Замечательные женщины

Как раз такие ремарки, на мой взгляд, и делают «Замечательных женщин» настолько притягательными. Сам сюжет не лишен интереса, но именно описание мирка, в котором живет рассказчица, и скромных удовольствий, которые она в нем находит, не позволяют отложить книгу. В самом начале Милдред, например, говорит: «Как часто я почти со стыдом бормотала: “У меня общая ванная”, – будто меня лично сочли недостойной собственной ванной комнаты!» Сама мысль о том, что кто-то может быть недостоин собственной ванной комнаты, неожиданна, но забавна, потому что это crie de сoeur[1] – выражение неосуществленных стремлений, желания быть тем, кем судьба никогда не позволит тебе стать. Нам всем хочется быть счастливыми – нам всем хочется иметь собственную ванную комнату, – но это счастье для огромного числа людей оказывается недостижимым. Мы все наполняем свою жизнь мелочами, и эти мелочи приобретают для нас огромное значение. Барбара Пим это понимает и, так ярко рисуя мелочи, помогает нам проявить больше сочувствия к ближним. Если признаком великого романа считать то, что он заставляет читателя сопереживать его персонажам, пробуждает в нас способность сочувствовать людям, то «Замечательные женщины» в каком-то смысле – незначительный роман об очень малом, а в каком-то – великий об очень многом.

Александр Макколл-Смит, 2008 г.

Глава 1

– Ах, женщины-женщины! Если где-то что-то происходит, вы уже тут как тут!

Голос принадлежал мистеру Моллету, нашему церковному старосте, и от его плутоватых ноток я виновато вздрогнула, точно меня застали за чем-то неприличным и я не имела права показаться у собственной входной двери.

– Новые жильцы въезжают? Судя по мебельному фургону, я бы сказал, что да, – высокопарно продолжал он. – Уж вы-то, надо думать, знаете толк в таких вещах.

Полагаю, незамужней женщине чуть за тридцать, которая живет одна и не имеет родных, следует ожидать, что ближние подумают, будто она станет совать нос в чужие дела, а если она еще и дочка приходского священника, то можно сказать, что ее положение действительно безнадежно.

– Однако tempus fugit[2], – крикнул на бегу мистер Моллет.

Мне пришлось согласиться: мол, действительно так, но на пороге я замешкалась – посмотреть, как грузчики спускают на мостовую пару стульев. Поднимаясь к себе в квартиру, я слышала чьи-то шаги в пустых комнатах подо мной: шаги гулко отдавались по голым половицам, очевидно, кто-то решал, как расставить мебель.

Наверное, это миссис Нейпир, подумала я, поскольку заметила письмо с пометкой «В ожидании прибытия», адресованное миссис Нейпир. Но теперь, когда она наконец прибыла, мне вдруг не захотелось с ней встречаться, поэтому я поспешила к себе и начала прибираться на кухоньке.

Столкнулась я с ней ближе к вечеру у мусорных баков. Мусорные баки в подвале находились в общем пользовании. На первом этаже нашего дома располагалось несколько контор, а над ними – две квартиры, не вполне отдельные и без удобств. Как часто я почти со стыдом бормотала: «У меня общая ванная», – точно лично меня сочли недостойной собственной ванной комнаты!

Низко нагнувшись над баком, я выскребала чаинки и картофельные очистки со дна помойного ведра, а потому очень смутилась от такой встречи. Я собиралась как-нибудь вечером пригласить миссис Нейпир на кофе. Мы познакомились бы на изысканный и цивилизованный манер – с моими лучшими кофейными чашками и печеньем на серебряных тарелочках. И вот я стою в самой поношенной своей одежде, с помойным ведром и корзинкой для мусора.

Первой заговорила миссис Нейпир.

– Вы, должно быть, мисс Лэтбери, – сказала она вдруг. – Я видела вашу фамилию у второго звонка.

– Да, я живу в квартире над вами. Очень надеюсь, что вы хорошо устроились. Переезжать всегда так хлопотно, правда? Кажется, сколько ни трудись, вещи никогда не встанут по местам, и вечно теряется что-нибудь нужное, заварочный чайник или сковородка…

Банальности легко срывались у меня с языка, возможно потому, что юность в сельском приходе научила меня справляться почти с любыми потрясениями и я даже знаю, как вести себя в «великие мгновения жизни» – рождения, брака, смерти, успешной воскресной ярмарки, праздника в саду, испорченного плохой погодой… «Милдред – такое подспорье своему отцу», – говаривали у нас в приходе после смерти мамы.

– Приятно будет знать, что в доме живет кто-то еще, – добавила я, поскольку в последний год войны мы с моей подругой Дорой были здесь единственными жильцами, а потом я еще месяц жила совсем одна, так как Дора съехала, получив место учительницы в загородной школе для девочек.

– Боюсь, я мало бываю дома, – поспешно ответила миссис Нейпир.

– Разумеется, разумеется, – дала я задний ход. – И я тоже.

На самом деле я почти всегда была дома, но прекрасно понимала ее нежелание завязывать более тесное знакомство, которое может превратиться в обузу. На первый, поверхностный взгляд ничто тесной дружбы не предвещало: она была хорошенькой блондинкой, одетой в модные вельветовые брюки и яркий кардиган, а я, сама по себе невзрачная и серенькая, лишь привлекала внимание к этим своим качествам обвисшим халатом и старой бежевой юбкой. Позвольте добавить, что я совсем не похожа на Джейн Эйр, давшую надежду множеству некрасивых женщин, которые охотно принимались рассказывать свои истории, да никогда и не считала себя на нее похожей.

– Мой муж служит во флоте, но скоро выйдет в отставку, – почти предостерегающе сказала миссис Нейпир. – Я готовлю квартиру к его приезду.

– А, понимаю.

Интересно, что могло привести морского офицера и его супругу в эту захудалую часть Лондона? Наши места совсем «с не той стороны» от вокзала Виктория и далеко не Белгравия, и, хотя сама я питала к ним сентиментальную привязанность, обычно они не притягивали людей с внешностью миссис Нейпир.

– Наверное, все еще трудно найти квартиру, – продолжала я, подстегиваемая любопытством. – Я живу тут уже два года, и тогда было намного проще.

– Да, я ужасно намучилась, и это действительно не совсем то, что мы хотели. Меня отнюдь не греет мысль об общей ванной, – сказала она прямо. – И даже не знаю, что скажет Рокингхем.

Рокингхем! Я ухватилась за это имя, точно нашла в мусорном баке драгоценный камень. Мистера Нейпира зовут Рокингхем! Как же человеку с таким именем будет неприятно делить с кем-то ванную!

– По утрам я все делаю очень, очень быстро, – поспешила сообщить я, – а по воскресеньям обычно рано встаю, чтобы пойти в церковь.

На это она улыбнулась, а потом сочла необходимым добавить, что сама она в церковных службах смысла не видит.

Наверх мы поднимались молча – каждая со своим ведром и корзинкой. Шанс «нести Слово Божие», к чему всегда побуждал нас священник, представился и миновал. Мы уже были на ее площадке, когда, к моему немалому удивлению, она спросила, не зайду ли я на чашку чая.

Не знаю, действительно ли старые девы любопытнее замужних женщин, хотя, полагаю, они считаются таковыми из-за пустоты собственной жизни, но не могла же я признаться миссис Нейпир, что не далее как сегодня после чая я специально взялась подметать свой лестничный пролет, чтобы, заглядывая между столбиками перил, посмотреть, как вносят ее мебель. Я уже заметила, что у нее есть кое-что недурное: бюро орехового дерева, резной дубовый сундук и набор чиппендейловских стульев, – а последовав за ней в квартиру, увидела, что она счастливая обладательница кое-каких интересных безделушек: викторианских пресс-папье и «снежных шаров», очень похожих на те, какие стояли на моей собственной каминной полке.

– Это Рокингхема, – пояснила она, когда я выразила свое восхищение. – Он собирает вещи Викторианской эпохи.

– Мне и собирать не надо было, – отозвалась я. – Раньше я жила в пасторате, и дом был полон таких мелочей. Очень трудно было решить, что оставить, а что продать.

1

Крик души (фр.) – Здесь и далее примеч. пер.

2

Время бежит (лат.).