Разгар зимы

Я в сотый раз хмуро на него взглянула.

— Как на моей карте? — карта Таро изображала ее/меня с короной, украшенной двенадцатью бриллиантовыми звёздами. — Ты это имел в виду?

Он уставился на свою руку. Тема закрыта.

Хорошо...

— После сражения с Огеном, я пощадила Смерть и Ларк. Я контролировала красную ведьму.

Это Мэтью точно оценит.

— Ты можешь её усмирить, но можешь ли ты ее вызвать?

А может и не оценит.

Вызвать ведьму?

— Она появляется, когда на меня нападают, — мгновенно отзывается на боль... и гнев, — это получается непроизвольно. Зачем мне ее вызывать?

— Джек не с нами.

Я вздохнула, позволив ему направлять наш разговор.

— Да, не с нами.

— Твое сердце болит снова. Его тоже. Надежды. Высота. Подавленный. Любовь. Он размышляет о своей жизни.

— О чём именно?

— О распутье и упущенных возможностях. Он раскаивается еще сильнее, чем раньше. Он сожалеет, что обманывал тебя.

— Я тоже.

Он прекрасно разбирался в людях, он и врал мастерски. Я подошла к смотровому окну и стала вглядываться вдаль, как будто могла его увидеть. И хотя я боялась, что никогда больше не смогу ему доверять, но до сих пор любила.

— Он хотел бы увидеть тебя в последний раз, — в голосе Мэтью скользнуло лукавство, — я могу показать тебе его мысли.

Проникнуть в сознание Джека? Хотя он ведь прослушал без спроса запись с историей моей жизни.

— О чём он думает? Покажи мне.

— Его глазами, — прошептал Мэтью.

Видение накрыло меня с головой, вырывая из реального мира. Когда воспоминания Джека стали моими, я перенеслась в ветхую лачугу, где жили они с матерью. Сквозь приоткрытую дверь чувствовался запах заболоченной воды, доносилось кваканье лягушек и стрекот цикад.

Его мать улыбалась. Она была необыкновенно красивой — с загорелой кожей, высокими скулами и длинными черными волосами.

Но тень подернула ее серые глаза, когда она представила ему двух посетителей.

Maman подзывает меня и знакомит с немолодой женщиной и девчонкой примерно одного со мной возраста — где-то лет восьми. Нас с Maman называют нищими, но и эти двое не далеко от нас ушли.

— Джек, это Эула и ее дочь Клотиль. Клотиль твоя единокровная сестра.

Совсем ещё кроха, с тоненькими ножками и большими проникновенными глазами. Меня охватила такая печаль — я ведь знала, какая судьба её ждёт. Меньше, чем через девять лет она переживет апокалипсис, только чтобы оказаться в плену у Винсента и Вайолет.

Клотиль сбежала от них и успела застрелиться. Джек до сих пор не знал почему. Она убила себя, чтобы освободить его? Или просто не знала, как жить после того, что с ней сделали Любовники?

Я говорю Maman:

— Нет у меня никакой сестры.

Вот младший брат у меня был. В начале лета Maman возила меня в Стерлинг, чтобы показать особняк отца. Она сказала, что всё это должно было стать нашим. Мы смотрели, как Рэдклифф и другой его сын гоняли мяч во дворе. Брат был чем-то на меня похож, но эта девочка какая-то бледная, худая, и волосы у нее светло-каштанового цвета.

— У вас один отец. Рэдклифф, — Maman с трудом произносит его имя.

— Это еще не факт, Хэлен, — фыркает Эула, — шанс один к трем.

Клотиль смотрит в потолок. Чувствуется, что она смущена тем, что не знает, кто ее père5, но уже успела к этому привыкнуть.

Эула подходит и обхватывает руками моё лицо, чего я терпеть не могу.

— О, ouais6, без сомнения в тебе течёт его кровь. Хотя это всё равно ничего не значит. Вы ни копейки от него не получите, — она опускает руку, — вы с Клотиль пойдите поиграйте. А мы с твоей mère7 пропустим по стаканчику.

Когда Maman выпивает, то становится другим человеком. Я смотрю на неё с мольбой; «Не надо». Но она отводит взгляд. А чего еще я ожидал?

Клотиль с улыбкой берёт меня за руку, и мы выходим на улицу. Кажется, она ничего так, милая. Она же не виновата, что оказалась моей сестрой.

Я привожу её на плавучий причал, который смастерил сам, и показываю, как проверять сети. Она глядит на меня изумленно, словно я воду в вино превратил.

И вдруг ни с того ни с сего произносит:

— Кажется, ты мой старший брат.

Я не знаю, как к этому относиться. Она не плохой компаньон, не трещит без умолку. Даже когда у неё заурчало в животе, она не призналась, что голодна. Я хотя бы могу прокормить себя, умею охотиться, рыбачить, да и приготовить свою добычу. Я мог бы помогать ей время от времени.

— Похоже на то.

Затем, нахмурившись, я пинком спихиваю сеть обратно в воду. Еще чего не хватало — кормить лишний рот!

По грязной подъездной дорожке с грохотом проносится грузовик и останавливается перед входом в хижину. Из кабины вываливаются двое мужиков, выкрикивают приветствия, и наши мамы начинают хихикать.

Я слышу звяканье металлической открывашки о пивные бутылки, звон горлышка о край стакана. Они врубают музыку на радиоприёмнике, «найденном» мною несколько месяцев назад, и разбиваются по парам.

Даже музыке в стиле зайдеко8 не под силу заглушить происходящее внутри. Клотиль впервые кажется расстроенной.

Я сделал бы, кажется, что-угодно, только чтобы эта хрупкая маленькая fille не плакала. 

— Можно одолжить пирогу и весло. У меня есть ещё сети.

Она вцепляется в эту идею, как окунь в наживку, и мы пропадаем на несколько часов.

С заходом солнца мы поднимемся по ступенькам лачуги.

— Держись позади меня, малая, — шепчу я. Когда хахали Maman перебирают, то любят помахать кулаками. Обычно достаётся либо ей, либо мне.

Внутри полный бедлам. Эула с мужиком отключились в чём мать родила, прямо на моём диване. Глядя на эту картину, Клотиль безразлично пожимает плечами, но я вижу, что ее щеки покраснели, а взгляд остекленел.

Дверь к Maman открыта, и я слышу мужской храп с кровати — но знаю, что лучше в ту сторону даже не смотреть.

Рядом с диваном лежат мои библиотечные книги, облитые ликером. Это бесит меня так, что я сжимаю от злости кулаки.

Стиснув зубы, я достаю из холодильника две бутылки пива. Клотиль, как ни в чём не бывало, хватает открывашку. И мы возвращаемся на пристань. Наблюдая за заходом солнца под двумя кипарисами, она открывает пиво, будто делает это каждый день.

Я никогда до этого не пил, но почему бы и нет? Первый глоток вкусом не впечатлил. Ничего, втянусь.

После второго меня немного отпускает, приходит расслабление.

— Клотиль?

— А?

Кажется она уже немного пьяна.

— Говорят, у нас нет шансов куда-нибудь отсюда уехать. А ты никогда не думала, что мы достойны большего, чем Бейсен?

Она отвечает, не задумываясь:

— Неа.

Обдумывая ее слова, я делаю еще глоток.

— Ouais, я тоже.

На глаза навернулись слезы. И все-таки Джек планировал выбраться из Бейсена и добиться лучшей жизни. Он хотел бросить вызов убеждениям, на которых вырос. Меня поразила его невероятная храбрость.

Он все ещё считает, что не достоин лучшего? Клотиль, осмелившись понадеяться на большее, была наказана намного хуже, чем жизнью в Бейсене.

Сознание Джека переносит нас в другой отрезок его жизни. Мы гуляем с ним за руку, после нашей первой и единственной ночи, прямо перед тем, как вступить в бой с каннибалами.

Никогда не думал, что буду чувствовать себя так хорошо на трезвую голову. Это и есть умиротворение? Не удивительно, что все к нему так стремятся.