Страница 90 из 100
— Свят, свят, — перекрестился Амвросий. — Что ты говоришь, сын мой?
— Я говорю сие с болью в сердце, святый отче. Я не хочу этого, но есть силы и обстоятельства, которые сильнее нас; Чума косит там, где кучкуется народ, поэтому у меня просьба к вам, отец Амвросий, временно воспретите служить в церквах, ведь туда вместе со здоровыми являются и больные, заражая окружающих. А так же отмените крестные ходы.
— Вы здесь правы, Петр Семенович, я это сделаю. В церквах служат священники, мне подчиняющиеся, но как быть с теми, не имеющими приходов? Эти вольные иереи, так называемые крестцовые попы, что хотят, то и творят. Вы посмотрите, что деется у Варварских ворот, у иконы Боголюбской Богоматери. Там народ толпами толкется.
И этому способствуют эти самые праздные попы. Подучили какого-то фабричного рабочего, и тот во всеуслышанье там заявил: де, ему явилась во сне Богородица и сказала, что поскольку за тридцать лет у нее не отпели ни одного молебна, не поставили ни одной свечи, то за это Христос решил наслать на Москву каменный дождь, но она — Богоматерь, де, упросила заменить каменный дождь трехмесячным мором. Вот и наслала на Москву это моровое поветрие.
— Но почему вы икону не перенесете в церковь?
— Для нее рядом с Варварскими воротами достраивается церковь Кира и Иоанна, туда она вскоре и будет водворена. Но сегодня к ней и подходить опасно.
— Почему?.
— Народ темный, не поймет. С начала сентября возле нее эти самые праздные попы денно и нощно служат на корысть себе.
— Бахметев там держит пост из двух солдат для охраны жертвенного ящика. Может, его следует перенести в другое место?
— Я подумаю, Петр Семенович.
— Подумайте, святый отче, подумайте. Нам солдат в городе не хватает.
Вскоре после архиепископа у Салтыкова появился Еропкин, сообщил о решениях Сената, сдал рапорт за прошлый день.
Граф прочел его, вздохнул тяжко, прикрыл усталые глаза.
— Петр Дмитриевич, я хочу на пару дней отъехать в деревню, дыхнуть свежим воздухом и ее величеству отчет написать подробный.
— Езжайте, Петр Семенович, передохните. На вас уж и так лица нет.
6. «Чумной бунт»
Архиепископ Амвросий (в миру Андрей Степанович Зертис-Каменский) был назначен в Москву по велению самой императрицы.
— Москва не город, целый мир, — сказала Екатерина II. — И Архипастырь должен быть там не только образованный, но и деловой.
А при аудиенции с ним наказывала:
— Прошу вас, святый отче, возобновить Успенский, Архангельский и Благовещенский соборы, являющиеся достоянием не только Москвы, но и всего христианского мира. Что-то при митрополите Тимофее хиреть они начали. Да и причт[85] при нем, сказывают, подраспутился.
— То мне ведомо, государыня, — отвечал Амвросий, являвшийся До этого архиепископом Крутицким. — Все сие пред очами моими проходило. Митрополит Тимофей, царствие ему небесное, вельми добр был. А с нашим народишком доброта не доведет до добра, строгостью более успеешь.
С таким благословением ее величества и принял на свои плечи Амвросий московский святой престол и сразу крутенько взялся за дело. Наперво он запретил вступать в брак молодым людям духовного звания, не кончившим богословского курса и не выдержавшим экзамен у епископа: «Нечего нищету плодить. Встанет на ноги, сможет семью содержать, пожалуйста».
В консистории Амвросий установил столь строгий порядок, что за нарушение его немедленно налагался штраф без всяких послаблений. А дабы провинившийся не затягивал выплату, его полагалось «заковывать в железы» до полного расчета.
Несогласные с требованиями нового архиепископа попросту изгонялись из храмов, пополняя и без того не малую армию безместных попов.
Своими столь крутыми мерами Амвросий нажил себе много врагов и недоброжелателей именно в среде этих «праздных» священнослужителей.
И его приказ по епархии «…на время морового поветрия прекратить в храмах службы, а также крестные ходы, дабы не расползалась зараза среди христиан», был встречен недоброжелателями злорадным воем: «Амвросий впал в неверие в силу Всевышнего, отменил моления. Какой он владыка?!»
В доказательство того, кто действительно является служителем Бога, безместные иереи начали службу у Варварских ворот под иконой Боголюбской Богородицы. К ним и хлынули верующие, недопускаемые в церкви, а здесь толкавшиеся в многотысячной тесной толпе.
Тут же вертелся попик Севка, изгнанный из церкви Амвросием за пристрастие к водочке. Оно бы, может, и не заметалось (кто на Руси в сем не грешен?), но умудрился Савка по пьянке перепутать списки «во здравие» и «за упокой». И грянул за упокой по списку, поданному купцами во свое здравие. Каково было слушать им себе «вечную память».
Случился скандал, купцы потребовали наказать богохульника. И, может статься, отделался бы Севка штрафом да «железом», но угораздило его явиться в консисторию пред грозные очи архиепископа опять же в непотребном виде. Выпил кружку для храбрости. Да так расхрабрился, что вместо повинной головушки вздумал оправдываться:
— Так ведь, владыка, не сегодня-завтрева все едино помрут купчишки те. Им бы радоваться, а оне…
— Что ты сказал, несчастный?! — прорычал, багровея, Амвросий.
— Я грю, радоваться, что по себе плач слышуть…
— Изыди, злодей! Пшел вон! И чтоб я тя у храма зреть не мог.
Вылетел поп Севка из храма, как трутень из улья. С горя упился в кабаке до положения риз, проспал под чьим-то забором, а утречком поперся к Варварским, воротам, тая мысль подлую: «Ничего. Прокормлюсь коля Богородицы».
Однако, как оказалось, не он один на нее надеялся. Там уже роилось с десяток праздных иереев, служили, истово крестясь, тянули в разноголосицу акафисты[86] Богородице. Посунулся к поющим и Севка, тоже стал разевать рот, вроде подпевая. Однако получил в бок тычок от соседа и шипение над ухом: «Пой, с-сука… На чужом горбу в рай захотел. Ну!» Севка взорлил звонким тенором:
— …Поем прилежно тебе песнь ныне-е, воспетой Богородице, радостно-о-о, со Предтечею и всеми святыми моли-и-и, Богородице еже ущедрите ны-ы-ы…
Архиепископ Амвросий сидел за своим столом, был хмур и озабочен. Перед столом стоял подьячий Смирнов, вызванный для отчета по Воспитательному дому, над которым главным опекуном числился владыка.
— …За вчерашний день было подобрано одиннадцать детей, оставшихся без родителей, — докладывал подьячий. — Все доставлены в Воспитательный дом помыты, накормлены.
— Какого возраста дети?
— От трех до восьми лет, владыка.
— Зараза с ними не войдет в дом?
— Не должно бы. Лекари Эразмус и Кульман весьма тщательны в осмотре… У них там свой малый карантин. Вот только тесновато уже в доме, он рассчитан на сто душ, а там уж в полтора раза больше.
— Надо приискать для детей еще дом, поблизости от этого.
— Да есть на примете, но он, как бы сказать, не наш… француза Лиона.
— А где сам Лион?
— Он сбежал от чумы. Наверно, в деревню.
— А в доме кто остался?
— Да нет же никого, в том-то и дело, что пустует.
— Выносите дело на Сенат, докажите им, что мы займем дом временно, а с французом потом рассчитаемся.
Смирнов поморщился, и это не ускользнуло от внимания архиепископа, спросил:
— Ну чего ты?
— Чем рассчитываться-то, владыка? В Воспитательном доме уже крупы кончаются, муки на неделю осталось.
— А Устюжанин?
— А что Устюжанин? Он купец, ему деньгу подавай. А мы еще за прошлый завоз с ним не рассчитались.
— Сколько должны?
Подьячий заглянул в бумагу, прочел врастяжку:
— Тэк-с… За тот привоз мы должны… сто восемьдесят два рубля, двадцать пять копеек с деньгой[87].
— Неужто не поверит еще в долг?
— Что вы, владыка? Он и так говорит: время какое, сегодня жив, а завтрева на небе. Так уж пока, мол, на земле, надо рассчитываться, на небе, грит, ни до этого станет.
85
Причт — штат служителей православного культа при отдельной церкви, обычно священник, дьякон, псаломщик.
86
Акафист — вид христианского церковного хвалебного песнопения, при исполнении которого не разрешается сидеть.
87
Деньга — полкопейки, полушка.