Ограбление «Зеленого Орла»

— Всю получку? Вы собираетесь украсть... Вы же с ней отсюда не выйдете!

— Если ты еще раз пискнешь, — предупредил Паркер, — то твой напарник с той стороны здания услышит звук автомобильного выхлопа. Давай-ка лезь в автобус.

— Но...

— Раз, — произнес Паркер. — Два... Полицейский не знал, до скольких будет идти счет. Поэтому, прежде чем Паркер сказал «три», нога полицейского уже стояла на ступеньке автобуса.

— Отдай оружие, — потребовал Уэбб. Полицейский поднялся в автобус; было видно, как ярость борется в нем со страхом. Униженный донельзя, он весь кипел от негодования, однако понимал, что, стоит его негодованию вылиться наружу, он может потерять жизнь, и то, что трусость в нем одерживала верх и склоняла к соглашательству, приводило его в отчаяние. Он клял себя за трусость, не сознавая, что поступает сейчас единственно разумным образом.

Полицейский отдал Уэббу карабин и, подчиняясь знаку Паркера, прошел в середину автобуса. Там с него сняли форму, которую надел Деверс; взяв у Уэбба карабин, он вышел из автобуса.

— Спасибо, дружище, — сказал полицейскому Уэбб, захлопнул дверь и поехал дальше.

Деверс начал фланировать точно таким же образом, как это делал раньше полицейский. Он выглядел несколько более крупным, чем его предшественник, хотя роста они были одинакового; но на Деверсе под полицейской формой была еще и своя одежда, а в заднем кармане брюк лежал тупоносый пистолет 32-го калибра. Но прохожих на улице не было, а дежурившие в здании полицейские, даже если бы случайно выглянули в окно, разницы не заметили бы.

Уэбб, проехав, полтора квартала, повернул направо, через квартал еще раз направо и остановился. Тем временем полицейского связали, и в рот ему вставили кляп.

Стоктон, надев на голову капюшон и взяв автомат, вышел из автобуса, двигаясь в темноте, как длинная тонкая тень. Через несколько шагов его уже почти не было видно, так как на боковых улицах фонари стояли только на перекрестках.

Заднюю часть здания охранял другой полицейский, и к нему-то и направлялся Стоктон.

Через три минуты он привел его — испуганного мальчика, с лицом таким же белым от страха, как и его каска. В правой руке Стоктон держал автомат, в левой нес карабин полицейского.

Связав и вставив ему в рот кляп, его поместили рядом с первым полицейским; вся команда вышла из автобуса, кроме Уэбба, который остался сторожить полицейских и, если возникнет необходимость, перегнать автобус в другое место.

Паркер шел впереди. Ночь выдалась темной; небо было звездным и ясным, но новой Луне было всего три дня, и на небе виднелся лишь тонкий изогнутый серпик, похожий на срезанный ноготь, который через несколько ночей превратится в настоящую луну.

Подойдя к зданию финансового отдела сзади, они обошли его с торца и остановились на углу. Некоторое время Паркер наблюдал за Деверсом, шагающим взад-вперед, словно робот.

Паркер прокрался к главному входу. На фоне оштукатуренной стены он выглядел темной тенью, принявшей человеческую форму. На лице его был черный капюшон, да и весь он был в черном, исключение составляли лишь светлые перчатки. Растопырив пальцы, Паркер сделал знак Деверсу, тот зевнул, потянулся и направился к входу, расположенному посредине длинного переднего фасада. Здесь он остановился и зажег сигарету — это был сигнал, что все в порядке и можно подходить.

У Паркера имелись ключи, которые сделал Деверс; он открыл дверь, сделал шаг вперед и придержал дверь, в которую тут же вслед за ним проскользнули остальные. Деверс молча — лицо его под каской казалось пепельно-серым — раздавил сигарету и снова отправился вышагивать вдоль здания.

Деверс составил подробный план здания. Грабители, несмотря на темноту, уверенно прошли к лестнице и начали подниматься по ней; мягкие подошвы не издавали ни малейшего шума.

На верхней площадке лестницы слева была дверь, наполовину застекленная. В дальнем конце финансового отдела горели две лампы в круглых плафонах: одна — в кабинете майора Крейтона, другая — поближе, справа, в общем помещении. Под второй лампой за столом сидели двое дежурных полицейских и играли в карты. От двери, за которой стоял Паркер, до них было примерно двадцать пять футов, и все это пространство занимали два ряда письменных столов и стойка высотой по грудь, доходившая до самой двери. Напротив стойки, слева от двери, стояла скамья для посетителей, ожидавших приема.

Паркер вторым ключом открыл дверь; когда раздался легкий щелчок, один из полицейских тасовал карты, и, как только он начал их раздавать, Паркер и его сообщники шмыгнули в полуоткрытую дверь и, пригнувшись, растянулись цепочкой вдоль стойки. Затем медленно выпрямились. Кенгл и Стоктон стояли в противоположных концах стойки, положив на нее автоматы; в середине сжимали в руках револьверы Паркер и Фуско. Перед ними сидели полицейские, полностью поглощенные игрой.

Над головой Паркера свисал шнурок. Дотянувшись до него свободной рукой, он дёрнул за него, наверху зажглась лампа.

Полицейские, оторвав взгляды от карт, смотрели на них, скованные ужасом.

— Не двигаться, — приказал Паркер. Один из полицейских замер, но второй повел себя как ковбой и кинулся к своему карабину, прислоненному к соседнему столику. Кенгл дал короткую автоматную очередь. Полицейский, крутанувшись в воздухе, рухнул на пол.

Выстрелы, по-видимому, сильно подействовали на второго полицейского, который, повинуясь приказу Паркера, сидел все это время в полной неподвижности. Внезапно он исчез из виду.

— Не дури, сынок. Ты же не хочешь умереть, — сказал Паркер.

Но полицейский так и не появился.

Паркер кивнул Стоктону, стоявшему рядом с откидной доской стойки. Тот быстро и молча откинул доску, вышел из-за стойки и двинулся вдоль задней стены, где его нельзя было заметить с улицы. Подойдя к столу, за которым сидел полицейский, он сделал знак, что все в порядке.

Подойдя к Стоктону, они поняли, что полицейский номер два не провалился сквозь землю, а просто потерял сознание. Полицейский номер один был жив, но дыхание его было слабым, а цвет лица — серым. Одна пуля попала ему в левую часть груди чуть выше пояса, вторая, войдя в левое плечо, вышла сзади над лопаткой. Фуско остановил кровь, использовав одежду раненого, наложил на раны тугие повязки; убийство им было вовсе ни к чему. Паркер понимал, что рвение, с каким ищут преступников, зависит от того, что ими совершено. Преступника, убившего полицейского, выслеживают с большим рвением, чем обычного убийцу, а обычного убийцу ищут намного энергичнее, чем грабителя.

Стоктон при помощи веревки и носового платка связал второго полицейского, Фуско на всякий случай сделал то же и с первым, хотя тот вряд ли был на что-то способен этой ночью. Тем временем Паркер помог Кенглу снять рюкзак, который тот надел, выходя из автобуса, и в котором были инструменты, в том числе дрель, несколько зубил, отвертки, два молотка, стамеска. Оставив Стоктона наблюдать за Деверсом и улицей, а Фуско присматривать за обоими полицейскими, Паркер и Кенгл пошли вскрывать сейф.

Сейф, стоявший в одном из углов комнаты, представлял собой металлический шкаф с тяжелой прямоугольной дверью. Нечего было и думать проникнуть через стену сейфа, поэтому Паркер и Кенгл сконцентрировала внимание на самой двери, на секретном замке и петлях.

Сколько они ни сверлили, петли снять не удалось. Самым слабым местом оказался замок. Им удалось снять его целиком, через возникшее в двери отверстие проникнуть внутрь и отодвинуть прочие запоры. На всю эту операцию ушло сорок пять минут.

Внутри сейфа было несколько металлических полок. В самом низу вплотную к друг другу стояли два больших металлических ящика. В них и привезли сегодня утром деньги на базу. Паркер и Кенгл вытащили их из сейфа и открыли.

Верхние полки были забиты темно-зелеными металлическими коробками, похожими на те, в которых держат инструменты; в каждой коробке лежало жалованье одного из подразделений базы. Забирать все эти коробки не имело смысла, они были слишком тяжелые и громоздкие, поэтому Кенгл и Паркер принялись перегружать содержащиеся в них деньги в большие ящики. В каждой коробке кроме пачек купюр, перевязанных красной резинкой, лежало, как правило, какое-то количество монет и набранный на компьютере список сотрудников, где против каждой фамилии стояла причитающаяся сумма. В ящики шли только, купюры, мелочь и списки оставляли там, где они были.