Боевой гимн

— В этой силе заключается опасность.

— Естественно. Между этими явлениями есть прямая зависимость. Было бы лучше, если бы мы могли просто убить всех людей и заставить наш народ трудиться вместо них. Это было бы безопаснее. Но разве можно справиться с такими лентяями?

— Легче научить коня говорить, — рассмеялся Гаарк. — Я с трудом нахожу бантагов, готовых работать надсмотрщиками на фабрике, где вся тяжесть ложится на плечи рабов. На эту должность соглашаются только всадники самой низшей касты.

— Я думаю, что полная зависимость от рабского труда в итоге выйдет нам боком.

— Становишься сентиментальным?

— Нет, я просто вижу вещи такими, какие они есть. Специальными знаниями и навыками обладают только люди. Мы оказались в ловушке. Весь квалифицированный труд выполняется руками людей, и поэтому каждый бантаг считает ниже своего достоинства заниматься чем-нибудь подобным.

— Джамул, время для таких философских рассуждений еще не пришло. Сначала нам надо выиграть войну. Наше войско не так уж многочисленно. У меня шестьдесят уменов. Возможно, мне удастся привлечь на свою сторону еще сорок уменов из другой орды. Если случится то чудо, о котором ты говоришь, и наш народ согласится работать на фабриках, число моих воинов уменьшится наполовину. Если убить всех людей, от войска останется одна десятая. Может быть, когда-нибудь я решусь на это, но не сейчас.

Они подъехали к юрте Гаарка и спешились. Одна из наложниц кар-карта протянула ему чашку с кумысом. Из юрты доносился дразнящий аромат жареного мяса, и Гаарк только сейчас осознал, что его желудок пуст.

— Все это до сих пор не укладывается у меня в голове, — произнес он на их родном языке, когда они с Джамулом вошли внутрь юрты. — Мы живем так, как и представить себе не могли. Мы обладаем безграничной властью.

Да, но если мы потерпим поражение, этой власти придет конец, — отозвался Джамул.

Гаарк сделал знак одному из стражников, стоявших у входа в шатер.

Секунду спустя в юрту ввели человека. Он согнулся перед ними в низком поклоне, и Гаарк почувствовал его страх.

Джим Хинсен поднял голову, но его глаза избегали взгляда кар-карта.

— Ты убил его, мой кар-карт?

— Нет. Он все еще мне полезен.

Гаарк ощутил вспышку разочарования, пронзившую Хинсена. «Так, а ведь этот человек питает глубокую ненависть к Шудеру. Это хорошо.

— Используй своих шпионов, усиль наблюдение за всеми фабриками. Если ты найдешь какие-нибудь доказательства, он и все вовлеченные в его замыслы люди погибнут.

— Да, мой кар-карт.

— Но это должны быть настоящие доказательства, а не твои козни, потому что в таком случае умрешь ты.

— Разумеется, мой кар-карт.

Небрежным взмахом руки Гаарк дал понять, что аудиенция окончена.

— Омерзительный тип этот Хинсен, — презрительно бросил Джамул, когда янки вывели из юрты.

— Он меня забавляет, — ответил Гаарк.

— Я все-таки не понимаю, что за игру ты затеял.

— Ганс — это Кин, он его создал. Наблюдая за Гансом, я постигаю Кина. В этом мое преимущество, потому что мой противник ничего не знает обо мне. Может ли Шудер скрывать от меня свои мысли? Если да, то это даст мне пищу для размышлений. Возможно, он в самом деле ничего не замышляет, и уверения начальника моей секретной службы являются ложью, а мои предчувствия свидетельствуют всего лишь о том, что у меня фантазия разыгралась. В это случае я тоже получу ценную информацию — буду знать, что Ганс наконец сломлен. Мне просто любопытно посмотреть, чем все закончится. Зачем вмешиваться в эксперимент, любой исход которого пойдет мне на пользу?

— А что ты все-таки думаешь по поводу дальнейшего развития событий?

Гаарк улыбнулся.

— Ганс совершит попьггку побега, и в решающий момент на сцену выступлю я. Он проживет ровно столько, чтобы увидеть, как умирают его жена и ребенок. А я узнаю еще кое-что о пресловутом характере янки.

— Карга возвращается! — донесся сверху тревожный голос одного из людей Кетсваны, и Григорий весь заледенел.

Они рыли подземный ход пять дней и, согласно утренним замерам, находились уже в семи футах по ту сторону лагерной стены. Григорий бросил предупреждающий взгляд на своего напарника, распластавшегося на земле позади него, и тот моментально затушил все светильники, кроме одного. С приближением бантага заговорщикам пришлось остановить работу насоса, и через несколько минут находившиеся в тоннеле люди просто задохнулись бы. Загасив светильники, они уменьшили расход кислорода.

Григорий никогда никому не говорил о своей боязни замкнутого пространства. Ободряющий свист свежего воздуха, поступавшего вниз из деревянного воздуховода, прекратился, и ему опять стало страшно. Запах сырой глины сводил Григория с ума, ему казалось, что он лежит в могиле. Он, не отрываясь, смотрел на мерцающее пламя единственного светильника, пытаясь совладать со своими чувствами.

Скоро я буду дома, скоро я буду дома», — стучало у него в мозгу.

Дом… При этой мысли у него вдруг заныло в груди.

«Я ведь наверняка уже четыре года как числюсь в списках погибших. А моя жена? Она ведь могла. В ночь перед тем, как он получил приказ отправляться на южную границу, жена сказала Григорию, что ждет ребенка. Сейчас его дочке уже почти четыре. Что она скажет, увидев папу? Почему-то он всегда был уверен, что у него родилась дочка. В своих мечтах Григорий видел, как она, смеясь и радостно пища, бежит ему навстречу.

На его глаза навернулись слезы, и Григорий порадовался, что в тоннеле так темно. Может, она теперь зовет папой кого-нибудь другого? Он бы не стал ни в чем обвинять Соню. В конце концов, Григорий был мертв. Но если он вернется домой и обнаружит, что его жена вышла замуж за другого, что тогда?

Жена. Он помнил все мельчайшие подробности их встреч, те безумства страсти, которым они предавались еще до того, как он пошел на поклон к ее родителям. Неужели она испытывает сейчас такое же чувство к кому-то другому? Он отогнал от себя эти мысли. «Думай о чем-нибудь другом, о чем угодно. В соседнем бараке живет зеленоглазая чинская девушка, которая всегда так смотрит на меня… Нет, я дал обет».

Его лицо обдало порывом холодного воздуха. Насос снова заработал, значит, пора было опять приниматься за дело. Григорий оглянулся и посмотрел на Васгу, своего напарника.

— С тобой все в порядке? — спросил у него карфагенянин.

— Ну да, конечно. А почему ты спрашиваешь?

Васга деликатно отвел глаза в сторону, и Григорий вдруг осознал, что дорожки от слез, должно быть, заметно выделяются на его измазанном грязью лице.

Пробурчав себе под нос проклятие, суздалец взялся за кирку.

— Как прошла сегодняшняя встреча с депутатами? Эндрю яростно швырнул свой кожаный портфель на стул возле двери и лишь громадным усилием воли сдержал рвущиеся с языка ругательства. Мэдисон, Авраам и Ганс мгновенно облепили его: мальчики обхватили отца за ноги, а Мэдди сомкнула руки у него на поясе.

— Это был просто кошмар! А что у тебя? Эндрю сел на диван в гостиной, посадил маленького Ганса себе на колени и заставил себя внимательно выслушать душераздирающий рассказ Мэдди об опасных приключениях ее куклы в саду.

Наконец, к его немалому облегчению, в дверях появилась Кэтлин с чашкой чая. Вслед за ней в гостиную вошла Надя, их русская няня, которая сразу же обратила внимание на изможденное лицо Эндрю и быстро увела детей в кухню.

— Расскажи-ка мне что-нибудь хорошее, — попросил жену Эндрю.

— Эмил достиг больших успехов в разработке своей теории «зимиков».

Эндрю вопросительно поднял бровь.

— Так он называет микроорганизмы, вызывающие болезни. По имени Зиммельвайса, его учителя.

— Сомневаюсь, чтобы тому понравилось, что его именем назвали какую-то заразу.

— Ты не прав, в медицинском мире это считается большой честью. Эмил считает, что ему удалось найти лекарство от бешенства. Помнишь, я рассказывала тебе о маленькой девочке, которую укусила бешеная кошка. Так вот, она выздоравливает. Если выводы Эмила подтвердятся, мы сможем создать лекарства от множества болезней. Первыми по списку идут тиф и чахотка. Завтра об этом будет статья в «Гейтс уикли».