе с тем она поняла, что не хотела бы, чтобы такая жизнь прекратилась, хоть в его голосе она никогда не слыхала нежных нот, она чувствовала, что он тоже привязан к ней. Но теперь, в этой тяжелой и опасной ситуации, в которой она сама не могла бы найти выход, она почувствовала, как нежность, которую она скрывала глубоко в себе, теперь вырвалась наружу.